Марк Курций вздохнул, потер глаза. Слишком мало света. Он придвинул ближе масляную лампу, но стало лишь немногим лучше. Хрустнув суставами, он встал с табурета, подошел к треножнику, в котором дотлевали угольки, подложил несколько сухих поленьев, полил сверху маслом из медного кувшина, дождался, пока робкий огонек наберет силы, разгорится, и вернулся к своему занятию. Лучше бы шел спать, укорил он себя, что толку в сотый раз перечитывать письма из Рима?
Буквы на пергаменте, вытащенном из кодекса, расплывались. Аккуратные, округлые, выверенные по высоте и ширине, словно лекарства в лавке травника. Воины так не пишут. У них почерк размашистый, быстрый, с множеством острых углов и оборванных резко линий. Марк выработал именно такой, он с детства готовил себя к военной карьере, видел себя новым Цезарем, новым Тиберием, завоевывал для Рима провинции, жестоко подавлял восстания.
Возможно, мечты все-таки станут былью. Марк стиснул зубы, представил, как войдет в Рим во главе четырех легионов, как затрепещут в страхе сенаторы и разбогатевшие плебеи, как Калигула падет на колени и станет умолять о милосердии. Но Марк откажет ему. Сколько унижений он вынес, сколько обид затаил в сердце, носил в себе, ощущая их непомерную тяжесть.
Домиция, бедная Домиция…. На одном из пиров принцепс долго смотрел на нее, жену Марка, а после поднялся, подошел и протянул ей руку. И она пошла с ним, а Марк не шевельнул и пальцем, страх сковал его члены. А потом, спустя короткую четверть часа, Гай Цезарь вернулся, лицо его кривилось в недовольной гадливой гримасе. И на Марка он посмотрел насмешливо, снисходительно и зло. А после, пригубив вина из кубка, принялся рассказывать, что даже в тухлой рыбине больше страсти, чем в Домиции. Она де лежала и плакала, пытаясь прикрыть свою вислую грудь.
– Завтра ты разведешься, Марк, – сказал цезарь. – Мне больно видеть, что ты тратишь жизнь на эту овцу.
И Марк Курций не возразил, только улыбнулся смущенно и еле заметно кивнул. С принцепсом не спорят, приказы принцепса – закон. Наливаясь вином и вдыхая дурман с курилен, он хохотал вместе со всеми. А Домиция убежала в слезах. Оказалось, не домой. А в дешевый лупанар близ Эквилинских ворот, где тайно, под личиной стареющей лупы, торговала лекарствами и ядами вольноотпущенница Ливии, жены Августа. Поговаривали, ведьма стяжала себе целое состояние и построила огромный дом, почти дворец, на Виминале 1. Но продолжала, ненасытная к наживе, вести дела и снабжать немногих посвященных афродизиаками и ядами.
Много позже Марк узнал, что вольноотпущенница пыталась отговорить Домицию от рокового шага, но не преуспела. Хорошо хоть дала ей яд, дающий легкую смерть. Аконит и цикута 2 слишком жестоки. Насмешничают над плотью, заставляя терять лицо и умирать от удушья в собственной рвоте и испражнениях. Болиголов – почти нежен. Домиция почувствовала холод в пальцах, постепенно онемели ступни, потеряли чувствительность и способность к движению ноги, руки. А после яд сковал параличом ее легкие, и она умерла. Марк сидел рядом, с сухими глазами. И шептал слова клятвы. Придет время, и тогда…. Тогда он отомстит!
Время пришло. Скоро все будет кончено. Путь свободен. Надо выступать. Завтра же. Почему же так неспокойно, почему холодит желудок, будто наелся снега?
Он сделал так много, рисковал, предавал. Ради мести, ради республики. Больше никаких императоров, диктаторов. Только Сенат и консулы с реальной властью. Марк Курций – консул семьсот девяносто пятого года от основания Рима! Скоро начнется новый год, и это будет год Марка Курция. За ним будет сила четырех легионов, и Сенату не останется иного, как подчиниться ему. Он все изменит. Римляне уйдут из Германии, оставят глупые амбиции в отношении Британии, сосредоточатся на внутренних делах италийских земель. Сейчас, став взрослым и хлебнув жизни, Марк решительно не понимал, зачем нужна эта извечная война, нескончаемые завоевания и склонение дикарей под десницу Рима. Он добьется перемен. Второй консул, тот, на чей округлый почерк он сейчас смотрит, оставит свои глупые намерения продолжить политику последних императоров. Или умрет.
