Он коснулся дна, оттолкнулся от него, вынырнул и, увлекаемый течением, поплыл. Тьма была непроглядной, куда нес поток – неизвестно, но он рассудил, что это куда лучше, чем разбиться насмерть или – что хуже – сломать хребет и несколько дней умирать от голода и жажды среди костей прошлогодних жертв.
Он успел распроститься с жизнью. Во время недолгого полета сожалел, что не раскрыл тайны похищенной казны, что не увидит никогда повзрослевшую дочь, что прожил жизнь серо и незаметно.
Мрак, ледяная вода и неизвестность иного человека привели бы к мысли, что лучше умереть, чем, дрожа от холода, бороться за свою жизнь. Но Децим плыл, слаженно работая руками и ногами, сберегая силы, не тратя их понапрасну, и улыбался. Жизнь – ценный дар. У врат в небытие он это наконец-то понял и устыдился недавнего уныния и пьянства. Течение куда-нибудь да приведет, подземные реки зачастую пробиваются на поверхность. Мысль о подземном озере, из которого не будет хода, он отогнал. Если так случится, там и будет печалиться, а пока – незачем.
Рука задела за острую кромку. Камень. Децим успел ухватиться за него. Панцирь слишком тяжел. А река может течь много стадиев и даже миль. Лучше избавиться от лишнего груза, хотя – что и говорить – жалко. Пальцы от холода плохо гнулись. Продолжая обнимать камень, он попеременно тряс кистями, растирал их, согревал дыханием.
Потеряв четверть часа, он справился с ремешками, выскользнул из панциря, как змея из старой кожи, и поплыл дальше. Пусть это будет дар реке за спасение, а заодно знак. Пришедшее на ум сравнение с кожей рептилии отправило его мысль дальше: избавившись от дорогой сердцу, но старой вещи, ты начинаешь новую жизнь, и в ней будут радости и победы, а не хмельное уныние и робкие надежды, что заметят и отправят на юг наместником. Не надо уповать на чудо, лелеять несмелые мечты. Хочешь? Иди и возьми! А раз сидишь на месте, значит, не хочешь. Провинция? Да подавись, Гай Цезарь! Назначай, как привык, казнокрадов и болванов! А Децим Корнелий Приск отыщет золото, прибьет к крестам воров, а весной пересечет пролив и покорит Британию!
Впереди стало светлее, тонкие серые лучи пробивались сверху. Децим успел рассмотреть округлые стены по бокам и далекие небольшие отверстия в потолке.
Снова мрак. Не единожды ему казалось, как что-то скользкое касается голых икр. Каждый раз дергался. Воображение услужливо рисовало подземных гадов локтей десять в длину, с белой – как у личинок скарабея – кожей, зубастой пастью и непременно красными, немигающими глазками. Разум яростно твердил воображению: рыба! Но тело больше верило эмоциям, само собой наращивало темп, стремясь как можно быстрее выбраться из враждебных вод.
Скуднее, чем в прошлый раз, освещенный участок. Вверху три белых точки: небо. Децим зацепился за стену, несколько мгновений смотрел на потолок. Перевел дыхание, поплыл дальше.
– …как женщина! – с возмущением вспомнил он слова Креона. – Хорошо я дрался! Но они все набросились на меня, все!
Он миновал четвертое освещенное место, и запоздало его стынущий от холода разум осенило: акведук! А пробивающийся свет – вентиляционные отверстия, видимо, заброшенные, засыпанные. И стены округлые. Природа так не выбьет. Он припомнил, что Марк Випсаний Агриппа, основав Оппидум Убиорум, затеял строительство акведука, что должен был снабжать римских граждан чистой водой с южных гор 1. К воде римлянин привередлив: если солдат еще попьет из лесного ручейка и только поморщится, то гражданин, от службы свободный, этакую плесень не приемлет. И пусть рядом течет Рейн, вода на столе должна быть с гор. Агриппа думал, Оппидум Убиорум быстро разрастется до огромной колонии, ведь на Германию у Августа были обширные планы. Но они пошатнулись, рухнули. На земли за Рейном Рим махнул рукой, Оппидум Убиорум захирел, и никому и в голову не пришло заканчивать строительство акведука. Слишком много трат ради городка с тысячью жителей.
Хорошо бы акведук вывел близ дороги, хоть какой, даже заброшенной, заросшей. Выбраться на рейнский тракт и дойти до ближайшей деревни. Для ее жителей из римлянина лучше стать германцем, только иного, чем они, племени. Произношение у Децима батавское, язык он учил с помощью Креона. Батавов в этих землях мало, они селятся севернее. У тревера или эбурона сомнений не будет, что перед ним батав. Ростом по германским меркам он не вышел, зато статен. Светлые волосы и серые глаза. За три дня уже зарос щетиной, а когда дойдет до первых людей, это уже будет борода.
Вода будто стала гуще. Если раньше он плыл с легкостью, то теперь едва шевелил руками и ногами. Надо отдохнуть. Пусть течение немного понесет.
Он перевернулся на спину. Закрыл глаза.
– Неси, неси, а я вздремну, – обратился он мысленно к потоку.
– А если германцы настигают? – спросил кто-то внутри. Голос был женский, насмешливый.
