- Раздери Цербер твой зад, Цинна! – выругался Децим, в последний раз обведя взглядом спартанское жилище Гая Цинны. Бревенчатые некрашеные стены, узкое жесткое ложе, стол, скамья. И очаг, полный спекшихся комков сожженного пергамента: Цинна чуял, чем может закончиться нежданное появление легата, и поспешил избавиться от каких-то писем. Предчувствовал смерть и потому решил уберечь своих сообщников от разоблачения. Что они есть, эти сообщники, Децим не сомневался. Не того полета птицы Гай Цинна и Марк Курций, чтобы решиться на мятеж вдвоем. Не орлы. Так, петухи.
На одном из обугленных кусочков Децим смог разглядеть несколько букв, но они ничего не дали ему, даже не слово, почерк ровный, округлый, наводящий на мысль о хорошем образовании, спокойном нраве и неторопливости писавшего.
Под завалом пропахшей потом одежды в углу легат обнаружил сундучок, полный ауреусов с профилем Калигулы. Ровные, сверкающие, свежей чеканки. Возможно, ограбление униремы организовано при участии Цинны и Курция. Но скорее золото могли прислать Марку из Рима соумышленники. Курций беден и нечестолюбив, верх его мечтаний – изобильная и сытая провинция, которую можно пощипывать. Мятеж против принцепса? Только не Марк. Один из заговорщиков – возможно, но никак не главарь.
Децим вышел во внутренний дворик двухэтажного бревенчатого претория, построенного для командования легиона. Подумать только, четырнадцать дней назад проснулся здесь, мучаясь головной болью с похмелья и не подозревая, скольким событиям суждено вскоре произойти. Ожидал унылую зимовку, но Парки распорядились иначе.
Чахлые южные деревца, посаженные во дворике, успели сбросить последнюю листву. Она шуршала под ногами, невысоко взлетала и падала. Децим мерил шагами небольшое пространство меж бревенчатых стен и размышлял над тем, как быть дальше.
Тит Планций. Выжил. Мощный старик. Но слеп и покалечен. Все трибуны ангустиклавии Двадцатого мертвы, многие из центурионов – тоже. Заговорщики расправлялись с несогласными, причем – как успел выяснить Децим – не в открытую, на глазах у солдат, а тайно. Чаще под покровом ночи. И только Марк Анцита умер перед строем. Оказалось, любимец простых солдат решил воспользоваться брожением среди легионеров и занять место Гая Цинны, но не рассчитал своих возможностей. Кислое лицо Цинны вкупе со звоном ауреусов оказалось для легиона милее развеселой грубости и прямоты Марка Анциты.
– Командир! – голос Карсы вырвал его из задумчивости. Подталкиваемые саками, во дворик по одному входили понурившие головы мужчины со связанными за спиной руками. – Это те, кого мы догнали.
Децим подождал, пока саки поставят пленников в ряд, и медленно прошел вдоль строя, всматриваясь в лица. Ни одного знакомого. Этих людей он видел впервые. Римляне, сильные, крепкие, не очень молодые, но и не старые – всем около тридцати.
А вот это лицо знакомо. Вертлявый мастеровой с бегающими глазами-маслинами. Его Децим точно видел, и не раз.
– Имя?
– Нумерий, легат!
– Почему бежал из лагеря?
– Мой брат служит в Четырнадцатом, хотел сказать ему, что ты вернулся и раздаешь жалование!
– Лжешь, – Децим отступил на шаг и спросил, обращаясь ко всем: – Кто вы такие?
Пленники молчали.
– Пощекотать их, командир? – спросил Карса.
– Нет. Раздеть. Триста ударов плетью. Потом распять.
Мастеровой дернулся в сторону и сразу получил удар под дых от жилистого сака.
Карса кашлянул.
– После трехсот плетей никто не выживет, командир. Зачем распинать?
