Лагерный вал, родные стены в двенадцать пасов 1 высотой. Сторожевые башни пусты, ворота открыты, а за ними гудит толпа: легионеры, ауксиларии, женщины, дети, обслуга, лупы.
На мгновение Децим застыл в воротах, осмотрелся, оценил масштаб бедствия. Гай Цинна – хороший воин, прошел вместе с Тиберием Германию и Паннонию, но его максимум – когорта, с легионом ему не справиться.
Стекаясь с боков, толпа шла по главной дороге лагеря к форуму. Вдоль нее с обеих сторон стояли кресты с безвольно повисшими на руках-плетях телами.
Без лишней грубости, Децим принялся проталкиваться вперед. Оттертые легионеры резко оборачивались, открывали рты, чтобы обложить наглеца отборной бранью, а в случае, если тот невелик статью, и пересчитать зубы крепким кулаком, да так и застывали с отваленной челюстью. Вслед ему несся шепот.
На мгновение он замешкался: женщина впереди принялась переругиваться с товаркой, замелькали обнаженные руки с рыхлой, отходящей от костей плотью. Дабы не быть задетым, Дециму пришлось шагнуть вправо, прямо к изножью креста. Покрытые сетью синих вен ступни дернулись, сверху донесся стон. Щурясь от солнца ладонью, легат посмотрел на лицо распятого. Тит Планций. Ослеплен. Но еще жив.
Децим развернулся, ища глазами незаметно следовавших за ним солдат своего отряда, и случайно задел препирающихся женщин. Получив локтем под дых, одна задохнулась, сложилась, прижав руки к выпирающему животу, выпучила глаза. А вторая с минуту смотрела на него, потом оглянулась на окружающих и закричала, надтреснуто и визгливо:
– Это же Приск! Здесь Приск!
Два ауксилария и мастеровые, что стояли рядом с Децимом, отшатнулись, как ошпаренные, дернулись в толпу. Очень скоро вокруг него образовалось свободное пространство.
– Это легат Приск! – повторила свой вопль женщина, и Децим узнал ее. Давно – лет десять назад – он спал с ней. И тогда она была хороша, высокая и крепкая телом римлянка с узким оливковым лицом и копной мелко вьющихся волос. Боги, что вы делаете с женщинами? Почему вы к ним так жестоки? Убивайте их, что ли, в родах, но не мучьте безобразием плоти!
– Немедленно снять! – приказал Децим, положив руку на помнящий сотни варварских агоний вертикальный брус креста.
Люди молчали, не двигались. Наконец, один, совсем еще молодой, из новобранцев, запинаясь, произнес:
– У нас теперь другой легат, командир…, – он беспомощно обернулся на старших товарищей, коря себя за разговорчивость. – Вернее, ты нам не командир…, не легат… больше….
– И кто же ваш легат?
– Гай Цинна, – ответил легионер средних лет и с нажимом, вскинув голову, добавил: – А ты теперь просто гражданин для нас.
– И чем же Гаю Цинне насолил префект Тит Планций? – Децим сделал шаг вперед, люди, теснясь, отступили. От них веяло страхом и нерешительностью. – Тит всегда был верен Риму, принцепсу и мне, а Цинна, стало быть, нет. И поэтому решил купить вашу любовь жалкими медяками и подачкой в виде старика Тита, который – соглашусь – был требователен и не щадил ленивых задниц.
– Цинна приказал выдать каждому солдату по два золотых! – выкрикнула женщина из переднего ряда.
– А принцепс отправил легиону жалование. По дюжине золотых сразу, и еще по дюжине – в казну, чтобы выплатить при отставке.
– Слышали! И где они?!
– Их украли. Ваши новые командиры. Все забрали себе, а вам выдали крохи.
Децим двинулся вперед, толпа расступилась перед ним. Пройдя с десяток шагов, он обернулся. Тит Планций все еще силился поднять свое грузное тело вверх, сероватая кожа натянулась на ребрах, пятки били о бревно.
– Потерпи, Тит, – проговорил он, не особо надеясь, что старый префект выдержит хотя бы минуту.
Весть о нежданном появлении легата оттеснила людей к краям дороги, под сень крестов. Форум был полон, в немалом числе слонялись по нему сбившиеся в группки германцы, своим видом напомнившие Дециму хавков: такие же огромные, в засаленной одежде, с неизменными амулетами на толстых шеях, источающие тяжелый запах залежалого сыра.