– Пусть, – ответил Децим. – Они не заметят меня. Проплывут мимо.
– Заметят! Прислушайся! Удары весел!
Децим открыл глаза, дернулся. Ноги скользнули по дну, и он рывком встал. Вода плескалась на уровне бедер. Вверху – те же просветы, что были, когда он закрыл глаза, отдавшись течению. И ни звука. Какие удары весел? Морок, не иначе.
Встряхнув головой, он осмотрелся. Светлее, чем тьма, но стен не видно. Только бы не озеро, раздери его Нептун!
Выставив вперед руки, он двинулся вперед. Ладони не нашли препятствия, зато чреслами он уперся во что-то. Напрягая глаза, нагнулся. Каменная кладка. Выше уровня воды. Выбрался на нее, сел. Рука скользнула по каким-то палкам и чему-то маленькому, округлому. Похлопал себя по бедрам. Завидное жизнелюбие. Никогда не носил обыденные для простых солдат кресало с кремнем в мешочке на поясе, а теперь ожидал, что они колдовским образом появятся? Олух! Хоть бы нож был, а камней тут в избытке. Настрогать бы с этих деревяшек мелкого трута, и бить над ними камнем о лезвие, пока искра не зажжет труху. Но ножа нет. И хорошо. Иначе ведь ткнул бы себя в горло на краю колодца, как Креон советовал.
Вздохнув, он поднялся, осмотрелся. Кое-где тьма расступалась: идущие с потолка лучи то тут, то там давали немного света. На отдалении в серой мгле угадывались очертания каких-то бесформенных тюков.
– Марс, дрова и кресало, прошу тебя! – пробормотал он, двинувшись к ним. – Большего не надо. Помоги мне выбраться, и я принесу тебе в жертву быка. Нет. Трех! – в это мгновение далеко в небесах солнце вышло из-за туч, стало светлее, и Децим смог разглядеть тюки у стены. Косс, Эмилий и чернокожая гетера, все трое неподвижные, тесно прижавшиеся друг к другу. – Встать! – рявкнул он.
– Децим?! – Косс вскочил. Эмилий и нубийка повалились, тут же пришли в себя, поднялись, загалдели. – Тихо вы! Децим! – бывший трибун стиснул легата в объятиях. – Командир! А я уж думал, пропали мы! Холодно! И куда идти, непонятно!
– Погоди радоваться. Я один.
– Один?!
– Германцы не стали меня слушать. Напали. Батавы – кроме Креона – предали меня. Германцы окружили меня, выбили меч из руки. Я хотел покончить с собой, но было нечем. Пришлось прыгнуть.
Косс присвистнул, Эмилий тяжело вздохнул.
– Мы пропали, – пробормотал он.
– Это акведук, – решил сообщить им Децим о своем открытии. – Когда плыл, заметил вентиляционные колодцы. Заваленные.
– Точно! – воскликнул Косс. – Я и не подумал.
– А вот здесь что, не пойму, – продолжил Децим. – Никогда не был внутри акведука, наверняка не знаю. Но это место непонятное, – он потрогал стену. – Больше на пещеру похоже. Ладно, – он шагнул к стоявшей чуть поодаль нубийке: – Рассказывай! Кто напал на унирему?
– Если ты не говоришь на языке нубийцев, то не узнаешь, – эхом отозвался Косс и добавил единственное, что знал: – Ее зовут Сильвия. Эмилий вспомнил.
Децим глубоко вдохнул, выдохнул. Хотелось выругаться, но слов не нашлось. Не иначе, боги издеваются! Слава Марсу, не утонул и выплыл сюда, но эти трое тоже смогли, притом Косс при панцире остался. Значит, невеликое достижение. Надо выбираться. Нужен огонь.
– Эмилий….
– Да, командир!
– У тебя есть кресало и кремень? – без особой надежды спросил Децим.
– Есть! – гвардеец потянулся к поясу. – Мне Требий подарил!
– Что ж ты сидел?! – накинулся на него Косс. – Мы тут околели бы от холода!
– Тихо! – оборвал зачинающуюся перепалку Децим. – Теперь надо найти дрова. Там были какие-то палки сухие. Пойдем, Эмилий. Косс, ты тут ищи.
– Нашел! – крикнул Косс, не успели Децим с Эмилием сделать и пары шагов. Вернулись.
Кусок доски. Отщипнув несколько щепок и смешав их со мхом, счищенным со стены, Децим принялся бить над ними кремнем о кресало. С третьей попытки получилось. Слабенький огонек разгорелся, осветил склонившиеся над ним лица, но перекинуться на доску отказался, сожрал весь трут и исчез. На второй раз доска занялась, но горела недолго. Дерево было сырым.
Сильвия молча протянула Дециму что-то. Тряпье. Умная женщина.
Ткань отдавала плесенью, но была сухой. Загорелась весело. Косс подсунул в огонь доску.
– Надо еще найти. Быстро. Пока она не сгорела.
Подхватив факел, Косс и Эмилий двинулись туда, где, как запомнил Децим, валялись палки. Легат пошел следом. После часов темноты свет был отраден.
Раздался крик, почти визг. Эмилий.
– Это не палки, командир, – хмыкнул Косс.
