Сон ушел, оставив после себя тягостное послевкусие и головную боль. Децим Корнелий Приск поднялся с жесткого ложа и подошел к окну. Открыл ставни, вдохнул глубоко промозглый воздух, поежился от пронизавшей до костей сырости. Осень и зачинающаяся зима были в тот год особенно  не ласковы к солдатам Рима. Ненавистный холод, с ним живешь не более чем вполовину, словно медведь, которого вытащили из берлоги и заставили шататься по лесу.

Он подвинул к себе кресло, сел и, плотнее закутавшись в шерстяное одеяло, положил локти на подоконник. Услышал хриплый шепот караульных внизу. Возмущаются. Можно понять. Двадцатый легион, потеряв треть,  разгромил хаттов ¹, а принцепс ² так и не узнал, что именно Дециму Корнелию Приску обязан победой. Подоспевший на помощь Двадцатому легиону Гальба ³ со своими тремя легионами добил варваров, а после лично докладывал Гаю Цезарю ⁴ о победе. Говорят, даже бежал за его колесницей, расписывая свои заслуги. Говорят…. Думают, Дециму от этого станет легче. Напротив. Гальбе стоит позавидовать. Малыми потерями или вовсе без оных, одной лишь хитростью, умением оказаться в нужном месте в нужное время он снискал благосклонность императора.

Женщина, что была с Децимом этой ночью, заворчала на своем варварском наречии.

– Заткнись! – беззлобно бросил он в темноту за спиной. Отчаянно хотелось выпить, но наливаться с раннего утра – последнее дело для солдата. Уйти в отставку, вернуться в Рим и там прожигать жизнь и губить здоровье – так лучше.

Децим поднялся, решив сегодня же поговорить с Гальбой. Удачливый полководец, наместник Верхней Германии, до весны взял под крыло изрядно потрепанный Двадцатый легион, а в апреле намеревался исполнить мечту Калигулы и склонить под длань Рима непокорную Британию. Децим бывал там. Помнил, что климат на острове сырой, а народ дурной и свирепый. Он предпочел бы оказаться по весне совсем не там, а в Риме, или – если продолжать службу – в провинции теплой и не воинственной.

Он все-таки плеснул в глиняную кружку красного вина. Сделал глоток. На душе потеплело. Секундное малодушие испарилось без следа. Римляне и уныние – как принцепс Калигула и благоразумие – вещи несовместимые. Нет! Никаких просьб об отставке. Никаких сонных провинций. Сейчас Германия – суровая, бедная на доходы и щедрая на волнения. А весной – Британия. Тот, кто заставит непокорных бриттов преклонить колени, навсегда останется в веках. Победителем, завоевателем. Британия покажет, кто чего стоит. Гальба неплох, но он чиновник, властитель, а Децим – солдат, и это последняя возможность проявить себя в полной мере и обрести вечную славу.

Он вновь потянулся к кувшину с вином, но его отвлек шум за окном. Жидкая грязь скрадывала топот копыт, но грубые голоса и ржание лошадей сказали ему, что кто-то приехал. Децим скинул с плеч одеяло и торопливо натянул тунику. Проскрипели ступени, и спустя мгновение дверь распахнулась, проем заполнила широкая фигура в плаще. Гальба.

Оставляя на полу комки грязи с калиг, наместник Верхней Германии направился прямиком к Дециму. Они обнялись. Вполне тепло. Может статься, Гальба даже не догадывается, что стянул у меня удачу, подумал Децим.

– Пьешь? – кивнул на кувшин Гальба. – Дело хорошее, иначе совсем тут скиснешь. Выпью и я с дороги.

– Голоден? – Децим решил быть радушным хозяином.

– Голоден! – глаза полководца живо сверкнули. – Что предложишь?

– Осталось что-то с ужина, Сервий, –  Децим дал знак женщине.  Прикрывая одеялом тяжелую грудь, она, ворча, вышла из комнаты.

– Как она? – спросил Гальба, проводив ее взглядом.