Яркое солнце, ни облака. Впервые за много дней. Спасибо, Марс, вялиться в припекающих лучах на кресте куда как приятнее, чем мокнуть под дождем.
За ним никто не шел, Децим слышал только свои шаги по выложенной брусчаткой дороге. Не выдержал, обернулся. Так и есть, бойцы, не оставившие его в священной роще, достойно отразившие хавкский наскок, благоразумно размазались по толпе товарищей, слились с нею. Не видно ни Карсы, ни Требия, а ведь оба едва ли не на коленях умоляли взять их собой, клялись прикрыть тыл. Плебейские крысы.
За спиной раздались торопливые твердые шаги. По правую руку, чуть вырвавшись вперед, оказался Косс. По левую – Креон.
– Сняли Тита, – тяжело дыша, шепнул бывший трибун. – Сунул им десять золотых, живо спорить перестали, – и ухмыльнулся одними губами: – Арминий за все платит.
Краем глаза Децим увидел, как высокий человек – в толпе не понять кто, то ли пришлый варвар, то ли солдат – размахнулся. Свист. Не глядя в сторону, Косс поднял руку и налету поймал брошенный прямо в голову легата округлый булыжник, видно, вынутый из брусчатки.
Децим с опаской взглянул на Косса: как поступит? Если метнет обратно, толпа воспримет, как знак к атаке, бросится на них, сотрет в пыль. Если обронит на землю, посчитают за слабость. Но Север не подвел, с печальной улыбкой он шел, беззаботно подкидывая кругляш в руке и снова ловя.
Возвышение для выступлений было пусто.
Децим легко взобрался на него. Отличная мишень, промелькнуло в голове, соломенное чучело для упражнений имеет больше надежды остаться невредимым.
– Братья, ваш новый легат, верно, еще не готов! Поэтому я скрашу вам время ожидания! Солдат не любит скучать, так, братья? – толпа молчала. Нужно развеселить их. Самым простым и низменным путем. – Мой товарищ Гай Цинна, ваш новый командир, сейчас опускает зеркало чистейшего серебра в тазик и, пока вода стекает, упражняется в мимике, заучивает речь….
В рядах солдат раздались смешки. И Децим продолжил:
– Но значительное лицо и слова о несокрушимом Риме – этого мало, братья. А большего у него нет. Я вот что вам рассказать хотел…, – он замолчал. Выдержал долгую паузу. Дождался, пока из толпы начали раздаваться нетерпеливые возгласы, и пошел в атаку, твердо, напористо: – Принцепс Гай Цезарь отправил нам двухгодовое жалование. Унирема, везшая его, была ограблена в пути, гвардейцы претория, охранявшие ее, убиты. Я вынужден был покинуть вас – по приказу командующего – и отправиться на поиски вашего золота и его похитителей. Гая Цинну я назначил исполнять мои обязанности. Поглядеть со стороны, так он справился с заданием, небо не обрушилось, и Марс не явил вам свой сердитый лик, метая молнии из задницы. А стоило бы! Вы предали меня, принцепса и Рим! Пока вы присягали мятежнику Цинне, я и ваши товарищи рисковали жизнями, искали ваше жалование. И нашли. Но не его. А сокровищницу Арминия, в которой тот собрал все ценное, что было у легионов Вара, – Децим запустил руку в кошель на поясе, вытянул горсть монет и швырнул в толпу. – Кто не верит, смотрите! Монеты с Цезарем Августом и чеканкой Вара. И этого золота много. Но оно далеко. Не будь вы жадными олухами, польстившимися на обещания Гая Цинны и Марка Курция, вы получили бы сейчас тройную награду: и свое жалование, посланное нам принцепсом, и часть найденного клада. Но вы – мятежники, и все достанется другим. Тем, кто верен. Сотня гонцов из числа оставшихся мне верными людей разными дорогами и тропами уже на пути в Рим с известием, что Двадцатый легион поднял мятеж. На двухгодовое жалование и сокровища Арминия Гай Цезарь сформирует три, нет, четыре легиона, возьмет туда галлов и фракийцев, они смирные, покладистые, верные солдаты. А вы можете до конца дней своих кутить на два ауреуса Гая Цинны! Мне жаль…. Вы были лучшими воинами, которых мне довелось встретить. Вместе мы побили хаттов, вместе мы сдерживали херусков и марсов, не давали им щипать наши поселения по эту сторону Рейна. Мы сражались бок о бок, но…, – Децим вздохнул. – Двадцатый легион – вне римского закона! Властью, данной мне Гаем Цезарем, я распускаю легион! Отныне вы просто граждане – кто римлянин – или бесправные варвары – кто не дождался гражданства! Оружие в ваших руках – оружие разбойников, а не солдат! Я… я ухожу! Новый Двадцатый легион – я верю в это и об этом молю богов – будет лучше. И да укрепит его верность золото, которое будет выплачено всем новобранцам из найденного мною клада!
