Децим обвел взглядом сидящих вокруг стола. Слава Марсу, никто не погиб. Все живы, пусть Косс болезненно морщится, прижимая руки к животу, Карса водит ладонью по плотно перевязанному плечу, а Требий держит у расквашенного носа завернутый в тряпицу лед из погреба. И все это – работа Публия. Низко нагнувшись в беге, он врезался головой в живот скучавшего на пороге Косса, отбросил его к стене. Требия, так некстати отлучившегося по малой нужде, повалил подсечкой, поскользнулся сам, но не оплошал: едва центурион схватил его за одежду, поднял насколько возможно голову и с силой ударил лбом в нос Требия. А Карса получил стрелу в плечо, когда Публий уже прыгнул с пирса в лодку, и его подельники заработали веслами, одновременно выпуская стрелу за стрелой.
Сколько ж их было в Оппидуме Убиоруме всего? Явно не двое. Публий не в счет, с такими ранами он не в состоянии был ни грести, ни стрелять. Значит, кроме него в лодке было, по меньшей мере, еще двое. Один греб, другой стрелял. Нет, слишком быстро удалялась лодка от пристани, и слишком кучно летели стрелы, принуждая Децима и саков лежать, не поднимая голов.
Едва дождавшись, когда лодка беглецов удалится настолько, что они перестанут стрелять, легат вскочил и кинулся к ближайшей лодке, и там его ждал новый удар: днище было пробито, в дыре плескалась вода, весел не было. Сердце наполнилось нехорошим предчувствием. И оно не подвело. Децим переходил от одной лодки к другой, все они были безнадежно испорчены. Соратники Публия подготовились к его отступлению. И все ж он чуть не попался. Не ожидал, что окажется в капкане.
Но что в остатке? Птичка упорхнула, а все, что есть теперь у Децима, это имя «Тимей». Ступид, неудачник!
Бойцы под его взглядом старательно отводили глаза, смотрели в пол, будто силились разглядеть что-то в щелях между досками. Только Косс со страдальческой миной смотрел прямо перед собой и прислушивался к внутренним ощущениям. Удар был такой силы, что, казалось, в чреве все органы поменялись местами, и теперь не знают, как заново заработать.
– Командир, мне нет прощения, – прогнусавил Требий. – Разжалуй меня в простые солдаты.
– И меня, – вторил ему Карса. Даже сейчас он не желал отставать от центуриона-римлянина.
Децим отвернулся.
– Это меня разжаловать надо, – проговорил он. – Олух! Почему не взял сотню?
– Не кори себя, – просипел Косс. – Какая сотня, если мы с бабкой говорить шли? Это как баллисту против курятника выставлять! – Он вздохнул и задумался. Легат сейчас в наихудшем расположении духа, хорошо, что винит только себя, но сейчас ряды упрекаемых пополнятся. Но тянуть дальше нельзя, и так из-за клятого вина вместо того, чтобы по делу говорить, ржал, как конь. – Децим….
– Да?
– Когда наш корабль шел по Рейну, мы с Креоном….
Договорить ему не удалось.
– Креон! – Децим вскочил. Бедный батав, несправедливо обвиненный и избитый! – Карса, куда ты отвел его?
– Я покажу, командир, – Карса поднялся и повел Децима в подвал, куда вечером препроводил германца. По пути успел с сожалением подумать, что должность главного легатского телохранителя, казавшаяся такой близкой, ускользает, не светит больше яркой звездой, обещающей через недолгие годы римское гражданство, надел жирной земли и значительное денежное содержание.
Надежда есть. Германцы обидчивые. А Приск много неприятных слов ему наговорил, и – самое главное – болван Креон не остался в долгу, хвастал своими бабами, медведь безголовый.
С креоновых вдовушек мысль Карсы перекинулась на Аурику, и сак помрачнел. Девушку ему было жаль. Легат вовсе не расстроился, как ему показалось. Конечно, что ему безродная служанка? А вот Карсе она приглянулась. Несмотря на неюные года, он так и не женился, чтил нарушаемые всеми прочими порядки, хотел быть безупречным. Но ради нее преступил бы данную самому себе клятву. С алчными торговками телом и поговорить-то не о чем, кроме как о плате за услугу, Аурика же умела слушать, была весела и красива. А он, ступид, позволил ее убийце скрыться живым и почти невредимым!