– Марк….
Голос за спиной. Приятный, с хрипотцой. Знакомый. Но человек, которому он мог бы принадлежать, сейчас должен быть далеко отсюда. Курций медленно повернул голову. Так и есть. Просто похожий голос. В дверях стоял солдат, легионер или ауксиларий, с виду не поймешь. Серые глаза, прямой нос, жесткая линия рта. Хорошее лицо, честное. На таких простых вояках держится Рим.
– Чего тебе? – спросил Курций и запоздало осознал, что простой солдат не обратился бы к нему по имени. А для начала – о его появлении доложил бы караульный.
– Марк, – повторил пришелец, затворил за собою дверь и, не глядя, защелкнул щеколду. – Не узнал?
Курций встал из-за стола, повернулся к незнакомцу лицом. Тот дернул ремешок, стягивавший нащечники под подбородком. Открылись заросшие щетиной впалые щеки и тяжелый подбородок. Децим Корнелий Приск. Проклятье!
– Чего ты хочешь?
– Первое – объяснений. Второе – три легиона Сервия Сульпиция Гальбы. Обратно.
– Двадцатый легион?
– Снова верен принцепсу.
– Принцепсу! – Курций сжал кулаки, в его синих глазах заметались молнии. – Как ты оказался здесь?
– Так же, как в лагере своего легиона. Просто прошел в главные ворота. Пришлось накинуть женский плащ – позаимствовал у одной милой… женщины, которая спешила к твоим бойцам скрасить ночь. Марк, твои солдаты так распустились, что встает вопрос, ты управляешь ими или они тобою?
– Им предстоит великое дело, подвиг. Я хотел, чтобы они насладились каждым часом этой недолгой беззаботности и вседозволенности.
– Им предстояло, – поправил его Децим.
– Ты что же, надеешься вернуть их под знамена Калигулы?
– Чтобы удав не задушил, достаточно отрубить ему голову. Зачем кромсать его на части и каждой из частей втолковывать, что она не права?
Курций положил ладонь на украшенную гранатами рукоять гладия.
– Не мешай нам.
– Вы хотите пойти против императора, и мне не мешать?
– Что плохого в смерти тирана? – мятежный командующий отступил на шаг, уперся бедром в край стола. – Он чудовище! Из-за него покончила с собой моя жена!
– Что же ты не отомстил ему сразу? Ткнул бы ему своей игрушкой в печень. Зачем подставлять под мечи палачей четыре легиона, Гальбу, меня?
– Не во мне одном дело. Все решено. Род Юлиев…, – глаза Курция вдруг расширились, взгляд уперся куда-то за плечо Децима, но тот лишь усмехнулся криво: старый прием, незаменимый в уличной драке. Противник обернется, а ты – хитрец – врежешь ему в кадык, повалишь на землю, переломишь ударом ноги хребет.
Но, оказалось, Курцию были незнакомы плебейские приемы и он вовсе не играл. На голову Децима обрушилось что-то тяжелое, он крутанулся на пятках, успел увидеть посеченное морщинами лицо, черные маслины глаз, седой ежик волос и рухнул на пол. Голову спас шлем: не придерживаемый ремнем, он свалился, но удар сгладил.
Тряхнув головой, Децим вскочил. Перед глазами замелькали разноцветные точки, угол зрения сузился до узкой норы. Выдернув гладий из ножен, он бросился вперед, на нового противника. Это лицо он узнал. Кузнец Публий!
Вероломно напавший сзади, он и не думал убегать. Помахав узкой полоской металла, словно рассказывая этим, как сумел отворить запертую дверь и попасть внутрь, он не стал обороняться, а просто шагнул в сторону, и Децим, пролетев мимо, врезался в стену.
– Позови моих, осел! – крикнул «Публий» Марку Курцию, и тот, командующий, как мальчишка, кинулся исполнять. Сам лже-кузнец остановился в проеме двери, заложив руки за широкий ремень. Здоровые руки, без единой царапины, разве что покрытые пигментом и вздувшимися венами.
– Ты Тимей? – спросил Децим.
– Тимей, – кивнул тот.