Он пошел вниз с возвышения, но многоголосый гул остановил его.
– Легат, командир, подожди!
– Мы не отрекались от тебя!
– Мы – Двадцатый!
Внутренне улыбнувшись, но, не показывая вида, с трагической миной на лице он вернулся.
– Граждане…, – начал он. Надо быть неумолимым, решительным. Да, они могут разорвать на части от бессильной ярости, из мести, но вряд ли станут. Несмотря на отсутствие ораторских талантов, ему удалось – как и рассчитывал – сыграть на главных солдатских чертах: жадности, страхе перед командованием и чувстве чести.
– Мы солдаты! – крикнул один. Децим помнил его простым легионером. Теперь на нем красовался шлем центуриона с поперечным плюмажем.
– Мы – Двадцатый легион! – вторил ему многоголосый рев.
– Братья! Я пришел, чтобы попрощаться с вами. Мне горько, ведь я вижу вас в последний раз! Тебя, Плат, – он посмотрел в глаза высокого легионера с грубым лицом. – Ты был хорошим солдатом, и совсем скоро стал бы ветераном. Тебя, Квинт, – жилистый воин смущенно опустил глаза. – Я помню, как ловко ты заколол того здорового хатта, – здесь Децим улыбнулся, печально, задумчиво. Дальним рядам не видать, но передние должны оценить и преисполниться раскаяния. – Тебя, Спурий, – он обратил взор на круглолицего брюнета в кольчуге. – Ты ведь недавно стал отцом. И сына назвал Децимом, помню, что в мою честь. Прошу, не считай себя мне обязанным, дай ему имя Гай в честь… вашего… вождя, – легат протяжно вздохнул. Как назло впереди больше не было знакомых лиц, все больше женщины, ауксиларии и ремесленники, запоминать имена и внешность которых Децим никогда особо и не пытался. – Вы бросили вызов принцепсу, Риму, народу римскому. Вы – те, кого римский закон считает преступниками. Мой вам совет: бегите! На север, за Рейн. Я вижу здесь много германских лиц, племя хавков, если боги не отняли у меня способность отличать одного германца от другого. Я вижу, что вы, мои бывшие товарищи, и хавки – теперь друзья. Думаю, сколь теплый прием оказывали вы им здесь, столь же радушно примут и они вас в своих землях за Рейном…!
– Они варвары! – крикнула женщина откуда-то из глубин толпы.
– Ведут себя, как хозяева! – вторил ей другой голос, уже мужской.
– Гнать их! – взревели на отдалении, и в этом многоголосии Децим явственно расслышал луженую глотку Требия. – Они – враги!
– Братья, слишком поздно! Вы сделали свой выбор, время не вернуть вспять! Распятые вами командиры не сойдут с крестов живыми! Вы – преступники, вы – убийцы! – в этот момент порыв ветра швырнул ему в лицо песок и мелкую труху, и Децим, заморгав, прослезился. – Я ухожу…. Прощайте…!
– Останься! – прогремел над головами голос Требия. – Устрой децимации, но останься с нами! Мы – Двадцатый!
– Да! Децимации! Мы готовы!
– Я готов умереть! – выкрикнул круглолицый Спурий, выступив вперед. – Только пусть мои дети останутся здесь! Они – римляне, и не будут прислуживать хавкам!
– И я готов! И я! – раздалось из толпы.
– Братья…, – Децим снова вернулся на возвышение. – Я вижу, верность Риму еще осталась в каждом из вас, но….
– Не слушайте его! Бараны!