Давний труп, частью разложившийся, частью ссохшийся. За палки он принял едва покрытые плотью бедренные кости. А маленький кругляш между ними – детский череп, крошечный, чуть больше гусиного яйца. И мелкие косточки под ним.
– Дочь вождя свевов, – пробормотал легат. – Бедный малыш. Наполовину римлянин.
– Сильная женщина, – Косс деловито стащил с тела остатки платья. – Доплыла сюда, родила.
– Не думаю, – сказал Децим. – Скорее ее выкинуло сюда прибывшей водой. Умирать бы она легла возле стены. Как вы трое. Когда тело начинает разлагаться, чрево выталкивает плод.
– Откуда знаешь?
Децим неопределенно махнул рукой.
Они обошли все небольшое плато. Нашли трех мертвецов, с которых поживились заплесневевшей одеждой, одна доску, ветки и сломанное весло. Стена была сплошной. Никаких ходов.
– Это просто ниша в стене, – топнул ногой Косс.
– Да. Надо плыть дальше. Ну, или идти. Как получится, – Децим хотел спать. Но сон в этом месте значил смерть. Пока есть огонь, надо идти.
Высоко подняв факел, он слез в воду, пошел вперед. Косс, Эмилий, нубийка – следом.
Децим отсчитал тридцать шагов, а противоположной стены так и не было. Зато уровень воды стал выше. Теперь она доставала до пояса.
На пятьдесят девятом шаге они уперлись в щербатую стену. Пошли вдоль нее. Взвизгнула нубийка, крикнул Эмилий. Оба подняли столп брызг.
– Рыба? – спросил Децим.
– Похоже, – ответил Эмилий. – Прости, командир.
Еще шестьдесят шагов вдоль стены. Нескончаемо. Надежда уже перестала теплиться, остыла, заледенела и рассыпалась на осколки. Децим стиснул отбивающие дробь челюсти. Три зуба с левой стороны, там, куда пришелся удар меча в нащечник, шатались. При каждом ударе челюстей друг о друга, они дергались болью.
На семьдесят седьмом шаге факел осветил узкую нишу в стене. Переглянувшись в отсветах рыжего пламени с Коссом и Эмилием, Децим двинулся внутрь. Носок сапога уперся в ступеньку. Невысокая, широкая, следом – еще одна.
Три дюжины ступеней наверх, дальше узкий ход. Булыжная кладка и мелкие камешки, поскрипывающие под ногами.
– Смотри! – полушепотом воскликнул Косс, схватив его за плечо.
Децим повернул голову и увидел в низкой нише лежащие, как дрова в поленнице, факелы, две масляные лампы, кувшин.
– Страшно, – прошелестел сзади Эмилий.
– Не позорь, Рим, брат, – Косс зажег от догорающей деревяшки факел.
– Куда ведет этот коридор?
– Узнаем! О нас – видишь – позаботились, факелов оставили! Сейчас выйдем на дорогу, завалимся в ближайшую таверну!
– Сомневаюсь, – Эмилия терзало нехорошее предчувствие. Впереди виделось нечто невообразимо ужасное. Чудовища, вечные муки.
От четырех факелов стало совсем светло. Стены гладкие, вырубленные в породе человеческой рукой, потолок высокий. Даже протянув вверх руку, Эмилий не достал до него.
Резкий поворот направо. Децим исчез за ним, и тут же раздался крик. Легат – словно его толкнул кто-то огромный – влетел задом в идущих следом. Все четверо упали, Децим вскочил первым и, бросив факел, устремился обратно, к подземному озеру. Косс и Эмилий, не разбирая дороги, толкая друг друга, бросились за ним.
Только выпрыгнув из ниши в темные воды, Децим остановился. Дышалось с трудом, сердце билось о ребра, в ушах шумело.
– Децим! – голос Косса. Самого не видно, кромешная тьма. Даже редкие лучи с потолка и те исчезли – верно, на поверхности уже вечер или даже ночь.
– Я здесь!
– Что случилось?!
– Там медведь! Огромный!
– Член Юпитера! У нас даже оружия нет!
С минуту молчали. Тишину нарушало только их тяжелое, прерывистое дыхание да плеск растревоженной воды о стены.
– Но ведь он должен бояться огня, – восстановив дыхание, принялся рассуждать сам с собой Децим.
– Что же факела твоего не испугался?
– Может, и испугался. Я не успел увидеть.
– И что же делать теперь?
– Нужен огонь. Вернемся к нише, где факелы и масло.
В этот миг в недрах узкого хода раздался шорох, своды осветились. Римляне благоразумно отступили на шаг, вглубь темных вод. В проходе показалась тонкая высокая фигура с факелом. Стремительно сбежав вниз по ступеням, нубийка завертела головой, ища их, затрещала на своем наречии.
– Милая! Я на тебе женюсь! – закричал Косс.
– Медведь не съел ее! – вторил ему Эмилий.
Нубийка замахала руками, зовя их за собой, обратно в темнеющий проход.
Теперь шли осторожно, держась стен, передвигаясь мелкими шагами. Сильвия шла впереди, беззаботно покачивая узкими бедрами и выворачивая ступни.
Вот и поворот. Нубийка исчезла за ним. А римляне все медлили.