Карса сжал кулаки. Воля богов, будет ли у него когда-нибудь надел римской земли и жена, но отомстить Публию он должен! Главное, чтобы легат не посчитал его ранение достаточным основанием для отправки в лазарет. Понадобится, на коленях просить буду, чтобы остаться в строю, решил он про себя.
Слух резанул короткий вскрик. Децим и Карса прибавили шагу, поспешили вниз по крутым ступеням. Чтобы не упасть, приходилось придерживаться за стену, и легат забрал у сака факел: с раненой рукой тому было трудно.
Дом Лициния имел обширный подпол. Спустившись, они оказались перед уходящим в темноту коридором, по бокам которого шли запертые и открытые двери. Из одной лился свет и раздавался шум. Двинулись туда, и в этот миг за спиной послышался грохот и ругань. Обернувшись, Децим увидел спускающихся, придерживающих друг друга Косса и Требия. Оба то и дело поскальзывались на влажных ступенях.
– Быстрее! – нетерпеливо крикнул он им. Придется светить им факелом, иначе, чего доброго, головы себе размозжат. Требия еще удастся списать на суровую армейскую долю, а вот объясняться с отцом Косса – избавьте боги! Такой смерти Луций не поймет и не простит.
– Мы уже, командир, мы сейчас, – приговаривал Требий.
В нетерпении Децим обернулся на освещенный проем. И вовремя. Из него высунулась гладко выбритая, блестящая от пота голова казначея-сирийца.
– О, легат! А я уже все приготовил. И даже, – он хохотнул, – приласкал его немного, подготовил.
– Что сделал?
Сириец вышел в коридор. Был он с голым торсом, в обернутом вокруг бедер полотнище.
– Господин, пытка – сродни соитию. Можно сразу было этому дикарю раскаленный прут в задницу вогнать, но толку? Умрет в корчах, и делу венец. Надо с малого начинать, с поцелуя за ушком, с поглаживания щеки, – красные, вывернутые губы сирийца растянулись в плотоядную улыбку. – Префект ценит мои умения и….
Карса отвалил челюсть, не разумея связь заушных лобзаний и раскаленных прутов. А Децим сунул ему в здоровую руку факел, буркнул: «Свети им!», в несколько стремительных шагов, походу сметя сирийца в сторону, достиг пыточной и застыл, едва войдя.
Креон висел вниз головой, и лицо его было багровым от прилившей крови. Видимых повреждений на теле видно не было, но выглядел германец изможденным и исстрадавшимся, белки глаз были сплошь красными от лопнувших сосудов, губы искусаны в кровь. Увидев Децима, батав оскалился, прохрипел что-то невнятное.
Почувствовав на плече отдающее яблоками дыхание, Децим обернулся: за спиной стоял сириец, в его темных глазах поблескивало желание угодить.
– Ни ожогов, ни ран. Что ты сделал с ним?
– Очень просто, господин, – сириец взял с невысокого столика кожаный мешок размером с детскую голову. – Здесь зерно. Набит он не туго. Делаешь вот так, – он приложил его к животу Креона, – такой толстой лепешкой. И бьешь! – сириец коротко ударил обмотанным тряпицей кулаком по мешочку. Метнувшийся к нему легат не успел помешать, и Креон взвыл, задергался. Сириец с улыбкой повернулся к Дециму: – Никаких следов, господин! Снаружи – ни единого синяка, внутри – месиво!
Децим с трудом сдержал в себе желание расплющить его широкий нос по масляной физиономии. Казначей оказался слишком ретивым, но это не повод крошить его череп в мелкую пыль. Сам ведь приказал вести Креона в пыточную, с себя и надо взыскивать.
– Прекратить! – приказал он сирийцу. – Освободи его!
– Господин? – глаза казначея наполнились изумлением.
– Исполняй!
– Я сейчас помогу, командир! – раздался из-за спины голос Карсы.
– И я! – это уже Требий.
Сак отпихнул казначея в сторону, достал кинжал и перерезал им веревки, за которые Креон был за лодыжки привязан к спускающемуся с потолка на цепи крюку, а Требий, придержав батава за плечи, принял на себя немалый его вес и осторожно отволок к стоящему у стены креслу.