– Публий – твой брат?
– Брат. Только он не Публий.
– Критий 3?
Тимей расхохотался:
– Нет. Мой отец был неграмотным крестьянином, и Платона не читал. Его зовут Лонг. – Он задвинул щеколду, и, сжав губы в тонкую нить – только в этом выразилось усилие, – отломил торчащую защелку – теперь быстро из комнаты не выбежишь. Децим издевательскую усмешку на его губах понял по-своему. Как бы ни был тот ловок и силен, а лет на пятнадцать старше, значит, вопрос, кто кого поборет, не стоит. Тем более, оружия у Тимея нет. Опрометчиво ты сам себя запер, болван!
– Кто ты такой? – спросил он, обходя его слева.
– Зачем тебе лишние знания в царстве мертвых?
– Ответь. Интересно.
– Свободный человек. Был гладиатором, чемпионом. Однажды проиграл. Толпа хотела моей крови, но один… римлянин выкупил меня. С тех пор я служу ему.
– Тому, что придумал все это?
– Да.
– Имя?
– Имена ненавистны. Как хочешь умереть, легат?
– Утонуть в шторм в Тирренском море.
– Смешно, – ухмыльнулся Тимей, поигрывая висящим на шее медальоном. – Могу предложить бассейн в терме.
– Не согласен.
– Тогда в бою. В схватке. Ты же солдат. Даже вырядился как потертый временем вояка.
– Тебе нравится?
– Простовато. Я люблю римлян в тогах. Бегают медленно, в тряпках запутываются, одно удовольствие резать их глотки.
– И сколько глоток на твоем счету?
– Изрядно. Не считал.
– Кто глава заговора?
– Зачем лишние знания в могиле?
– Если я умру в неведении, моя тень будет докучать тебе. Клянусь.
– Мне столько теней докучает, еще одну я не замечу.
– Тимей, – Децим остановился напротив старика. – Хочу кое-что заметить. У тебя нет меча, – и с этими словами он кинулся вперед. Отходить на этот раз Тимею было некуда, справа – стена, слева – треножник, полный весело потрескивающих в огне поленьев.
Тимей и не стал уходить от удара, просто выкинул вперед руку. Лезвие ударилось о массивные наручи, не причинив им иного вреда, кроме неглубокой щербины. А подбитый гвоздями сапог из мягкой кожи врезался Дециму в пах. Согнувшись от боли, он на краткое мгновение забыл обо всем. Тимей вырвал из его руки гладий и отбросил в сторону, схватил за волосы и намеревался разбить его лицо о свое колено, но тот вывернулся и, что было силы, ударил Тимея ногой в голень.
– Дерьмо! – Тимей припал на одно колено, но не мешкал и секунды. Его тяжелый кулак врезался Дециму в живот один раз, второй, третий. Кожа с костяшек пальцев содралась о кольчугу, но бывший гладиатор не обращал внимания на разбитый в кровь кулак. Подловив момент, ударил Децима в челюсть. Тот отпрыгнул назад. Но только, чтобы перевести дух. И, закрыв торс руками по всем правилам кулачного боя, кинулся вперед, снес Тимея в сторону.
Сцепившись, они врезались в стену, попутно уронив медный кувшин. Поскользнувшись на вылившемся из него масле, Тимей рухнул на пол, увлекая за собой Децима. Оказавшись верхом на противнике, легат принялся осыпать его градом ударов, но цели они достигали редко: Тимей успевал выставлять блок, и кулаки Децима врезались в наручи.
Улучив момент, он схватил Тимея за горло, стиснул пальцы. Тот захрипел, потянул руки вверх, чтобы достать до лица Децима, но тот отклонился назад, и пальцы бывшего гладиатора как сухие палки на ветру рассекли воздух перед его глазами. Руки опали в стороны, но не в бессилье, а судорожно скребя по полу. Пальцы левой нашарили ручку кувшина. С победным блеском в черных глазах, Тимей схватился за нее и с силой ударил Децима кувшином по уху. Рефлекторно тот прижал правую руку к ушибленному месту, и Тимей тут же воспользовался этим, схватил его за левую, обмотанную тряпицей ладонь, все еще стискивающую его горло, и со звериным рыком сжал на ней челюсти.
Децим взвыл.