Эмилий шагнул первым и от неожиданности вскрикнул, отшатнулся. Прямо перед его лицом скалило зубы чудовище. То ли медведь, то ли огромный пес. Черная жесткая шерсть, челюсть, полная острых желтых клыков, красные глаза.
Сильвия засмеялась и ударила ладонью по ощерившейся морде. Поднялся столп пыли, а зверь не шелохнулся.
– Это чучело! – захохотал Косс и навалился на него. Зверь оказался неожиданно легким – видно, был деревянным, полым внутри – и послушно сдвинулся вбок. – Где это мы?
Римляне оглянулись по сторонам. Пещера. Почти правильный квадрат локтей шестьдесят в поперечнике. Деревянные балки поддерживали низкий потолок. Сундуки, какой-то хлам, темнеющий по углам. На обтесанных стенах – по всему периметру – на уровне глаз висели ряды пучков сена.
– Где же выход? – спросил Косс и чихнул: пыль висела в воздухе.
Разбрелись по пещере. Сильвия прицепилась к Коссу, шла за ним верным псом.
Децим подошел к ближайшему сундуку, попробовал открыть. Заперто. Осмотрелся по сторонам. Из темной кучи возле одной из балок виднелось нечто, напоминающее меч.
Так и есть. Меч. Да не один. Сваленные в кучу гладии, щиты, шлемы, доспехи. Подхватив один, Децим вернулся к сундуку. Какое счастье снова быть вооруженным! Поддел крышку. С треском она поддалась, отвалилась назад.
– Парни! – тихо позвал он. – Кто бы мог подумать?
Сундук был полон монет, золотых и серебряных. Римских.
– Значит, это все-таки германцы украли наше золото, – проговорил Косс.
В этот миг Эмилий закричал. Обернувшись на этот полный ужаса и боли вопль, Децим увидел его стоящим у стены. Огонь факела в его руке освещал то, что впотьмах они приняли за пучки сена.
– Эмилий, брат, да что же там, что ты так орешь? – Косс двинулся к преторианцу. – Куклы?
– Дети, – дрожащим голосом просипел тот.
Бывший трибун неопределенно хрюкнул. Иссохшие тельца были прибиты к доскам, что опоясывали пещеру на уровне глаз. Кучно, так чтобы вместилось как можно больше. Одни были крошечными, верно, младенцы, другие старше, при жизни им, должно быть, миновало лет пять-семь.
Децим подошел. Взгляд сам собой упал на скрюченное тельце с остатками длинных рыжих волос. С хрупких плечиков свисало платьице, в котором и сейчас угадывалась золотая нить. Он сглотнул, отвернулся.
– Это не наше золото, Косс, – сказал он.
– Не наше?
Децим протянул ему ауреус. Косс повертел его в руке.
– Свежей чеканки, – сказал он. – Вряд ли был долго в ходу, если вообще был.
– Кто на нем?
Косс нахмурился, сузил глаза, приблизил к ним монету. В отблесках пламени – привычный профиль. Кудрявые волосы, немаленький тонкий нос, вровень с ним четкий подбородок. Погодите-ка!
– Это Август! – вскричал он.
– Август, – кивнул Децим. – Гай Цезарь отправил нам только золотые монеты. И, разумеется, со своим лицом. А здесь и золото, и серебро, даже медяки. Но на всех динариях и ауреусах – только Август. И свалено римское оружие, повсюду здесь, – он окинул взглядом пещеру.
Косс шагнул к одной из куч, вытащил из нее меч. Широкое лезвие, рукоять, обмотанная потрескавшейся от времени кожей.
– Гай Руфий, – прочитал он вырезанные на костяном набалдашнике буквы. – Это римский склад?
– С детишками на стенах?
Косс не ответил. Осторожно положил меч, взял другой. А легат, освещая себе путь, пошел к дальней стене, где меж двух балок темнел длинный предмет правильной формы, то ли сундук, то ли постамент, то ли алтарь. Оказалось – все сразу. Гранитный параллелепипед. Не монолит, а короб с крышкой. Сиротливо прислонившись к его краю, орлом вниз стоял штандарт с обломанным древком.
– Семнадцатый легион, – прочитал Децим. – Боги!
– Семнадцатый?! – Косс выронил из рук шлем кавалериста с маской-забралом. – Это же один из легионов Вара!
– Это золото павших легионов, Косс, – проговорил Децим. – Их казна, средства солдат, – он обвел взглядом пещеру. – Что они устроили здесь, проклятые варвары?! – в сердцах он пнул ногой шлем, лежавший на полу под толстым слоем пыли. Тот ударился о балку, из него вывалился череп и покатился обратно, к легату. Он вздохнул, мысленно попросил прощения у мертвого легионера, взял штандарт, перевернул его орлом вверх. Орел Семнадцатого, подумать только! Штандарты Восемнадцатого и Девятнадцатого нашел Германик, святыня Семнадцатого считалась утерянной навсегда.
Дециму исполнилось двенадцать, когда потрясенный трагедией Рим на долгие недели погрузился в траур. Смурые горожане ходили по улицам, как тени. Еще вчера уверенные в силе римского оружия, они в один день превратились в загнанных зверьков. В те дни они оказались меж двух пожаров: мятежной Паннонии и восставшей Германии, жители которой не просто хотели быть свободными, а в намерениях своих лелеяли замыслы покорить Рим, и сделать рабами недавних господ.