– В назидание, Карса. Я видел в толпе центуриона третьей когорты Авла Бебия. Пошли за ним, и пусть прихватит с собой свою плеть. Ту, что с крючьями.
– Сюда? – спросил Карса, с неуверенностью оглядев дворик.
– На форум. Для легиона это зрелище будет полезным.
Децим был зол на своих солдат, и эта ярость, несмотря на все попытки сдержать ее, множилась с каждой минутой. Черви бестолковые! Сколько всего сделал ради них! И раньше, когда отправлял письма принцепсу с просьбами о жаловании, расписывал в них, какие герои служат в Двадцатом легионе! А эти олухи еще смели роптать по углам, а после вовсе предали! И теперь, когда набегался по лесам, разыскивая их жалование, которое они все равно с умом не потратят!!
Словно решив поддакнуть гневным мыслям, заныла раненая рука, загудели болью виски. В этот миг он ненавидел себя. За то, что, как бродячий актер, заискивал перед толпой, шутил и с радостью отмечал редкие смешки в людском море.
Пусть видят мучения и смерть этих тринадцати и примеряют их участь на себя, пусть ценят, что остались живы! Косс любил прихвастнуть, что за время, что его отец стоит в главе Тринадцатого легиона, были казнены полторы тысячи солдат. Он же жалел, вспоминал, что у каждого есть отец, мать, дети. Но сегодня был готов отдать приказ о децимации, тем более, эти олухи, услышав в его словах звон монет и потеряв от жадности разум, сами предложили. Стоило бы, но дорог каждый из них, ведь три легиона по-прежнему находятся под началом Марка Курция, и Двадцатый легион должен помешать им дойти до Рима.
– На форум их. Приготовьте там все, а пока пришли ко мне Требия.
Триста ударов плетью – наказание мучительное, сопряженное с позором – иссекаемые не в состоянии сдерживать себя, и умирают, потеряв лицо, не раз обгадившись и обмочившись. И вместе с тем, наказание долгое. При известной сноровке Бебия это займет несколько часов. Десять ударов, и переход к следующему. Децим будет следовать за Бебием и мягким сочувствующим голосом спрашивать у истерзанного болью человека, получившего недолгую передышку, не надумал ли он ответить на вопрос, кто таков, что делал в лагере Двадцатого легиона и зачем побежал к легионам Марка Курция.
Запыхавшийся Требий явился через четверть часа. Легат уже начал терять терпение, когда центурион, задев гребнем шлема сухую ветку вишневого дерева, вбежал во дворик и, вытянувшись, скороговоркой доложил:
– Все ворота закрыты! Двойной караул! Солдаты размещены по казармам, женщины и дети – с ними! Германцев пришлых всех отловили, заперли! Сигниферы центурий явились за жалованием, Косс Атилий Север занимается раздачей! Префект Тит Планций помещен в лазарет!
Децим подошел к Требию. Центурион вид имел такой, будто одевался в спешке. Ремни на груди были скособочены, шарф торчал из-под доспехов комками, а к небритой щеке прилип длинный черный волос. Легат ухмыльнулся, снял его.
– С женщиной был?
– Я…, – Требий отступил назад. – Виноват, командир.
– Снимай этот петушиный хохолок, – Децим показал глазами на венчающий шлем центуриона поперечный гребень.
Требий побледнел, отступил еще на шаг. Как же так?! Все ведь правильно делал! Подумаешь, к лупе заглянул. Не возбраняется ведь! Опять в тессерарии? Или разжалует в рядовые?! За что, боги?!
– Снимай, – повторил Децим. – Префектом лагеря будешь.
Лицо Требия из сероватого стало синюшным, потом побагровело. Наблюдая за этой причудливой игрой цвета, легат продолжил:
– Слепец не может быть префектом. Что же до тех, кто оставался в лагере, я ни в ком сейчас не уверен. Слишком легко они променяли меня на два ауреуса.
– Командирам больше выплатили, – просипел Требий.