– А, – Децим махнул рукой.

– Во хмелю сойдет, но не более? Они все здесь такие, рождены, чтобы дубы рубить, а не мужей ублажать, – Гальба презрительно поджал губы. – Я жду от принцепса казну на оплату жалования, а заодно и двух девок из Остии. Попросил одного знатока выбрать. Горячих, искусных….

Про девок Децим пропустил мимо ушей. Вот казна – дело важное. Гай Цезарь расточителен, но про легионеров вспоминает в последнюю очередь. Потому и ропщут они по всей империи в полный голос. Два года без жалования – испытание и для солдат, и для командиров. Децим отправил Калигуле полдюжины писем с просьбой прислать золото в оплату годового жалования легионерам Двадцатого, но цезарь не утрудил себя ответом. Децим был въедлив и сумел разузнать, что все его письма дошли по назначению и были прочитаны. Но единственной реакцией было раздражение на лице Гая Цезаря.

С Тиберием ⁵ – предшественником Гая Цезаря – было проще. Он был жесток, но предсказуем, и солдаты получали жалование точно в срок. Он, как никто другой, знал, сколь важна для империи сытая и преданная армия.

Вернулась женщина. Она успела одеться в домотканое серое платье и расчесать волосы. Шаркая по полу солдатскими сандалиями, она подошла к столу и поставила на него поднос. Жареное мясо, хлеб, мятая с солью капуста и еще один кувшин с вином. Гальба довольно крякнул.

– Спасибо, милая, – он придержал ее за руку. – Ты хорошая хозяйка. Хочешь ко мне?

– Нет.

– Почему?

Она нахмурилась, перевела взгляд с Гальбы на Децима и обратно. Гальба был высок и широк в кости, но не складен, кривобок и сутул, с резкими чертами худого горбоносого лица. Вдобавок плешив. Децим был ниже ростом, но лучше сложен. Светлые волосы, серые глаза, правильные черты лица.

– Принеси сыр и оливки, – сказал Децим женщине: с нее, дикарки, станется нелестно высказаться о внешности наместника. Облегченно вздохнув, та вышла, а он спросил: – Сервий, зачем ты здесь?

Гальба вздохнул, пожевал губы, побарабанил пальцами по столу:

– Знаешь…, – сказал он, наконец, и наклонился над столом, чтобы быть ближе к Дециму, – мне начали советы всякие давать…. Говорят: три легиона у тебя, Сервий, ну и Двадцатый еще в придачу, хоть и потрепанный, но сплошь ведь из бывалых ребят, к тому ж озверевших от этой сырости и безденежья….

– Скорее от второго. К сырости мы привычны. Двадцатый вечно по северам стоит.

– Пусть так, – Гальба выбрал кусок свинины посочнее и, продолжая жевать, продолжил: – Четыре легиона – говорят они – это сила. До Рима – не так далеко, как может показаться. А что в Риме?   Разжиревшие преторианцы да какой-нибудь вшивый легион из новобранцев в пригороде….

Говоря, Гальба все пристальнее всматривался в лицо Децима, словно следил за ходом его мыслей, и Децим, не отличавшийся тугостью мышления, ответил – слушать дальше не было смысла:

– Если ты хочешь, – он помедлил, подбирая слова, – отправить на покой  Гая, я не с тобой, Сервий.

Гальба откинулся на спинку кресла, по лицу его расползлось выражение сытого кота.

– Напротив, Децим, я проверял тебя. Ведь эти шептуны могли и к тебе наведаться.

– Здесь никого не было, Сервий. Я не того полета птица. Три тысячи солдат, из которых половина не оправилась от ранений. Надо быть вконец отчаявшимся, чтобы рассчитывать на моих бойцов.