Латиняне думали о себе, а юный Децим – о павших. Каждую ночь ему снился один и тот же сон. Проливной дождь, черные тучи, нависшие над кронами деревьев и вершинами холмов, раскисшая дорога, измученные долгим переходом солдаты и растянувшийся на многие стадии обоз из обессиливших женщин, детей и стариков. И в этой толпе, загребая грязь носками легких сандалий, идет он, слабый мальчик, не умеющий держать в руках меч. Женщина рядом несет привязанного к груди младенца. Ей тяжело, мальчик Децим поддерживает ее, а сам смотрит по сторонам и видит, как меж деревьев, растущих по бокам от дороги, мелькают гнедые бока лошадей, поблескивает металл. Германцы. Они повсюду. Стремительными наскоками нападают на едва прикрытый рядами изможденных воинов обоз. И некуда деться. Римляне ползут, будто раненый змей, сквозь гористую местность, покрытую непроглядной чащей, и на змея этого то и дело налетают жалящие осы – всадники с луками и длинными копьями. А отряды побольше отрезают от длинного тела петляющий хвост. Взятые в кольцо солдаты сражаются до последнего, но рано или поздно гибнут – все до одного. До Ализона 2 слишком далеко. Не успеть.
На исходе третьих суток змей, изрубленный, извивающийся в агонии, вползает в ущелье, поросшее вереском. Сплошь топи да болота. Дождь льет стеной. И здесь осы-германцы окружают римлян. Те бьются из последних сил. Вар – осел Вар, приведший легионы к погибели – втыкает кинжал в свою жирную грудь. Но умирает не сразу. Лезвие проходит мимо сердца. Кровь брызжет из рассеченного легкого, заполняет рот и стекает с уголков посиневших тонких губ. Легат Нумоний вонзает гладий в его открытое горло, и сразу – едва грузное тело Вара падает в грязную жижу – вскакивает на лошадь и вместе с кавалерией своего легиона исчезает за пеленой дождя. Откуда-то Децим знает, что он достигнет Рейна, переправится в Оппидум Убиорум и станет тем, кто принесет Августу горестную весть.
Покинутые богами и командирами, солдаты гибнут, женщины и дети жмутся друг к другу, тщетно пытаются спрятаться меж колючих ветвей вереска. Последнее, чем каждый раз заканчивался сон, был аквилифер 3, ломающий о колено древко штандарта и бросающийся вместе с ним в смердящее гнилью болото.
– Косс! Эмилий! – легат прислонил штандарт к балке. Пронесшийся перед глазами детский кошмар заставил кровь заледенеть в венах. – Надо сдвинуть крышку.
Факелы отдали Сильвии и втроем навалились на крышку. Никакого движения. Еще две попытки, и снова неудача.
– Штыри, – догадался Децим. – Подденем мечами.
Теперь получилось. Со скрежетом крышка сдвинулась вверх, в образовавшуюся щель Эмилий тут же сунул несколько копий. Используя их как рычаг, подняли крышку и свалили ее с другой стороны. Рухнув на пол, она треснула. Взвилось облако пыли.
Римляне закашлялись, пыль ела глаза, забивала легкие. Пришлось отойти в сторону и ждать, пока мелкая крошка уляжется. Тишину, прерываемую поначалу только их судорожным прерывистым дыханием, вдруг нарушили звуки, доносящиеся из ведущего в пещеру хода. Лихорадочно переглянувшись с Коссом и Эмилием, Децим зашипел:
– Щиты и мечи! И гасим! Гасим!
Быстро похватав оружие с пола, они затушили факелы, встали каждый за балкой, чтобы вошедший не увидел их сразу. Сильвию Косс держал за собой. Она плохо понимала, что происходит, но молодому патрицию отчего-то доверяла всей душой.
Шаги, голоса. Отблески света. Вот мелькнуло чье-то лицо, тишину прорезал крик ужаса, зашипел упавший на землю факел, послышалась ругань: неведомые гости столкнулись в полутьме с чучелом.
Спустя мгновение вход осветился, стрелой из него вылетели две фигуры, врезались в чучело и повалились вместе с ним на пол. В проеме застыл кряжистый силуэт со щербатым полукружьем над головой.
– Требий! – Эмилий первым узнал центуриона и кинулся вперед. – Требий!
– Э! – тот схватил гвардейца, закружил, как отец ребенка, но, заметил появившегося из-за балки легата, бросил Эмилия прямо в пыль: – Командир!
В пещеру вошло полдюжины человек, среди них Креон и Карса. Своды наполнились радостными воплями, даже хохотом, который, впрочем, быстро затих, стоило новоприбывшим осмотреться. Креон первым заметил ряды трупиков на стенах и отошел, не сказав ни слова.
– Мы с Карсой решили ослушаться! – зачастил Требий. – Прибежали на выручку! Да поздно уже было! Но варвары драться с нами не стали! Креон изменников-батавов всех зарезал, а сам решил спуститься за твоим телом! Вылезает и говорит, что там река и что командир наш, может, и не умеет драться, зато плавает, как рыба! – заметив кислую гримасу на лице Децима, Требий понял, что сказанул лишнего, и поспешил исправиться: – Это он так сказал, я-то уверен, ты дерешься, что целой центурии после тебя останется только с вражьих трупов трофеи снимать! – теперь он поймал свирепый взгляд Креона и ощутил себя былинкой меж двух огней, но продолжил, уже подбирая слова: – Срубили два дуба! Обтесали! Спустили вниз стволы! Закрепили! По ним стравили плот, и на нем добрались сюда!
