Полдень давно миновал. Показавшееся ненадолго солнце вновь скрылось за тучами, занялся дождь. Обернувшись на вереницу пленников, зажатых между разделившейся надвое когортой, Косс скривился: еле шевелятся! Женщины, дети, немногочисленные мужчины с трудом выдерживали привычный для легионеров быстрый шаг.

Они ушли из деревни накануне вечером, оставив кресты с висящими на них телами и старух. Брать их с собой было глупо: скорость снизится втрое. А убить  у трибуна не поднялась рука. Гнев в нем всегда был силен, но обыкновенно недолог, и, как только отпускал, Косом овладевал стыд за недавнее бешенство, и он становился человеком великодушным

Купание в ледяной воде, борьба в колодце и бой с хавками подкосили его здоровье. Спина ныла, из носа текло, горло саднило.

Но с промозглой действительностью его отчасти примиряло то, что выживший преторианец пришел в себя. Открыл глаза и попросил пить. Ради него Косс даже скомандовал внеочередной привал, чему обрадовались и солдаты, и пленные.

Носилки, на которых лежал гвардеец, бережно опустили на землю под раскидистой ивой. Место там было сухое, и трибун присел рядом прямо на палую листву.

– С возвращением, солдат, – улыбнулся он. – Как чувствуешь себя?

Преторианец разлепил сухие губы:

– Больно….

– Воды?

Тот на мгновение прикрыл веки: да. Косс поднес к его губам флягу, преторианец сделал несколько глотков, замотал головой: хватит!

Перед тем, как выступили утром, солдат-лекарь Анней осмотрел раненого и заверил трибуна, что рана – сущий пустяк, хотя вначале показалось иначе. Жить гвардеец будет, а если начистоту, то любой солдат из Двадцатого легиона такой царапины на боку вовсе не заметил бы. Анней бесспорно, привирал, но истина была рядом.

– Как тебя зовут?

– Марк Эмилий, – выдохнул преторианец.

– Марк Эмилий, – осторожно начал Косс, – вы везли казну германским легионам. Расскажи, что произошло? Кто напал на вас? Ты единственный остался в живых. Обещаю, мы найдем их и отомстим за твоих товарищей.

– Тени….

– Что?

– Тени, черные тени, чудовища, я…. Я плохо помню…, – лоб гвардейца сморщился, воспоминания давались ему с трудом.

– Чудовища? – протянул трибун, надеясь, что ослышался. Нет, не может быть, чтобы чудом уцелевший свидетель нападения ничего не помнил! Зачем тогда боги оставили его в живых? Чтобы посмеяться там, на Олимпе, над тщетными надеждами Косса?

Взгляд Эмилия остановился на амулете, болтавшемся на его запястье.

– Отдай его мне!

Трибун посмотрел на оберег, потом перевел взор на преторианца:

– Зачем?

Что-то ударилось в дерево на уровне глаз Косса. Увидев, что это дрожащее древко стрелы, он тут же повалился на землю. Воздух вокруг в одно мгновение наполнился звоном спускаемой тетивы, топотом, криками боли. Спешно повернувшись спиной к стволу, трибун увидел, как в горло центуриона вонзилась стрела, и он упал вперед, загребая ногами прелую листву и тщась выдернуть из себя древко.

Ломая ветки и сминая кусты, на римлян со всех сторон неслись тяжеловооруженные германцы в кольчугах и медвежьих шкурах на плечах. У каждого был щит, размерами не уступающий римской скуте ¹, и длинный меч. Короткий – для ближнего боя –  висел пока на поясе. Но можно было не сомневаться, при первой же возможности, в ход будет пущен и он.

Всегдашнее окаянство, овладевающее Коссом в минуты битв, на этот раз к нему не спешило. Застуженное тело явно не желало снова скакать, размахивать мечом и принимать решения. Трибун захлопал ресницами, словно надеясь, что все видимое – лишь морок. И стоит на время увести взгляд в сторону, неприятные взору картины исчезнут.

Из оцепенения его вывел вопль ужаса за спиной. Для преторианца Эмилия кошмар повторялся. Снова нападение. Снова то ли люди, то ли демоны. Германцы с перекошенными злобой лицами и медвежьими головами на шлемах, казались ему химерами, адской помесью зверя и человека.