– Защищаешь их? Да хоть по тысяче, я их командир, а не Гай Цинна. Вспомни, почему хваленая республика изжила себя. Та, что была до Суллы. Тогда все покупались и продавались, и закон не значил ничего. Все, от мелкого чиновника до консулов блюли свою выгоду, а не интересы Рима, и он пал бы, не наведи Сулла порядок железной рукой. Варвары только и ждут, чтобы хлынуть через наши границы со всех сторон. Те же хавки, Требий. Они хотят разорять римские поселения, грабить наших земледельцев и рыбаков, а стоит нам отомстить, так объявляют войну. Солдат не может быть продажным. Он – Рим! А Двадцатый легион Рим предал. И потому нет веры его воинам. А тебе – есть! Ты был со мною, и ни разу не подвел. Достойный человек займет большую должность – такая редкость по нашим временам, да?
– А Карса, командир? – Требий пришел в себя и тут же вспомнил о товарище. – Ты не думай, он не совсем дикарь. У него бабка гречанка, и сам он в Тавриде родился. В семье виноделов.
– Бабка-то гречанка, а отец – разбойник. Не беспокойся о нем. Поставлю его командовать конницей.
– Легат! – Требий вытянулся египетским обелиском.
– Вольно, префект. Твой совет, вернуть мне Коссу трибунство?
– Вернуть, командир! Не зря он хавков распинал, не зря! Варвары они, дикари! По-хорошему просили их сегодня сложить оружие и пройти с нами. Ни один не подчинился, с боем брали. Каждого. Проклинали нас, обещали, что отомстят.
– Со временем Косс заменит меня, хочешь служить под его началом? В префектах ты можешь проходить лет десять еще, мечом работать и маршировать не нужно. Следить за порядком и поставками продовольствия можно до старости.
– Он изменился, командир. Еще месяц назад не хотел бы я такого легата. А теперь думаю, хорошим он легатом будет. – Требий внимательно посмотрел на Децима: – Но это ведь когда еще будет, нескоро ведь.
– Как знать, Требий. Идем на форум.
Солдат на форуме почти не было, они, подчиняясь дисциплине и боясь разозлить легата, сидели по казармам, упражнялись, чистили доспехи, спали, парились в недавно возведенных термах – в общем, старались не показываться на глаза. А вот их подругам, многочисленным детям и ремесленникам воинский закон был не писан, и все они собрались на форуме в ожидании зрелища, обещающего быть кровавым.
Децим с неудовольствием оглядел пеструю галдящую толпу. Лица радостные. Конечно, их мужья и отцы сегодня получили жалование.
– Требий, – повернулся он к префекту, – через полчаса здесь не должно быть детей и женщин. Солдаты должны быть. Обязательно.
– Да, легат!
Саки закончили приковывать пленных к столбам для порки. Простая, старая конструкция. Вбитое на два локтя в землю толстое бревно с врезанным в торец штырем, с которого вниз спускаются две цепи. На конце каждой оковы для запястий.
Двенадцать человек были спокойны, мастеровой извивался и плакал.
Возле него, поигрывая плетью, стоял высокий, рано поседевший мужчина, все лицо которого было испещрено шрамами и буграми, а нос напоминал раздавленный гриб. Центурион Авл Бебий, жестокий человек и умелый палач. Удивительно, что он не оказался на кресте в дни мятежа. У многих легионеров были причины его ненавидеть.
– Начинай, Авл! – приказал Децим. Толпа за его спиной постепенно меняла свой состав. Недовольно ворчащие женщины уходили, легионеры и ауксиларии появлялись.
Авл кивнул, но сразу нахмурился, отчего шрамы и неровности его лица сложились в затейливый узор:
– Командир, как я бью, триста плетей не нужно. Не мертвяков же мне стегать. Этого, – он глянул на тонко воющего Нумерия, – я с одного удара в лодку Харона отправлю.
– Так уж и с одного? – не поверил Децим.