– А обратно как? – спросил Косс.
– Мы не ослы! Все продумали! Между стволов рычаг врезали – как в колодцах для ведра! Сейчас веревка разматывалась, а как обратно плыть, подадим знак, и нас притянут!
– Какой знак?
– В буцину дуть будем!
– Дудели уже, – проворчал Децим, но улыбки сдержать не мог. Требий и Карса! Кто бы мог подумать? Таких, как они, обыкновенно до самой отставки на задворках карьеры держат и без сожаления отправляют на покой, не соизволив даже их лиц запомнить. – Парни, здесь золото легионов Вара. И орел Семнадцатого легиона.
Требий присвистнул. Карса шумно выдохнул.
– Много золота? – спросил один из солдат.
– Много, – Децим услышал в голосе легионера жажду наживы и решил немного охладить этот пыл стяжательства, уравновесить его солдатской солидарностью. – Ауреусы, динарии, медяки. Германцы собрали здесь все деньги, что были у павших легионов, обобрали каждого погибшего. И принесли в жертву солдатских детей.
– Гады! – выплюнул легионер. Как и ожидал Децим, он живо представил себя на месте безвестных солдат Вара, которые – так же как он – годами копили деньги, собирая динарий к динарию на достойную гражданскую жизнь, обзаводились подругами, заводили детей. И в один день потеряли все. – Командир! Если Двадцатый легион получит жалование, парни готовы будут всех этих варваров порубить в мясо, не жалея себя!
Децим кивнул. Зря клял на судьбу и богов, все устроилось, как нельзя лучше. Казну можно не искать теперь, этих денег хватит на четыре легиона.
Он вернулся к гранитному коробу, заглянул внутрь. Мумия в кольчуге. На пергаментной коже черепа остатки светлых волос, на подбородке – клочки бороды. Зубы желтые, передние выбиты, между ними черный сморщившийся язык, шрам через всю щеку. Узловатые, напоминающие куриные лапы, кисти рук скрещены на груди поверх рукояти меча. На ободе набалдашника выбиты буквы.
Требий протянул руку к мечу. Старясь не касаться мертвеца, вытащил клинок из-под скрюченных пальцев. Вгляделся в буквы, поднеся к рукояти факел.
– Арминий, – Децим прочел раньше центуриона, и волна ярости взвилась в его сердце. Предатель! Змея, которую пригрели на своей груди римляне! Человек, которому доверяли и который презрел присягу и клятвы верности! Не совладав с эмоциями, легат ударил кулаком в кольчужную грудь. Кости не выдержали, с сухим треском грудина провалилась. А Требий поддержал порыв, плюнул в лицо мертвому вождю херусков. Слюна стекла по круглому лбу в пустую глазницу.
К нему присоединились остальные. Римские солдаты плевали на победителя легионов Вара, крушили хрупкие кости мечами.
Косс и Эмилий в расправе над телом мятежного херуска не участвовали. Эмилий, как завороженный, смотрел на ряды детских тел, переходил от одного к другому, беззвучно шевеля губами, а Косс, прислонившись спиной к одной из балок, увлеченно целовался с нубийкой. Та отвечала ему страстной взаимностью, эбеновые пальцы скользили по его груди и плечам, с губ срывались гортанные всхлипы, переходящие в шепот.
– Горячая девчонка, – хмыкнул один из солдат.
– Понять бы, что говорит, – проворчал Децим.
– Говорит, что он красавец, что украл ее сердце, и что быть ему царем.
Легат резко повернулся к нему:
– Ты понимаешь ее язык?!
Солдат пожал плечами:
– Понимаю. Когда мать умерла, отец купил черную бабу, нам с братьями она вместо матери стала, добрая, но… туповатая, по-нашему так и не выучилась говорить. Ну, а как жить без понимания, пришлось нам ее язык учить.
– Косс! Прервись! Тит говорит на ее языке!
Бывший трибун с сожалением отстранил от себя Сильвию, взял ее за руку и повел к Дециму. Легионер Тит при их приближении заволновался, глаза отвел в сторону. Стащив с головы подшлемный платок, принялся мять его в грубых ладонях.
– Требий! – спохватился легат. – Отдай ей свой плащ!
Центурион осклабился, глаза его так и бегали вверх-вниз в такт движению упругой черной груди.
– Да. Сейчас! – он стащил с себя плащ, накинул на плечи нубийке. – Я совсем забыл, командир, мы же с собой сухую одежду захватили. Знали, что понадобится! Правда, – он смущенно глянул на Косса, – только на одного человека взяли. Раздевайся!
– Потом!
– У тебя синие губы, – встрял Креон. – Сам знаешь, стоит промерзнуть раз, и умереть недолго!
– Отдай ей! – упрямо сказал Децим Требию. Когда нужна была помощь, Креон стоял в стороне и брюзжал, что командир сражается по-бабьи. А теперь горазд заботу выказывать!