Косс вскочил, набегу выдирая из ножен мечи, и встретил несущегося прямо на него варвара градом ударов. Клинки в его руках описывали молниеносные окружности, наносившие врагам длинные и глубокие ранения и одновременно защищавшие самого трибуна не хуже щита. Первый германец пал с раскроенным надвое лицом и висящей на сухожилии кистью руки. Второй продержался дольше, к нему на помощь даже успели прийти два товарища, каждый раза в полтора крупнее невысокого Косса, но тот крутился вокруг своей оси, наносил удары то, приседая, понизу, по ногам, то, подпрыгивая, в головы врагов.

К несчастью для него варвары разбирались в знаках отличия римских военных, и наседали на трибуна латиклавия, чей плащ с пурпурной каймой и дорогой панцирь были слишком приметны. В секунду промедления, он воткнул один из мечей в землю, сорвал с себя плащ, скомкал его и бросил в лицо насевшего на него с дубиной германца и, воспользовавшись его беспомощностью, проткнул его открытое горло. Успел окинуть взглядом прогалину, ставшую для когорты полем брани.

Положение было близко к катастрофе. Стратеги любят поговаривать, что один германец стоит десяти римских солдат, но сотня римских солдат стоит тысячи германцев. Так вот этой сотни уже не было. Косс служил недолго, но глаз имел наметанный, легионеров осталось от силы человек восемьдесят, пали оба центуриона: один в начале, другой прямо сейчас, долго державший оборону, но зарубленный тремя дюжими германцами.

Пленные селяне в стороне не сидели и кинулись на своих мучителей. Кто с подхваченным оружием, кто с голыми руками. Женщины и дети кидались на не успевших соединиться в строй легионеров, валили их на землю и били ногами, выцарапывали глаза. Другие, не осознавая, что это верная смерть, бросались на успевших закрыться в строй легионеров, напарывались на выставленные из узких щелей меж щитов пилумы и падали на землю. Но на их место приходили новые, и солдаты с отчаянием понимали, что поток варваров неиссякаем, а силы на исходе. Многие были ранены, почти все командиры, кроме двух опционов, потеряны.

Отбивая атаку очередного германца, Косс боковым зрением заметил шевеление под ивой, где остался Эмилий. Что ж, помнит паренек что-либо или нет, разницы уже никакой. Главное – продать жизнь дорого. И не попасть в плен.

Эмилий бухнулся на колени и простер руки к небу. Потом коснулся лбом земли. Готовится к встрече с Плутоном, решил трибун и отвернулся: в последние мгновения воину подобает смотреть в лицо смерти, а не таращиться на болвана-преторианца.

Но Эмилий оказался не прост. Подобрав с земли длинный германский меч, он, неловко взмахнув им, вполне удачно сразил со спины варвара, в обороне которого Коссу никак не удавалось пробить брешь.

На губах преторианца блуждала глуповатая улыбка, сам он пошатывался, но выглядел гордым и счастливым, что особенно было странным, учитывая плачевное положение римлян.

Косс оттолкнул его в сторону и успел отразить удар, которым подоспевший германец хотел разрубить Эмилию хребет. Длинный меч варвара скользнул по левой руке трибуна, но браслет невесты, так и не разыгранный на кулачных боях, спас Косса от неприятного ранения.

Схватив Эмилия за локоть, он увлек его под иву, чей широкий ствол позволял не ожидать нападения с тыла. За ними ринулись варвары, четверо, один из которых тут же упал, подсеченный быстрым ударом понизу. Но трое других действовали уже осторожнее. Косс подозревал, что им дан приказ взять его живым. Потому-то и они вертятся вокруг него, изматывают, но не нападают. Берегут и свои шкуры, и его жизнь. Понимают, что не сможет он вечно обороняться, что рано или поздно силы оставят его, и тут-то они сцапают ненавистного римлянина. Не на того напали, глупцы! Его предки без колебаний предпочитали смерть от собственной руки позору поражения и плена. Главное успеть.

– За Вечный Рим! – закричал он и, оттолкнувшись от ствола, бросился на осторожную троицу. Мечи в его руках мелькали так быстро, как никогда раньше. Время для него замедлилось, а движения противников сделались тягучи и неторопливы. Пока один широко и копотливо замахивался, трибун успел сделать два синхронных круговых движения мечами и крест-накрест рассек заросшее пшеничной бородой лицо. Крутанулся, левой рукой вогнал меч в грудь второго по самую рукоять. Не стал терять время, выдергивать, для одного противника хватит и одного меча. Обхватил рукоять двумя руками и, с напором неотвратимой смерти, ринулся на германца. Надо быстро убить его, а после сразу отскочить далеко в сторону, чтобы успеть развязать на себе шнуровку, держащую панцирь, и вогнать лезвие себе за ключицу. Мгновенная смерть, пронзенное сердце. Подавитесь, дикари!