Многотысячная гидра-толпа повернула голову направо. Резво вскочив на перевернутую телегу, бывший трибун ангустиклавий, а ныне самопровозглашенный легат Двадцатого легиона Гай Цинна ударил себя правым кулаком в левую сторону груди и выкинул руку вперед и вверх. На сухом лице играли желваки, блеклые глаза горели ненавистью. И Децим решил сыграть на этом, вывести его из себя. Маленький человечек в исступленной суетливой ярости будет смотреться смешно и нелепо.
– Воинское приветствие тебе дается хорошо! Ты достаточно поупражнялся перед зеркалом! – усмехнулся он, наблюдая краем глаза за реакцией солдат. Те не обманули ожиданий, засмеялись. Это достижение надо закрепить и приумножить, выставить противника ничтожеством. Ни один легионер не потерпит над собой осла, когда орел предлагает свои услуги.
– Не слушайте его! – выкрикнул Цинна, и обвел толпу взглядом, в котором тесно переплелись гнев, ненависть и… отчаяние. – Он всех вас готов продать за один благосклонный кивок проклятой свиньи, что сидит в Риме и тратит деньги на что угодно, кроме своих граждан! Он обещает вам золото, но где оно?! Жалкая сотня монет – вот и все, что у него есть! Одно ваше слово, братья, и я брошусь на меч, но знайте: Корнелий Приск кормил вас обещаниями о жаловании целый год, и все останется прежним и впредь, но сначала Двадцатый легион, как стадо овец на бойню, погонят в Британию! Опять, как с хаттами, Четырнадцатый, Двадцать первый и Двадцать второй отсидятся за вашими спинами, а после придут праздновать победу, вышагивая по вашим костям! И слава, и деньги достанутся им!
– Гальба бежал! А наш легат нас не бросил! – крикнул легионер Квинт.
– Гай Цинна, мой старый товарищ и друг, ты попрекаешь меня отсутствием средств, но где ты взял золото?! Два ауреуса – небольшие деньги. Но, помноженные на четыре тысячи солдат, они дают состояние, о котором ты и помыслить не смел!
– Это деньги Марка Курция! – Цинна резко повернулся к толпе. Надо выбрать одного – так учили мастера красноречия – самого скучающего, и заставить свой речью разгореться его пустые очи. – Легионеры…!
– Гай! – оборвал его Децим. – Ложь должна хотя бы отчасти походить на правду. Марк Курций нищ…!
– …мы завтра же выступим! – голос Цинны охрип от напряжения. – Награда ждет вас! По тридцать золотых каждому солдату…!
– Откуда такое сокровище, Гай?!
– …по тридцать золотых, как только мы окажемся в предместьях Рима! И втрое больше, когда низложим Калигулу! Довольно сумасбродств и шатания империи! Солдаты Рима охраняют рубежи от варваров, завоевывают новые земли, удобряя их своей плотью, вытрясают из провинций налоги, подавляют восстания, и что взамен, какая награда?! Похлебка из прогорклого ячменя! Редкое жалование – оно вам принадлежит, почему же почитается наградой?! Жалкий клочок худой земли по выходе в отставку! И это то, что полагается солдату Рима?! Вы – и есть Рим, кровь и плоть империи! Без вас эта свинья Калигула – никто! На ваши деньги он строит дворцы и храмы в честь своих сестер – шлюх – и дочери – будущей шлюхи! Поворачивает вспять реки, возводит из равнин горы и прорубает в горах никому не нужные ходы!
– Низложите Калигулу?! – воспользовавшись паузой в тираде Цинны, крикнул Децим толпе. – Я не ослышался, бойцы?! Вы напились вина, не разбавив его водой, или – что хуже – наелись мухоморов? Вы – потрепанные хаттами – намерены идти на Рим?!
– Четыре легиона, Приск! – Цинна топнул ногой. – Гальба и Габиний бежали…!
– Вернулись! И сейчас держат речь перед своими легионами.
– Ты лжешь!
– Пошли кого-нибудь проверить! – Децим широко улыбнулся, а сам с отчаянием подумал: ведь пошлет, старый пес, и тогда конец, ведь Габиний с Гальбой отсиживаются в вересковой пустоши в трех милях отсюда.
– Легионы прогонят их снова! Они присягнули Марку Курцию! – голос Цинны вдруг смягчился: – Децим, ведь и ты мой старый друг, не будь наивным, в чем честь быть преданным чудовищу? Примкни к нам, и любая провинция – которую захочешь – будет твоей!