Центурион кивнул и протянул сверток Сильвии. С помощью Косса та натянула на себя тунику и штаны, подпоясалась широким ремнем, дважды обернув его вокруг талии. Калиги пришлись впору, ступни у гетеры были неженские.
– Спроси у нее, помнит ли она нападение на корабль? Когда это случилось, кто напал, пусть все подробно расскажет.
Тит кивнул, лицо его приняло серьезное выражение. Марс свидетель, надо, чтобы Приск остался доволен, тогда он непременно отблагодарит солдата, так кстати говорящего по-нубийски. Столько здесь золота! Быть может, легат отсыплет десять золотых, а лучше бы – сто! Тогда можно, подговорив товарищей, при какой-нибудь рубке леса получить увечье, несовместимое со службой, до срока выйти в отставку и купить земли где-нибудь в Галлии.
Он заговорил, слов ему не хватало, поэтому солдат волновался, жестикулировал, а взгляд сам собою так и скашивался в сторону открытого сундука с монетами.
– Говорит, ночью напали. Она сидела под навесом вместе с другой гетерой – Ильдой – и стариком. Потом к ним подошел он, – вслед за Сильвией он ткнул пальцем в Эмилия. – Он о чем-то говорил со стариком. Вдруг… на заду корабля… тьфу ты, марсова задница! На корме появились люди в темной одежде. Он, – снова тычок в Эмилия, – закричал, выхватил меч, но старик подкрался сзади и ударил его ножом, – Тит нахмурился. Нубийка говорила слишком быстро. Он не успевал за ее мыслью, поэтому прикрикнул на нее, настороженно скосившись на Косса: не прогневит ли этим трибуна латиклавия, ведь тот к нубийке явно расположен. – Тех, что на палубе были, эти люди в черной одежде почти сразу убили всех. Из трюма солдаты поднялись, долго бились. Черными этими старик руководил. Говорит, все, кто к нему обращался, говорили «Тмей»….
– Тимей, – поправил Децим, и Сильвия закивала.
– Тимей, Тимей! – повторила она, растягивая слова.
– Тит, спроси, на каком языке эти люди разговаривали?
– Как же она ответит? Ни одного ведь не знает, кроме своего! – встрял Требий.
– Она – гетера, поэтому встречала мужчин всех мастей и племен. Я тоже не знаю ни слова по-арамейски, но шипящий говор иудеев отличу от германского рявканья.
Тит кивнул и спросил у Сильвии. Та улыбнулась, взглянула искоса на Косса и долго-долго лопотала.
– На том же, что и мы говорим, командир, – перевел Тит, оборвав ее на полуслове. – Еще сказала, они были похожи на… трибуна, примерно того же роста и сложения. Только он красивый и добрый, а те были уродливы и злы.
– Римляне, – выдохнул Децим. – Я и не сомневался.
– А я думал на германцев, – возразил Косс.
– А я – на иудеев, – сказал Креон.
– А иудеи-то причем?
– А германцы?
– Почему бы и нет? Тит, продолжай!
Легионер перевел просьбу, выслушал ответ.
– Они всех убили, трупы отнесли в трюм. Ее и вторую затолкали туда же, но в отдельную каморку. Она слышала, как причалили где-то, ругались. Когда их выпустили, трупов в трюме уже не было, и они снова плыли. Старика она больше не видела. Ильду взял себе их вожак…, – он прервался, обратился к нубийке, она коротко ответила. – Его они звали Кадий. А Сильвию он отдал всем остальным. Долго она не выдержала, решила, что лучше утонуть. Выпрыгнула за борт, смогла доплыть до берега, а там ее подобрал бородатый старик. Привел к хорошим людям, они накормили ее, дали сухую одежду. Их вождь взял ее себе, спал с ней, поил вином, было весело. А потом она вдруг оказалась в воде, с вами.
– Спасибо, Тит, – легат наклонился к уху легионера, что-то прошептал. Лицо солдата, до этого напряженное, разгладилось, расплылось в улыбке.
– Служу Риму! – гаркнул он в ответ.
– Что ты ему сказал? – вполголоса поинтересовался Косс, когда Тит отошел в сторону, к Эмилию.
– Разрешил взять полсотни золотых.
– Щедро.
– Каждому из нашего отряда надо дать столько же. Парни хорошо себя показали. Легионам хватит, в любом случае.
– Как повезем? Заберем у свевов телеги?
– Нет, – легат покачал головой. – Я не хочу, чтобы они узнали, что к чему. Нас три сотни верховых. Каждый повезет небольшой мешок с монетами. Думаю, сможем увезти. Так будет быстрее. И безопаснее. Телеги слишком заметны и неповоротливы. Не разгонишься, я же хочу как можно скорее вернуться в лагерь.
Косс кивнул, взгляд его упал на Сильвию.
– Красивая, да?
– Да, – соврал Децим.
– Белые не такие. Низкорослые, рыхлые, или мужеподобные, как кони. Она выше меня, но какая грациозная! Пантера! – он притянул нубийку к себе и, приподнявшись на носках, поцеловал ее в губы.
– По мешкам раскладывать, да, командир? – Требий, оказывается, стоял за спиной и все слышал.