– Позволь показать?
– Легат, я ни в чем не виноват! – заскулил Нумерий.
– Авл, начинай, – Децим посмотрел на плеть в руках центуриона.
Тот хищно улыбнулся. Широко размахнулся. Мастеровой закричал. Семь крючьев пробороздили спину, выдирая клочки плоти, и глубоко застряли в синюшных тощих ягодицах. Авл с силой рванул плеть на себя, и Нумерий забился на цепях.
– Я… я… пощади!
Центурион замахнулся снова, но Децим остановил его.
– Это уже второй раз. Переходи к следующему.
Авл спорить не стал, мастеровому подмигнул: ты еще пожалеешь, что не сдох сразу.
Плеть загуляла по спине следующего. Один раз, второй, третий. Сквозь стиснутые зубы пробивался стон, но и только.
– Кто ты такой? – спросил у него Децим после десятого удара. Тот молчал. Плечи вздрагивали, по спине текла кровь. – Не хочешь говорить? Думаешь, вытерпишь? Это только начало, не надейся. Авл, следующий!
Пройдя первый круг, и ничего не добившись, вернулись к Нумерию. Центурион замахнулся, но мужчина, прикованный к следующему столбу, вдруг повернул голову и проговорил:
– Он не с нами. Зачем мучить невинного?
– Какой ты добрый! – отозвался Авл. – Может, ты расскажешь легату все, что он хочет услышать, а я так и быть перестану бить эту плесень?!
Усмехнувшись, пленник отвернулся. Децим присмотрелся к нему. Средний рост, хорошее сложение, выправка военная – ее не скроешь, она в движениях, в манере говорить. На плечах и спине – старые шрамы среди свежих, продранных крючьями ран.
– Солдат, не таись! Кому ты служишь?
– Своим воинам ты говорил о верности и чести, легат, – хрипло ответил тот. – Так вот это они: верность и честь. Я умру, но не предам.
– Достойно уважения. Но прискорбно. Авл, продолжай!
Десять плетей, старые шрамы вскрылись заново. Еще один подход, и кожа клочками повиснет на этой широкой, бугрящейся мускулами спине. В последний – десятый – удар центурион вложил всю свою силу, и упрямца крутануло на цепях, Децим успел заметить на его груди клеймо. Один из крючьев разодрал горло пленника. Хлынула кровь, он закашлялся.
Не обращая на это внимания, Децим подошел к нему, схватил за плечи, развернул лицом к себе. Так и есть, не показалось. Клеймо над левым соском. Похоже, этот человек пытался избавиться от него, сдирал с этого места кожу, но каленое железо проникло слишком глубоко в плоть. Три неровные буквы. LAS.
– Что значат эти буквы? – Децим встряхнул его, обмякшего, в руках.
Мужчина поднял на него глаза. Сосуды в них полопались, кровь залила белки. С темно-серыми глазами смотрелось страшно. Он помотал головой:
– Ты хороший солдат, Корнелий Приск. Но от нас ты ничего не узнаешь.
– А если поменять пытку? Вставить тебе раскаленный прут в зад?
– Мы ничего не знаем.
– Авл, продолжай.
Снова засвистела плеть. Спиной почувствовав на себе чьи-то взгляды, Децим обернулся. Креон, Эмилий, Косс и шестеро человек в наглухо надвинутых на лица капюшонах. Один, широкоплечий, кренясь набок, опирался на палку. На длинном безымянном пальце посверкивал в лучах вечернего солнца сапфир. Децим подошел к нему.
– Как добрался, Сервий?
– Хорошо, – глухо отозвался Гальба из-под капюшона. – Кто это такие?
– Не знаю. Мои люди поймали их, когда они бежали к лагерям твоих легионов. Авл! Остановись! Сервий, Публий, прошу, посмотрите на их лица, может, узнаете.
Саки развернули пленников на цепях. Шесть человек в плащах прошли вдоль строя.