– Креон, – Децим шагнул к развалившемуся безжизненной куклой германцу. Надо сказать что-то такое, что примирило бы их. Но чего легат не умел, так это просить прощения, признаваться в любви и поздравлять. Поздравлять Креона явно не с чем, любовью тут тоже, к счастью, не пахнет, а вот с прощением – в самую точку. И почему красноречие всегда оставляет его в подобных случаях?
Веки батава дрогнули, тускло блеснули голубые глаза.
– Пить! – похрипел он.
Требий поднес к его губам солдатскую флягу – плоский бурдюк из толстой кожи.
Креон жадно пил. Децим смотрел на него, раздумывая, с чего начать. Если отстраненно посмотреть, то негоже патрицию перед варваром извиняться. А если по-человечески, по-товарищески, то….
– Ты ошибся, да? – спросил Креон, прервав его мысли. Как не единожды уже случалось, батав угадал, что гложет командира, и пришел ему на помощь. Децим обрадовался, но одновременно стало горше: германец настолько верен, что даже от столь необходимых, но трудных для него слов прощения хочет оградить.
– Да, Креон. Аконит в мазь подмешал кузнец Публий.
Батав кивнул, вздохнул и выдал неожиданное:
– Ты прости меня, командир, я непочтительно с тобой говорил, – хорошо, германец не видел лица Карсы, оно вытянулось, потемнело на миг от злости, а потом обмякло: сак смирился. Сейчас легат и его телохранитель горячо обнимутся, а Карса вернется к незаметной службе ауксилария. Хотя – тут врожденное жизнелюбие и находчивость выдернули сака из пучин уныния – Децим Корнелий Приск уже немолод, через год-два уйдет с должности, и вместо него, разумеется, легатом станет Косс Атилий Север. Карса сам слышал, как Приск говорил префекту Лицинию, что отправляет трибуна латиклавия в Рим лишь до весны, дабы тот обдумал свои ошибки и впредь не совершал подобных. А посему надо втереться к Коссу в друзья! Он, правда, варваров не жалует, но у Карсы бабка – гречанка, и сам он родом из Тавриды. Почти эллин.
С помощью Требия Креон поднялся. Качнувшись, удержался на ногах и двинулся к стоящему у противоположной стены сирийцу. Тот метнул взгляд к дверному проему и похолодел. В нем, раскинув руки, стоял Косс и ухмылялся.
– Можно? – повернул голову к легату батав.
– Только не убивай.
– Не буду, – Креон поднял с пола оброненный сирийцем мешочек с зерном.
– Нет! – закричал он. – Корнелий Приск, прикажи ему! Он не смеет!
– Как крыса, – заметил Требий, глядя, как затравленно смотрит на Креона зажатый им в углу казначей.
– Крысы отчаянные, – возразил Креон. – А этот – трус!
– Точно! – засмеялся Косс. – Помнишь, как префект Тит углядел крысу в хранилище с зерном, загнал ее в угол, мечом тычет, а она как прыгнет ему на шею! Как он визжал!
– Прошу…! – сириец пал на колени и попытался стукнуться лбом о босые ступни Креона, но тот перехватил его за шею, поднял и, приложив к его груди мешочек с зерном, ударил.
Казначей взвыл. Германец отпустил его, и тот рухнул на пол.
– Может, и помрет, – сказал батав задумчиво. – Сердце от сильных ударов рвется иногда. Не сразу. Через день-два. Как твоя рука, командир?
– Рука? – в сутолоке последних часов Децим совсем забыл о ней. Размотал ткань и побледнел.
Креон посмотрел тоже и охнул:
– Плохо дело. Скоро начнет гнить.
– Гнить? – голос предательски дрогнул.
– Я приготовлю новую мазь. Без аконита.
– Шутник.
– Какие шутки, командир. Придется отрезать кисть, если мазь не поможет.
Децим видел смерть и увечья во всех проявлениях, но от этих слов его замутило. Рот наполнился слюной, желудок скрутило спазмом.
– Что ж, – проговорил он, силясь придать голосу бодрости, – без левой руки можно прожить.
– Ты ведь держал ее в полном покое, как я говорил тебе? – спросил Креон.
– Да.
– Значит, надежда есть.