– Гай, бойцы, выслушайте меня! Четыре легиона – это не сила! Против вас будет двадцать один легион, вы погибнете все! А ваши женщины и дети, кто будет охранять их здесь? Хавки? Эти мастера напасть из засады на слабого? Женщины, вам нравятся хавки, хороши ли они?! Эй, Ликия, скажи как гетера, кто лучше, римлянин или хавк?!
– Ты, легат! – засмеялась крутобедрая лупа, хрипло, запрокинув голову назад. – Ты лучше! Тебя я готова обслужить бесплатно! А с ним, с этих сухим стручком, – она ткнула пальцем в Цинну, – я не лягу и за сотню сестерциев! А хавком и подавно! Хавки – грязные псы!
– Тварь! – оказавшийся поблизости хавк свалил лупу ударом в челюсть.
– Сдохни! – ауксиларий, фракиец по говору, выхватил из ножен гладий и вогнал его под ребра хавку. Тот рухнул на колени, извергнул изо рта кровь и свалился, как срубленный дуб. Его товарищи надвинулись на фракийца, но путь им преградил Требий в полном облачении центуриона, в начищенном до зеркального блеска шлеме и пурпурном плаще.
– Стоять!
Хавки опустили оружие.
– Требий, старый жук, ты центурион? – вытирая с разбитых губ кровь, проговорила Ликия.
– Я, милая, через такое прошел, чтобы этим бездельникам жалование вернуть! – осклабился Требий и протянул ей руку, чтобы помочь встать. – А они какой-то плесени присягают! – и взревел, как десяток туб разом: – Слава Дециму Корнелию Приску! Слава вечному и несокрушимому Риму! Слава Гаю Цезарю!
Его рев поддержали сотни глоток.
– Да он оскопил бы сам себя за должность центуриона, этот жирный болван! – закричал в отчаянии Цинна. – Вы ему верите?! С нами – сила! Двадцать легионов против нас? Может быть, но где эти легионы? Мы успеем войти в Рим и насадить голову Калигулы на штандарт Двадцатого, а до них только дойдет весть, что мы подняли мятеж! Они не в окрестностях Рима стоят! Чтобы добраться из провинций, нужно время! Да и не помчатся они, каждый легат, каждый наместник знает: стоит оставить подвластные земли, ослабить надзор, и начнется восстание, вспомните Германию, ту, что потеряна для нас навсегда! Стоило оттянуть легионы в Паннонию, как Германия восстала! Мы вернем республику и власть консулам 2! И больше никогда, никогда не будет в Риме диктатуры скудоумной свиньи!
– Ты забыл о моих посланниках, Гай! – напомнил ему Децим, мысленно сетуя, что и это – ложь. Разумеется, никакие гонцы не скакали во весь опор к принцепсу. За такие вести тот к овации не представит. Скорее – к плахе или добровольному уходу к праотцам. Золото Вара – хорошо. Но штандарт Семнадцатого украден во второй раз, четыре легиона восстали, и не просто так бунтуют, а собираются низложить императора. Зная нрав Калигулы, Децим, Гальба и Габиний поняли друг друга без слов: трудности с легионами нужно преодолеть самостоятельно. И принцепсу докладывать уже после, в случае успеха. – Пока вы доберетесь до Рима, под ним уже будут стоять испанские и галльские легионы, а гельветские срубят вас еще в Альпах!
– Не срубят! – Цинна осклабился по-волчьи. – В Гельвеции всего один легион!
– Два! – Децим повернулся к солдатам: – Вы хотите сложить головы за чужие идеи?! За республику?! Сенаторы останутся прежними! И продажные чиновники! А провинции не прекратят роптать! Сколько раз Рим проходил через это? Вы хотите войны, в которой брат идет на брата? Вы хотите голода, который начнется, ведь некому станет возделывать землю! Каждый захочет урвать свой кусок, и этим воспользуются варвары! Они боятся Рима единого, но не струсят перед Римом разобщенным! Наша сила – в нашей сплоченности, в нашей верности, в нашей дисциплине! Вспомните, как оказались мы против хаттов! Их впятеро больше, они не просто дикари, они знают, как воевать, подсмотрели у нас. Но мы не отступили, за нами были женщины, дети, Рим! Мы победили, не запятнали штандарт Двадцатого трусостью и бегством! И теперь вы предаете меня и Двадцатый легион, память о наших победах, Рим и народ римский?