– Быть может, эти шептуны и отчаялись, Децим, – Гальба задумчиво покачал в руке кружку с вином. – Гай – сложный человек, многим он наступил на яйца. Но он принцепс, боги хранят его. Не счесть, сколько заговоров раскрыл преторий, скольких оттащили крючьями к Тибру и сбросили в его грязные воды. Но на место казненных становятся новые. Сенат в негласной войне с Гаем. Он понимает это, осознает, что ходит по краю.  И потому послал нам деньги – двойное годовое жалование – как залог нашей преданности. Германские легионы – это кулак, который сокрушит любой мятеж, так он написал мне.

– Я верен ему, Сервий.

– Это я и хотел услышать, – Гальба подхватил с блюда капусты и, вставая, закинул в рот. – Через неделю золото  будет у нас, можешь обнадежить своих солдат. Пусть не раскисают.

– Обнадежу, – пообещал Децим. – Они уже на Рейне?

– Думаю, да. Надо будет встретить их. Отправь когорту к пристани, – и добавил, сочтя свой командный тон излишним: – Двадцатый стоит ближе к Рейну.

– Отправлю. Встретят.

Уже в дверях Гальба обернулся и спросил:

– Ответь, как так вышло, что ты раньше всех известных мне вояк получил должность легата? Тебе же было всего двадцать!

– Двадцать четыре, – поправил его Децим. Он не любил вспоминать то время, те события. Но Гальбе придется рассказать. Что ж, пусть узнает самую малость. – Я служил в Иберии, при Руфии Варе….

– Его убили, как я помню.

– Да, и я нашел убийц. За это Тиберий дал мне должность. С условием, что я не посрамлю ее.

– Вот как, – Гальба задумчиво потер гладковыбритый подбородок. – Не знал. Наверное, это непросто?

– Если умеешь думать, сложного нет.

Гальба усмехнулся и скрылся в проеме, а Децим вернулся к столу и наполнил недопитую кружку до краев. Двухгодовое жалование есть чудо, которое стоит отметить.

Так и не вспомнив имя женщины, прислуживавшей им, он позвал ее плебейским «Эй, ты!» и приказал принести еще и вина и мяса. Перегнулся через подоконник и крикнул караульным, чтобы позвали трибунов и префекта лагеря ⁶. Приказано порадовать парней, он порадует.

Пришли все шесть трибунов и префект лагеря. Все проверенные, верные цезарю люди. Первым – без приглашения – бухнулся на стул трибун латиклавий Косс Атилий Север. Невысокого роста, темноволосый, мускулистый, с глазами всезнающего и все изведавшего сатира.

Косс был лучшим другом Друза – старшего сына Децима. Когда юношам пришла пора начинать карьеру, Децим и отец Косса Луций Атилий Север, легат Тринадцатого легиона, договорились взять сыновей друг друга в латиклавии. Никто в Сенате не чинил им препятствий в этом сговоре. Так уж вышло, что служба в северных легионах виделась сенаторам совсем непривлекательной перспективой для их собственных сыновей, и было очень кстати, что кто-то заполнит собою эти несущие в себе опасность должности.

Младший Север, двадцати двух лет от роду, был нагл и циничен, но с Децимом быстро нашел общий язык, Друз же изнывал под началом Севера старшего, но сделать ничего не мог. Отец Косса, как и Децим, был будто заговоренным на долгую – в десятилетия –  военную службу.

– Пьянствуешь? – ухмыльнулся Косс. – Если скучно, давай состязание на колесницах устроим.

– По этой грязи? – Децим кивнул на окно. – На колесницах?

– Надо же чем-то развлечься, – пожал плечами Косс. – Друз тебе писал, что едва не подрался там с моим папашей, а у нас с тобой тишь да гладь – тоска.

– Из-за чего драка? – со сверкнувшими хитрецой глазами спросил префект лагеря Тит Планций, выходец из простых солдат с изрытым шрамами и морщинами красным лицом, высокий и утробистый.

– Из-за бабы, – махнул рукой Косс.

– Что за баба? – префект любил женщин и скабрезные истории.

– Ведьма какая-то. Ее тамошний префект притащил к папаше моему и потребовал казни, она де отравленное вино солдатам подсунула и те изошли кровавым поносом, – Косс зевнул. – Отец потребовал доказательств, а их нет, кроме горячего желания префекта отправить к праотцам эту девку. Стали выяснять, и оказалось, старикан просто мстил бедняжке за несговорчивость.