– Да. Скажи, когда Креон вызвался лезть в колодец, германцы как себя повели?
– Были в ужасе. Некоторые кричали ему, призывали одуматься. Вопили, что Вотан сожрет его тело вместе с душой. А когда мы дубы туда опустили и плот, так вообще глаза выпучили, как не вывалились они у них, удивляюсь.
– Они, что же, не знают, что здесь? – Децим окинул взглядом пещеру. – Золото, оружие, дети – трофеи Тевтобургского леса. Когда при Августе строили акведук, наткнулись на подземное озеро. Пустили бы в обход, но Германия заволновалась, стало не до чистой воды. Строительство забросили. Арминий про акведук, наверняка, знал. Удобное место. Приказал вырубить пещеру, и устроил в ней храм Вотана. Свалил римское оружие, увешал стены римскими детьми и собрал золото, серебро, даже медь, чтобы потом использовать его против нас на подкуп продажных сановников и награду воинам. Но не срослось, не в те гости явился, осел. Соратники принесли сюда его труп. Верно, думали, дождутся подходящих времен, когда взбунтуется разом несколько провинций, и принцепс отзовет часть германских легионов. И тогда пустят эти деньги в ход, отбросят нас и с этого берега Рейна.
– Не дождались, – ухмыльнулся Требий.
– Думаю, мало кто знал об этом месте. И со временем они унесли это знание за собой в могилу. Требий, сделаем вид, что вы нас спасли, вместе поднимемся из колодца, я им скажу, что Вотан напоил меня отменным пивом – а Арминий прислуживал – и наказал передать неразумным детям его, что Рим велик, и надо ему покориться. Отгоним их подальше. Вытащим сокровища, орла, прямо в роще заночуем – надо хорошо выспаться – и наутро отправимся в лагерь.
– Да, командир! – Требий поднес ладонь к козырьку шлема и взревел, напугав солдат раскатистым эхом, многократно отбившимся от сводов пещеры: – Солдаты! К плоту! Буцину приготовить! За золотом вернемся позже!
Плот сделал одиннадцать ходок от пещеры к колодцу и обратно, увозя монеты, украшения, слитки. На двенадцатый раз Децим вместе с Эмилием и двумя легионерами вернулся за штандартом Семнадцатого легиона.
Солдаты остались ждать снаружи. Легат быстро прошел в пещеру. Наверху он успел согреться у костра и даже поспать. Оглядел опустевшую пещеру: поваленное чучело у входа, пустые сундуки, темнеющий в дальнем конце саркофаг, штандарт, одиноко стоящий у балки. Его сердце снова сжалось. Сотни маленьких римлян, принесенных в жертву варварскому божеству. Будь осел Вар осмотрительнее, они были бы живы.
– Мы оставим их здесь? – тихо спросил Эмилий.
– Нет, – отрывисто ответил Децим.
Он обошел пещеру, надолго задержался у саркофага. Заплесневелая труха, проржавевшие чешуйки кольчуги – вот и все, что осталось от вождя херусков. Солдаты, уносившие сокровища, сполна отплатили ему за въевшийся в душу каждого римлянина страх.
– Колоть иголками мертвого медведя – немного доблести надо, так думаешь? – спросил он у Эмилия.
Тот промычал что-то невнятное.
– Он восстал против Рима, – Децим, казалось, говорил сам с собой, а не обращался к Эмилию. – Организовал все так, что империя оказалась на краю. Не будь варвары разобщены, он вошел бы в Рим и скинул Августа. Он был великим вождем….
– Я не понимаю, к чему ты клонишь, легат Корнелий Приск…, – беспомощно прошептал Эмилий, неловко повернулся и задел стоявший у балки штандарт. Со звоном тот рухнул на плиты пола. – Прости!
– Врагов надо уважать. Тем более, павших. Вот, к чему я клоню, – закончил Децим и, нагнувшись, поднял легионного орла. – А римлян положено погребать в огне.
Теперь Эмилий понял без дальнейших объяснений. Воскликнул:
– Подожди, командир! Я сейчас! – и скрылся в зияющей щели прохода.
Децим остался один. Нехорошее место. Слишком много боли, страха и… скорби. Три легиона пали, сотням детей не суждено было повзрослеть, и все без толку. Тот, кто поставил на карту все, был предан своими же товарищами. И все же боги не глупцы. Оказалось, смысл есть: украденное у мертвых легионеров Вара, это золото поможет четырем германским легионам воздержаться от волнений и мятежа.
– Я здесь! – в пещеру вбежал запыхавшийся Эмилий. С его одежды капала вода, а в ладони он держал что-то светлое, то ли россыпь камешков, то ли запутавшийся жгут. – Он тоже римлянин!
Бережно он положил свою ношу на крышку сундука. Маленький, неразвитый череп, сухие хрящи ножек и ручек. Ребенок дочери вождя.
– Хорошо, – подняв факел, Децим подошел к стене, к тому месту, где висели останки рыжей девочки в расшитом золотом платье. Тельце занялось мгновенно, огонь перекинулся дальше. Языки пламени взметнулись к потолку. – Уходим!
<< предыдущая, 20 глава 1 книги
следующая, 22 глава 1 книги >>
© 2015 – 2017, Irina Rix. Все права защищены.