– Мы верны тебе! – закричали из толпы.
– Слава Риму!
– Приск!
– Мы – Двадцатый!
– Слава Гаю Цезарю!
И сразу – громко и запальчиво – откуда-то из глубин людского скопления:
– Цинна дает тридцать золотых, сколько дашь ты, Приск?
– Заткнись, дерьмо! – донеслось следом, послышался шум потасовки, отборная брань и крики боли.
– Воины! – Децим глубоко вздохнул. Пришло время для решающего броска. – Я не стану меряться с мятежником количеством золотых. Как посланнику Сената и Гая Цезаря, мне нет дела, кому платить, вам ли, новым ли бойцам Двадцатого легиона, или вовсе отправить золото в Рим, принцепсу. Мои дела еще не закончены, я должен отыскать пропавшую казну, – он помедлил, посмотрел, прищурившись, на солнце. Солдаты, их подруги, дети, легионная обслуга – все ждали, над форумом в те краткие мгновения не пронеслось ни звука. Даже Цинна умолк, верно, подбирая доводы для обороны и наступления. – Я готов простить вас! Не всех! Смерть каждого сотого неизбежна за попытку мятежа! Но легион, мой легион, я готов простить! Или уйти…!
– Я готов! – из толпы дернулся Квинт и бухнулся на колени. – Моя жизнь за прощение девяносто девяти!
Вслед ему кинулась изможденная женщина, рано поседевшая, с тонкими жилистыми руками. Схватила Квинта за локоть.
– Осел! Куда ты?! Как же я?!
Квинт оттолкнул ее, выдернул меч из ножен, развернул лезвием к груди, но вонзить в себя не успел.
– Нет, брат! – крикнул круглолицый Спурий, стиснув запястье Квинта. – Здесь нужна кровь дороже! – и ринулся на Гая Цинну.
В один прыжок оказавшись рядом, он ударил мятежного трибуна кинжалом в живот, выдернул, схватил согнувшегося от боли Цинну за редкие седые волосы и развернул перекошенное в муке лицо к Дециму. Помешать солдату тот не успел. Едва уловимое взглядом движение руки, и шея Гая Цинны разделилась надвое тонкой багровой полосой, края ее вздыбились, меж них толчками полилась кровь. Но Спурию было мало: запустив руку в открытую рану, он вытащил через нее язык еще живого трибуна, сжал его в кулаке и с силой дернул.
Бросив дергающееся тело, словно отслужившее свое тряпье, Спурий двинулся к сошедшему с возвышения Дециму и бросил в песок под его ногами оторванный язык.
– И моя жизнь, легат!
Децим посмотрел на протянутый ему рукоятью вперед меч.
– Стоило бы, – пробормотал он, переведя взгляд со сверкающего на солнце лезвия на кусок плоти в налипшем песке. Цинна многое мог рассказать бы, но Спурий – человек чести – решил по-своему. – Двадцать ударов плетью! И свободен.
Рот Спурия растянулся в улыбке.
– Слава легату Корнелию Приску! – закричал он, взметнув окровавленный клинок над головой. – Слава Риму!
– Да!
– Солдаты Двадцатого легиона! – крикнул Децим, так громко, что связки едва не порвались. – Я требую доставить ко мне зачинщиков мятежа, соратников Гая Цинны! После этого сигниферы 3 получат жалование для своих центурий! Воины, бросайте меж собой жребий! Проигравшие примут наказание завтра утром. Двадцать палок.
Над форумом пронесся вздох облегчения. Многие из женщин уже мысленно погребли своих неразумных мужей, кричавших о готовности к смертельному жребию. Двадцать палок – серьезное наказание, но от него никто не умрет.
– Командир! – из узкого прохода между казарм показался Карса верхом на гнедой лошади. – Как ты приказал, ворота закрыли, поставили караульных. Тринадцать человек пытались бежать в сторону легионов…! – запнувшись, он понизил голос до шепота: – В сторону легионов Марка Курция. Всех догнали, связали.
<< предыдущая, 22 глава 1 книги
следующая, 24 глава 1 книги >>
© 2015 – 2017, Irina Rix. Все права защищены.