– Я видел этого, – центурион-примипил Четырнадцатого легиона Флор ткнул в единственного заговорившего, того, что носил на своей груди клеймо и кого Децим про себя называл вторым – по номеру столба. – И этого, – толстый палец с обломанным ногтем уперся в подведенный живот худощавого брюнета – четвертого. – Рядом с Курцием они были, когда бунт начался.
– А мне этот кажется знакомым…, – Габиний взял за подбородок бритого наголо пленника. Плетью Авла ему перерезало лицо на две половины, и легат Двадцать второго легиона криво улыбнувшись, провел рукой по своему собственному лицу, обезображенному почти таким же шрамом. – Но где видел, не вспомню.
– Они похожи на солдат, да, Публий?
– Или на авентинских 1 головорезов.
– Вот этот, второй, про верность и честь говорил, на Авентине таких слов не знают.
– Согласен, – кивнул Габиний.
Децим дошел до восьмого столба. На нем висел, придерживаемый саком-ауксиларием, мужчина, такой же, как и его товарищи, молодой, крепкий. На его груди были выжжены те же три буквы. LAS.
– Что значат эти буквы? – спросил у него Децим.
Тот не двинулся. Голова опущена, глаза полуприкрыты, губы шевелятся в молитве. Легат кивнул ауксиларию, и тот легко ткнул его кинжалом меж ребер.
– Смерть Калигуле, – прохрипел тот.
– Смерть Калигуле? – повторил Децим.
– Он не отвечает на твой вопрос, – заметил подошедший сбоку Габиний. – Это у него клич такой. Вроде «Слава Риму!».
– Отвечай! – Децим схватил пленника за горло, тот судорожно попытался вздохнуть, захрипел.
– Децим, – Габиний сжал его запястье, потянул за собой в сторону и тихо заговорил, наклонившись к самому уху: – Прости, но ты ничего не смыслишь в допросах. Этот твой человек…. Он хорош, как палач-убийца, а пыточных дел мастер из него, как из меня танцовщица. Они вместе, плечом к плечу, как легионеры в строю. А боль от плети не та, которую невозможно стерпеть. Сам подумай, нас бы с тобой рядом повесили и начали допрашивать. Будь ты один, давно бы соловьем запел, а рядом с товарищем неудобно быть предателем, слабаком. Так?
– Хорошо. Разделим их. И разговор с каждым начнем со слов, что остальные во всем признались?
– Вроде того. Начнем с простого. Прикажи убрать всех, кроме того лысого со шрамом.
– Хорошо. Карса, уведи всех, кроме пятого. Этого… как его? Нумерия… отпустить!
– С чего бы? – повернулся к нему Габиний.
– Не виноват он. Видно. Не из того теста.
– Как знаешь. Я бы пустил в расход.
Освобожденный мастеровой рухнул на колени перед Децимом, уткнулся лбом в его сапог.
– Иди, Нумерий, – легат брезгливо толкнул его носком сапога. – Карса, отряди кого-нибудь отвести его в лазарет. Истечет ведь кровью.
– Хорошо, командир.
Пленник остался один. Габиний приказал запалить костер и принести железных прутьев. Флор увел Гальбу в преторий. Низложенному наместнику требовался отдых и сон. Прочим для удобства принесли кресла. Так и не открыв лиц, они расселись, ожидая долгого зрелища. К ним присоединился Косс. С собой восстановленный в должности трибун латиклавий принес пузатую глиняную бутыль, со вздохом бухнулся в кресло и тут же приложился к горлышку.
Децим сел рядом. Откинулся на спинку кресла, закрыл глаза. Виски гудели.
– Не печалься, Косс, – услышал он голос Флакка. – Все проходит, и скорбь, и радость.
– Сам знаешь, о чем говоришь? – отозвался Косс. – Я знаю. Не пройдет. Никогда. Моя душа сгорела вместе с ней в костре.