Извернувшись, Тимей выскользнул из-под него, вскочил, ударил его ребром ладони в кадык, сгреб за кольчугу на спине, рывком поднял и с силой ударил лицом о столешницу. Деревянный край лежащего на столе кодекса рассек бровь, кровь хлынула в глаза.
«…мей, человек, которому я обязан жизнью…», – успел прочитать он на пергаменте, прежде чем Тимей снова ударил его лицом в стол, и кровь щедро оросила письмо.
«… постыдный…», – удар.
«…Рейн…, и никто…», – удар.
Словно нечто далекое, он услышал стук в дверь, голоса за нею.
«… двести талантов золота…», – удар, резкий сумрак, рассыпающиеся перед глазами звезды.
«…действовать…, иначе…», – Децим успел подставить руку, – «…с каждым днем все меньше надежды остаться в живых…, без средств…», – Тимей ударил его по локтю, тот подогнулся.
«…Республика!», – округлые буквы летели прямо в лицо Децима.
Когда Тимей снова поднял его голову над столом, весь пергамент был залит кровью, перед глазами плыло, изнутри поднималась волна мути.
– Прощай, легат, – прошипел на ухо Тимей, но сделать ничего не успел. Децим лягнулся, как норовистый жеребец, попал неприятелю в пах, развернулся, схватил его за плечи и с силой, на которую только был способен, ударил его головой в лицо.
– Звезда Авентина! – прохрипел он сквозь зубы. Излюбленный прием не признающих правил кулачного боя злых юношей из бедняцких районов. Толстенным плебейским лбам в самый раз, у Децима же по ощущениям череп пошел трещинами и грозился развалиться на части.
Но и Тимей был оглушен не на шутку, из глаз исчезла мысль, они были пусты, как два черных колодца, нос съехал набок, из ноздрей текли к губам две темные дорожки крови.
Децим выпустил его из рук. Надо было смахнуть заливающую глаза кровь.
Не стоило. В чернильные колодца глаз вернулся разум, неугомонный гладиатор ощерил зубы, ринулся к Дециму, но не удержал равновесия, и оба они рухнули на треножник. Рассыпались угли, и комната на миг погрузилась в сумрак. Но только на миг. С тлеющих углей огонь перекинулся на масло, ковром раскатился по полу.
Тимей вскрикнул, вскочил. Полы его шерстяной туники вспыхнули, он забил по ним ладонями, отвлекся и пропустил сокрушающий удар в челюсть. Выплюнул выбитый зуб в сгустке крови, поднырнул под кулак Децима и свалил его с ног подсечкой. Тот рухнул прямо в огненный ковер.
– Ломайте дверь! – закричал Тимей и закашлялся, подавившись кровью. И тут же получил очередной удар, на этот раз в грудь. Проклятый Приск! Кольчуга спасла его, только волосы чуть опалило. Ничего, и не с такими жизнь сталкивала Тимея!
Тимей, не обращая внимания на боль от пропущенного удара, пришедшегося по уху, выставил голову вперед и с короткого разбега врезался Дециму в грудь. Вместе они отлетели к запертым ставням окна. Тимей беспорядочно забил кулаками, они разрывались болью, а жар за спиной наступал. Пропустил удар в живот, сам ударил головой. Звезда Авентина известна не только коренным римлянам!
Ставни под их весом затрещали. Плохо ориентируясь, что к чему, ничего не видя после удара Тимея по лицу, Децим на ощупь попытался достать до глаз противника, выдавить их. Тимей уклонялся, извивался, дергался в стороны, норовил снова ударить головой.
И вдруг что-то скрипнуло, треснуло, их разгоряченные, опаленные лица обдало холодными каплями, ветром.
«Кой ступид сделал такие низкие окна?» – успел подумать Децим, почувствовав, как острый край подоконника врезался ему в бедро. Разошедшийся, раздутый налетевшим в окно ветром огонь полыхнул широким языком. Инстинктивно Тимей и Децим шарахнулись от него и, перевалившись через подоконник, рухнули вниз.
Боль во всем теле. Голоса. Децим поднял голову, дрожащей рукой отер с лица налипшую жидкую грязь, заморгал. В судорожно сжатом кулаке остался медальон Тимея на порванной цепи. Где же он сам?
– Командир, как ты? – раздался сверху тихий голос.