– А Друз на казни настаивал?

– Напротив, – фыркнул Косс, – он доказывал, что такая красавица и подлые замыслы – несовместимы, как раб и трудолюбие.

– Глупость какая-то, – пробурчал Тит, потеряв интерес к истории. – С чего драться-то тогда?

– Подожди, – Косс откинулся на спинку стула, – Друз – понятное дело – всего не писал, но кое о чем можно догадаться. Девку отпустили. Она была рада безмерно. Не знала, кого и благодарить. Папаша главнее, а Друз влюблен.

– А дальше? – к Титу вернулся интерес.

– Сбежала.

– Думаю, префект ее убил, – предположил один из трибунов ангустиклавиев Марк Анцита, – я бы на его месте так и сделал.

Косс смерил его взглядом и хмыкнул. Анцита был мало уважаем офицерами, зато с солдатами был своим. Плоть от плоти трущоб Затиберья, Анцита превыше всего ставил золото, к женщинам относился вовсе без уважения, хотя поговаривали, что причиной женоненавистничеству было то, что в Риме Марка ждала жена, которую он – смелый, в общем-то, человек – боялся, как огня.

– Обычно к женщинам нетерпим кто? – невинно поинтересовался Косс. – Погоди хвататься за меч, Марк. Ответ: женщины. А если к женщинам нетерпим мужчина, значит, в нем самом избыток женского!

– Достаточно! – Децим с силой надавил на плечо вскочившего со стула Марка. – Мне понятно ваше желание разнообразить жизнь дракой, но сегодня особенный день, не стоит его портить.

– Ты снова женишься? – Косс решил испытать терпение командира, но тем утром оно было безгранично.

– Нет, с этим покончено, – улыбнулся Децим. – Гай Цезарь отправил двухгодовое жалование, нам и легионам Гальбы.

Тит присвистнул и зашевелил губами, будто молясь, а на самом деле, подсчитывая:

– Это четыре повозки с золотом, если по две лошади впрячь. Если волы тянут, могут и все в одну….

– Волы тянуть до лета будут! Марс, Юпитер, Юнона, пусть это будут лошади! – Марк Анцита воздел руки к потолку.

– Золото везут по Рейну в Оппидум Убиорум ⁷, – сказал Децим. – Косс, возьми вторую когорту ⁸, встреть. Выдвигайся заранее.

– Отправь меня! – вскочил Анцита.

– Чтоб ты украл казну, и тебя тут же поймали? – ухмыльнулся Север. –  Наш легат мудр, мой дорогой, и бережет тебя от креста.  Ты же туп, закопаешь золото, а сам явишься к нам с честными глазами и заявишь, что никакого корабля не было.

Анцита сжал кулаки:

– Украсть и ты можешь!

– Зачем мне? Я наследник двух родов. Единственный сын.

– Не уверен, – ухмыльнулся Анцита. – Отец твой известный ходок.

– Отстань от парня, весталка! – хлопнул по столу Тит. – Или завидуешь?

– Забавно, – задумчиво протянул Косс. – Почему именно нам так повезло? Вся империя сидит без денег, а нам столько золота.

– И хорошо, что нам, – Анцита уже простил Косса. Обижаться на молодого патриция без толку, да и себе дороже. Род у Севера древний, богатый и до одури преданный власти. Шепнет при случае Косс своему дружку Калигуле про непочтительного плебея Анциту, и поминай, как звали последнего.

– Цезарь знает, что нет более преданных легионов, – осторожно ответил Децим. – Это награда.

– Почему же Тринадцатый не поощрил?

– Может, и поощрил, – Децим в один глоток осушил кружку. – Но твой отец не глуп, и понимает, что расскажи он всем о жаловании Тринадцатому, весть разойдется быстро, и прочие легионы начнут бунтовать.