– Да брось ты, страсть застила тебе глаза! Здесь нет ни одной приличной мордашки, мне ли не знать! Вот ты и думаешь, что полюбил на всю жизнь! Стоит тебе вернуться в Рим, забудешь свою Сильвию!
– Не забуду! А ты не зли меня!
– Хорошо. Сильвия – вне обсуждений! Но в Риме Валерия Мессалина, ее-то ты помнишь?
– Помню. Неверная жена ничтожества.
– Ошибаешься. Она верна мужу. Уже полгода, не меньше.
– Верна? Клавдию? – Косс фыркнул. – Этой слякоти? Заикается, плечом дергает, жирный хряк! Когда хромает воин, это смотрится достойно! А когда этот урод переваливается старой уткой, хочется разбежаться и влепить ему пинка под дряблую задницу! Она ему верна, Марс, я не верю!
– Но это так! Моя жена дружит с ней. Валерия беременна, Клавдий надеется, что сыном….
– Представляю, что за чучело родится! И потом, вряд ли от него…. Будь я женщиной, я бы… я бы в весталки пошел или отравился, или отговорки каждый раз придумывал, лишь бы не ложиться с ним. Пусть урод, безобразие женщина может простить, но он слабак и трус! Ты ведь помнишь эту историю, когда Гай Цезарь его в Рейн спихнул?
– Помню ли я?! Да я был там!
– Верно! Вы были достойнее нас, Двадцатого.
– Вытащил его какой-то ступид, его раб, кажется….
– Зря. Никчемная плесень. Подумать только, кровь Августа, а такой….
В этот миг тишину прорезал дикий вопль.
Децим распахнул глаза и вскочил, а Косс недовольно рявкнул:
– Публий, квадригу тебе в зад, нельзя ли тише?!
Габиний, по-прежнему скрывающий лицо под капюшоном, повернулся к ним, за его спиной извивался в отблесках горящего поблизости костра пленник.
– Придется потерпеть, – сказал Габиний. В руке он держал длинный тонкий кинжал с добела раскаленным острием.
Децим снова привалился к спинке кресла, сознание крутанулось, закачалось на волнах, понесло в объятия Гипноса. Но остановилось на полпути. Мешали стоны пытаемого, болтовня Косса и Флакка, бухтение солдат за спиной: им скучно, зрелища нет, но стоять надо, жалование получено, раз командир хочет, чтобы они стояли и смотрели на корчи какого-то бедолаги, они, так и быть, постоят.
– Так что там твоя жена? – спросил у Флакка Косс. – Что пишет про Мессалину?
– Что бремя дается ей тяжело. А еще…, – Флакк прыснул. – Гай Цезарь сделал Клавдия верховным жрецом при своем культе. Но за оказанную честь забрал все его средства, все виллы и угодья. Оставил только дом на Палатине 2 и мизерное содержание. Им приходиться есть кашу из одного котла с рабами, и пить воду вместо вина!
– Бедная Валерия! – Косс захохотал. – Как плохо быть женщиной!
– Слава Марсу, что мы мужчины!
– Децим! – над ухом раздался голос Габиния. – Крепкий парень попался. Заорал только когда я ему, как обещал, раскаленный прут в анус вставил на два дигита 3. Но ничего не сказал.
– Мертв? – Децим открыл глаза.
– Потерял сознание. Давай следующего попробуем?
– Карса! Приведи следующего. Того, что к восьмому столбу прикован был, с клеймом на груди, помнишь его?
Сак кивнул, стремительно исчез.
Вернулся через четверть часа, бледный, с дрожащими губами. Заподозрив неладное, Децим стиснул подлокотники кресла:
– Что?
– Они все мертвы, командир, – Карса отступил на шаг, попятился. – Мертвы. Ран нет. Не знаю, что произошло.
<< предыдущая, 23 глава 1 книги
следующая, 25 глава 1 книги >>
© 2015 – 2017, Irina Rix. Все права защищены.