Он теснил германца к иве, под которой застыл Эмилий. Никто – вот странность – не покушался на жизнь раненого преторианца.

Противник Косса застыл вдруг, вперился взглядом куда-то за спину трибуна, и в этот миг Эмилий ударил его мечом. Еще слишком слабый, он не рассчитал своих сил, и меч попросту упал плашмя на затылок германца. Тот развернулся навстречу новой опасности, вскинул дубину. Эмилий попятился назад, глазами моля столь удачливого в бою римлянина поразить варвара в спину. Но тот на преторианца не смотрел, взгляд его был обращен в другую сторону. С отчаянным криком нырнув под дубину, Эмилий покатился по земле, и только теперь увидел то, что приковало к себе внимание Косса.

Плотным – насколько позволяли голые стволы деревьев – строем прямо на них неслась римская конница. Часть всадников была легионерами, часть – солдатами вспомогательных войск, саками, умелыми наездниками, что, не держась за узду, одну за другой выпускали стрелы по бегущим германцам.

Противник Эмилия бросил тяжелую дубину, дернулся к кустам, но не успел спастись и повалился в них с двумя стрелами в широкой спине.

С блаженной улыбкой Косс отступил к ставшей почти родной иве, привалился к стволу и, съехав по нему, сел на землю меж корней. Самоубийство отменяется. Или откладывается…. Среди остроконечных шлемов ауксилариев и округлых монтефортино легионеров мелькнул синим цветом приметный размашистый плюмаж Креона, а рядом – боги, пусть это будет не так! – позолоченный легатский шлем с пурпурным гребнем. Марс, Юпитер, Юнона, только не это!

– Север, верни когорту ²! – простонал Косс сквозь зубы.

– Что? – повернулся к нему плюхнувшийся рядом Эмилий.

– Ничего, – помотал головой Косс. – Ты что на коленях-то елозил?

– Просил богов сохранить мне жизнь! Поклялся, что, если они выполнят мою просьбу, я уйду из гвардии и запишусь в легион, стоящий в самой ужасной провинции!

– Выбирай Двадцатый и Германию. Гаже не найдешь. Сам видишь.

Эмилий вздохнул, помолчал. Пошевелил губами и, наконец, решился.

– Отдай мне амулет! – он коснулся клыка, что висел на шнурке, намотанном на запястье трибуна.

Косс вспомнил, что тот уже просил об этом, и вопросительно посмотрел на Эмилия.

– Он мой, он сохранил мне жизнь! И тебе, пока был с тобой, – преторианец упрямо выпятил нижнюю губу. – Но он – мой!

– Твой?! – Сердце Косса на миг остановилось. – Не может быть! Это германский амулет!

– Германский, – кивнул Эмилий и сглотнул. – Мне его дала ведьма, сказала, раз едешь в Германию, то и беречь тебя должна магия этой земли!

Косс завыл сквозь зубы: точно погиб! Может статься,  хавки невиновны, монеты монетами, как сказал центурион, а оберег оказался ложным следом. Он дернул с руки проклятую безделушку, бросил преторианцу.

– Спасибо, друг, – тот нацепил на шею амулет. – Ты бьешься, как Марс! Впервые вижу, чтобы кто-то управлялся сразу с двумя мечами! Научишь меня?

Трибун кивнул. Он видел, как Децим Корнелий Приск спешился и осмотрелся по сторонам. Сейчас заметит. А преторианец все не умолкал:

– А где научился сам?

– Отец научил. Он однажды попросил старика Тиберия об отставке, попал под плохое настроение. И вместо того, чтобы забыть о службе, пришлось ему на нее вернуться, но перед этим завалить двух гладиаторов – бой с ними был платой за глупую просьбу.

– А где твой отец служит?

– В Тринадцатом легионе.

– А кем?

– Легатом, – под восхищенным взглядом Эмилия трибун медленно поднялся навстречу Дециму.

По лицу легата невозможно было понять, что ждет несчастливого его заместителя. В нем будто боролись два намерения: ударить или обнять. С расстояния протянутой руки стало ясно, что он выбрал последнее.

– Косс…, – он стиснул трибуна в объятиях. – Слава богам, ты жив….

---

 

<< предыдущая, 6 глава 1 книги

 

следующая, 8 глава 1 книги >>

 

К ОГЛАВЛЕНИЮ

 

© 2015 – 2017, Irina Rix. Все права защищены.