Децим попытался подняться, но локти подогнулись, и он снова упал лицом в раскисшее от дождя месиво из песка и глины.
– Э, да это ж Карса! – из общего гула голосов вырвался один, громкий, хриплый. – Что ты здесь делаешь, степная рожа? Никак решил к Вимине наведаться! Она брюхата! Не от тебя ли? – и захохотал. Смех подхватили другие.
– К ней, к кому ж еще? – отозвался сак, и в голосе его была почти достоверная бесшабашность. – А заодно и последние новости до вас донести!
– Что за новости?
– А я не знаю. Вот… тессерарий… третьей центурии… второй когорты нашего Двадцатого легиона… Тит…, – Карса замешкался, актер хороший, а враль невеликий. А так хорошо начал! Придется подыграть. Децим со стоном поднялся, расправил плечи. Пространство перед преторием было ярко освещено и заполнено людьми. Солдатами, ремесленниками, лупами. Все были хмельны и веселы. В руках – пузатые бутыли и факелы.
– Третьей центурии второй когорты Двадцатого легиона тессерарий Тит Порций! – выпалил он. Его замутило, чуть повело, взгляд упал вниз, скользнул по рукам. Правая по-прежнему сжимала свисающий с цепи медальон. Кожа вся содрана. Левая…. Распухшая, источающая кровь и гной, обгоревшая. Он покачнулся. Нет, нельзя. Надо быть сильнее. – Парни, нам не стоило сюда приходить, но… солдат солдату брат навек, и мы… с Карсой решили, что вам надо знать….
– Что знать? – закричали солдаты. – Говори уже, не томи!
– Двадцатый наш получил жалование….
– Мы свое и так получим! Когда Калигулу на Капитолии подвесим вниз головой над костром!
– Если бы, парни! Калигула решил усилить наши ряды здесь, в Германии, и отправил сюда пять легионов. Авгур 4 предсказал ему, что этой зимой Рим восстановит свои позиции за Рейном. Поэтому он оттянул два легиона из Испании, по одному из Галлии и Гельвеции, и один из Сирии.
– Он лжет!
Децим повернул голову на голос. Марк Курций в окружении рослых германцев. Проклятье!
– Он лжет! – повторил Курций. – Это же Корнелий Приск! Вы что, не узнали его? У него нет ничего, кроме ощипанного хаттами Двадцатого! Никаких пяти легионов!
– Да какой это Приск?! – возмущенно выкрикнул кто-то из толпы.
– Приск – патриций! – вторил ему женский голос. – А это разбойничья рожа! Я с такого двойную цену взяла бы, страшен, как Циклоп!
– У Циклопа один глаз, а у этого два! – загоготал кто-то.
– Пусть объяснит, как получилось, что он учинил пожар в претории и оказался здесь в грязи! – выкрикнул Курций.
«Болван!», – подумал Децим, а вслух сказал:
– Парни, я хотел бы быть Приском. Командовать легионом, спать с матронами и самыми лучшими гетерами, пить фалернское, трескать мурен и воробьиные языки…, – он помедлил. – Но боги несправедливы, я мог бы, я был бы отличным легатом, но Парки – потаскухи – распорядились по-своему! Мне даже опциона не светит получить, я хороший солдат, а должности получают те, кто умело зады лижет, и на брата-солдата доносит. Я зашел в преторий, чтобы потолковать с вашим префектом лагеря, рассказать, что происходит, предупредить. А вместо того, чтобы предложить мне отдохнуть с дороги и налить вина, меня попытались убить. Но я не какой-то там пагани 5 в тоге, я солдат. И я сумел дать отпор…. Парни, легат Приск никогда не приехал бы сюда, не стал бы говорить с вами – он же патриций! Братья, я обижен! Пришел с открытым сердцем, поделиться новостями, а вы…! Ухожу! Делайте, что хотите! – он повернулся к Карсе. – Пойдем, брат? Или к какой лупе заглянем, а?
– Пойдем, Тит, старый ты пень! – Карса панибратски хлопнул его по плечу, и Децим с трудом удержался от того, чтобы не врезать ему в ответ: рука у сака оказалась на редкость тяжелой.
<< предыдущая, 25 глава 1 книги
следующая, 27 глава 1 книги >>
© 2015 – 2017, Irina Rix. Все права защищены.