– Командир, – Карса сделал шаг вперед. – Ты ошибаешься. Ты пригвоздил ладони Публия к столу одновременно, мечом и кинжалом. Одной рукой ты не смог бы этого сделать.
– Верно, – пресным голосом согласился Децим. Сак наблюдателен. И жесток.
– А еще тебя Марбод за эту руку постоянно хватал. У тебя лицо было, будто рези в желудке. Я думал, сказать ему, но потом решил, раз ты сам молчишь, терпишь, значит, так нужно.
– Нельзя германцам слабость показывать.
– Что за мальчишество, командир? – раздраженно бросил Креон. – Ладно, хаттам или херускам лучше не показывать, но Марбоду вполне мог объяснить, заодно разжился бы каким снадобьем, убии в травах разбираются. А если бы ты забыл про меня? Не пришел сюда вызволять из рук этого пса?
– Что было бы? – спросил Косс.
– Безо всяких вероломных отравителей ты бы умер, командир, через пару недель. Если бы, конечно, не обратился к местным лекарям. Впрочем, тебе ведь всегда некогда и ты теперь никому не доверяешь. Сам знаешь, начинает гнить конечность, заражается кровь, и… все! – и без всякого перехода, только повернувшись к Коссу, спросил: – Ты рассказал о негритянке?
– Не успел! Как-то не до того было…, – принялся оправдываться Косс. – Сначала тебя повязали, потом Лициний отравленный, после Публий, будь он неладен!
– Командир, выше по течению на этом берегу…, – договорить Креону не удалось. Косс перебил его:
– Мы увидели нубийку! Я уверен, это одна из гетер, что плыли к Гальбе вместе с золотом! Мы сразу повернули назад, подняли парус, налегли на весла, течение понесло нас. Едва не столкнулись с высланным тобою судном. Креон бился, как медведь….
– Косс! – рявкнул Креон. – Про нубийку!
– Хорошо, – бывший трибун дернул ртом. – Я хотел высадиться на берег, но Креон остановил меня.
– Я решил, командир, – торопливо пояснил батав, – что, если и гетеры, и золото там, то и бойцов с ними должно быть без счета, и мы зря погибнем. А если это просто какая-то черная баба, и там опять полная деревня детей и стариков и кучка воинов, то мало ли что в голову взбредет трибуну латиклавию, он горяч.
– Бывшему трибуну латиклавию, – буркнул Косс, пряча улыбку: легат не поправил своего телохранителя, значит, есть надежда вернуться в строй!
– Надо ехать, – сказал Децим и вздохнул. Ответа от Гальбы так и нет. Конечно, прошло слишком мало времени, гонец ведь не повернул назад сразу после того, как въехал в лагерь командующего. Пока тот примет его, пока обдумает прочитанное в письме, пока вынесет, наконец, свое решение, пройдет несколько часов. Но к полудню он точно должен быть. В письме Децим просил Гальбу не медлить с ответом, ведь каждый час бесценен. – Требий, Карса, идите спать. И солдат не подымайте с рассветом, они нужны мне выспавшимися, предстоит долгий путь. Батавов моих пришлите ко мне, думаю, они отдохнули достаточно.
– А я? – дернул головой Косс. – В Рим не поеду! Сами боги дали нам знак вернуться, послали эту нубийку! Обещаю, как только найдем казну, я вернусь к матушке под бочок.
– Оставайся. А пока иди, отоспись.
Косс склонил голову и быстро вышел. Взбежал по ступенькам, обогнал Требия и Карсу. Чудесное утро! Пусть болит живот от удара клятого Публия – вот ведь каменная его башка! – зато он снова на службе!
– Может, подвесить его? – спросил Креон, кивнув на вздрагивающего в углу сирийца.
– Нет. Поймаем воров, он нам пригодится. Кожу с них содрать, живьем.
– Хорошая мысль.
– Ты ведь солгал насчет заражения крови?
– Совсем немного, командир, – Креон едва заметно смутился. – Но иначе ты запустишь эти укусы. А так ты…, – он запнулся.
– Напуган, – закончил за него легат. – Ты не простил меня.
– Простил!
– Постарайся простить. Идем, приготовишь свое снадобье.
<< предыдущая, 16 глава 1 книги
следующая, 18 глава 1 книги >>
© 2015 – 2017, Irina Rix. Все права защищены.