– Так, может, и нам помолчать? – предложил Косс.

– У легионеров языки не удержишь.

– Зачем держать им языки? Выплатить им полугодовое жалование, а остальное схоронить до весны. Тем более, что британский поход – та еще прелесть, поощрим бойцов прямо перед ним.

– Возможно, ты и прав, – предложение было здравым, но Дециму не понравилось. Он хотел солдатской любви. В битве с хаттами, когда стало совсем горячо, не стал отсиживаться за спинами легионеров. Легион это помнил и уважал своего легата. Двойное жалование еще больше упрочило бы доверие солдат. В конце концов, к чему еще ему стремиться, чего хотеть, кроме как стать отцом родным этим простым ребятам? – Надо предложить это Гальбе.

– А золота нам положено на полный легион или те жалкие остатки, что мы имеем? – подал голос префект. – Легион укомплектовать надо.

– Лучше разделить жалование среди тех, кто пролитой кровью доказал свою преданность, – Анцита заговорщицки обвел взглядом собравшихся.

– Марк, твоя крестьянская хитрость из Африки видна! – скептически заметил Косс. – Ты хочешь свои крысиные маневры под носом у Гальбы провести?

– В любом случае, Косс, казну ты доставишь в лагерь Гальбы. И делить будет он, – в голове Децима уже шумело. Слишком подналег на вино, забывая о закуске. Надо выйти на воздух, протрястись в седле. Холод и сырость вернут ясность рассудка.

– И укомплектовывать придется после Британии, – добавил Косс. – Никто не отправит туда новобранцев на верную смерть.

– Боюсь, из Британии мы вернемся в еще вдвое уменьшенном числе, – проворчал Тит. – Гальба – хитрый лис. Марсом ручаюсь, он бросит нас в самое пекло! А сам потом получит триумф.

– Какие же вы все тухлые людишки, все вам не так! – скривился Косс и повернулся к Дециму. – Когда выступать? До Рейна два дня пешего пути, если быстро идти, и три – умеренного марша. Или дай мне сотню всадников, так будет быстрее.

– Выступайте сегодня. Когорта и два десятка всадников. За три дня доберетесь. Не выматывай солдат.

Косс поднялся, вскинул руку:

– Служу Риму! – и, хохотнув, удалился, насвистывая что-то незатейливое.

– Наглец! – пробормотал Анцита с яростью. – Он доиграется, помяните мое слово!

– Да, командир, был бы ты с ним строже, – согласился второй трибун ангустиклавий Гай Цинна, невысокий сухощавый старик. – Мальчишка ведет себя так, будто он наследник цезаря первой череды.

Децим отмахнулся:

– Парень молод. Честолюбив. Пока вы прятались за солдатские спины, он наравне со мной рубил хаттов, – не стоило злить трибунов, не в манере Децима были такие подколки, но не удержался, сказал. Вино текло по венам наравне с кровью, и сейчас он по нетрезвому обыкновению был горд своей военной доблестью. – В его годы Сулла и Цезарь по лупанарам ⁹ кочевали, по макушку в долгах, а Косс верно служит Риму, не расточителен.

– Он ни на ас ¹⁰ тебя не уважает! – запальчиво воскликнул Анцита.

– Хочешь поссорить нас? – голос легата был спокоен, но далось это немалым усилием. – Ты сейчас куда наглее себя ведешь, чем он, Марк. Косса я не могу наказать, а вот тебя – запросто.

– Я просто тебя предостерегаю, – Анцита неуверенно улыбнулся и развел руками. – В Третьем легионе легат был смещен и казнен по обвинению в измене императору. На его место встал латиклавий. А Косс, как ты сказал, честолюбив.

– Доносы пишут льстецы и трусы, а не наглецы. Пей вино, Марк, или иди вон.

 

---

 

<<предыдущая, 1 глава 1 книги

 

следующая, 3 глава 1 книги >>

 

 К ОГЛАВЛЕНИЮ

 

© 2015 – 2017, Irina Rix. Все права защищены.