Во внутреннем дворике, у фонтана, он остановился. Опершись о прохладный мрамор бордюра, склонился над водой. Она вернула ему его отражение. Шаги, что преследовали его весь путь от таблинума, стихли. Тот, кто шел за ним, тоже остановился. Кто-то легкий, пахнущий розами и сандалом.
Он не стал оборачиваться. Шаги. Шорох одежд. Аромат роз и сандала усилился. Рядом с его отражением возникло еще одно. Тот же дворик. Тот же фонтан. И снова жена цезаря. Другая жена. Другого цезаря.
– Как же ты жалок, – прошелестело над ухом, а губы отразившегося в воде женского лица брезгливо скривились.
Луций не ответил, выпрямился, развернулся и, не глядя на Валерию Мессалину, двинулся к выходу. Заметил боковым зрением движение справа и слева меж раскидистых пальмовых листьев. Рабы.
Она догнала его.
– Стой! Я приказываю!
Он остановился. Лицом к бесстрастному невозмутимому лицу мраморной Антонии, матери Клавдия. Глаза навыкате, поджатые губы. Некрасивая женщина с тяжелым нравом.
– Ты жалок, – повторила Мессалина, – лебезишь перед ним, как ошпаренная собачонка. Потому что он держит тебя за…, – она хихикнула. – Он знает о тебе все. И я знаю. Все, что ты хотел утаить. А хочешь, я скажу, кто предал тебя, кто раскрыл нам твою тайну?
– Нет.
Ее пальцы коснулись его плеча, потом она вся прильнула к его спине, вздохнула глубоко.
– Это Агриппина.
– Я знаю.
– Вот как?! – она схватила его за локоть и с силой развернула к себе лицом. – И ты это стерпишь?!
Блондинистый парик добавил ей яркости. Смуглая кожа, синие глаза, вороные брови. Ее лицо было узким, точеным, но тело после родов отяжелело. Синий шелк платья плотно натянулся на груди, бедрах и животе.
– Она уничтожила тебя! – зашептала она жарко и придвинулась так близко, что коснулась его грудью. – Это требует отмщения!
– Нет.
– Нет?! Нет?!
– Госпожа, – Луций отступил на шаг.
– Змею нужно раздавить! Сделай это, и я….
– Юлия Агриппина опасается за свою жизнь и жизнь сына. Тем, что она сделала, она получила расположение цезаря. Ее можно понять. Приятного дня, госпожа.
К полудню он был в лагере. Спешившись у своего шатра, бросил поводья, не заботясь о том, успеет ли кто из солдат поймать их, и, откинув полог, прошел внутрь. Следом за ним метнулась какая-то тень, послышался резкий вскрик караульного. Луций не стал оборачиваться. Дошел до стола, налил полную чашу вина из пузатого кувшина, выпил залпом, наполнил снова.
– Командир….
Луций резко обернулся: в двух шагах от него стоял, ссутулившись и потупив взор, Кассий Дайа. За ним, со свирепым и одновременно нерешительным выражением на грубом лице, мялся караульный: Дайа всем бахвалился, что едва ли не из одного кубка с легатом пьет, и это значит, чревато с ним ссорится, но навлечь на себя гнев легата еще меньше хочется.
– Командир…, – Дайа шагнул к Луцию, заглянул по-собачьи в глаза: – Он вернулся, командир, он вернулся…. Тот, кто мучает… и убивает же… женщин! – губы его после этих слов пошли скорбной волной, брови сошлись изломанной крышей над переносицей. – Статилия…, – он всхлипнул. – Боги, за что мне это? Отчего несу я смерть всем, кого люблю, сперва Офилия, моя любовь, теперь Статилия! Отчего я так…?!
– Отставить, Дайа. Ты, – Луций обратился к караульному, – ангустиклавиев сюда. Дайа, у тебя время, пока они идут. Коротко. Без рыданий.
– Есть! – выкрикнул Дайа. Дальше пошло хуже. Не мог он быть спокойным и хладнокровным, когда женщина, которую он успел полюбить, лежала мертвой и обезображенной в латаной палатке на окраине лагеря. И все же он собрался с духом, попрощался мысленно с обретенной вновь службой – видят боги, легат не позволит остаться в легионе тому, кто вновь нарушил устав – и начал свой рассказ. Временами он был слишком многословен, ловил себя на этом и с опаской косился на легата, но тот слушал его, не перебивая, не торопил. Едва Дайа закончил, он спросил:
– Тело в палатке?
– Да, – закивал Дайа, – да. Я затянул полог, и мастеровому велел, чтоб никто….
– Идем.
На пороге они столкнулись с пришедшими на зов трибунами ангустиклавиями.
– Ле… легат Север? – первый из них – Элий – вытянул шею, силясь заглянуть Луцию за спину, вглубь шатра.
– Легат, – сухо отозвался Луций. – Цезарь Клавдий желает, чтобы я продолжил командовать вами. В походе на восток. Располагайтесь, пейте. Я скоро вернусь.
– Не очень-то они рады, командир, – заметил Дайа, спустя минуту, когда они шли по главной дороге лагеря, ведшей от легатского шатра к воротам. Луций не ответил. – Нам сюда, направо, а после вдоль стены и…. А на восток, это куда?
– Понт Аксинский.
– Понт А…, – Дайа нахмурился. – И зачем нам туда?
– Приказ цезаря.
– А…. Цезаря, – Дайа пренебрежительно хрюкнул и хотел добавить еще что-то, но поймал себя на мысли, что легат явно не настроен на душевный разговор. – Вон та палатка, мастерового Папия….
– Вижу, – Луций ускорил шаг.
Возле палатки отирался невысокий худой мужчина с изъеденным оспой лицом. Он приветствовал легата, обнажив в нервной улыбке пеньки гнилых зубов.
– Не я это, командир, не я…, – он глянул гневно на Кассия Дайю.
– Открывай, – приказал Луций.
Исполнять кинулись оба, но Дайа грубо отпихнул Папия, распутал завязки и откинул полог. В лицо ему ударил тяжелый запах: палатка успела разогреться под прямыми солнечными лучами, и плоть Статилии начала гнить.
Зажав нос пальцами, он обернулся и прогнусавил:
– Лучше прикрыть лицо, коман….
– Больше света, – бросил ему Луций и, не воспользовавшись советом, вошел, пригнувшись, внутрь.
На полу, на одеяле из волчьих шкур лежало обнаженное женское тело. Без лица. Вместо него шарами глазных яблок на них смотрел почти лишенный плоти череп под копной роскошных иссиня-черных волос. Наклонившись, Луций поднял с пола кусок материи с отпечатком подошвы, развернул. Из груди Дайи вырвался птичий клекот: это было лицо.
– Ты прав, это он, – сказал Луций. – С твоей женщиной в Виндониссе он поступил так же.
– Ее звали Офилией, – промычал Дайа в ответ. Отчего-то его покоробила эта обезличенность. Будто убийца вместе с лицом отобрал у Офилии и личность, и имя.
– Я помню. – Луций положил срезанное лицо на грудь убитой. – Она ведь носила серьги? – Дайа кивнул. – Он забрал их. Но оставил браслет и кольца. Все, как тогда. – Забрав у Дайи лампу, он опустился на колени рядом с трупом и начал осматривать его, дигит за дигитом. Дайа отвернулся. Статилия не заслужила этого. Она была рождена для любви, для плотских удовольствий, а не…. – Следов борьбы нет, – прервал его мысли легат. – Она не сопротивлялась. Ни царапины. Вероятно, она знала убийцу и не боялась его.
– Ни… ни царапины? – просипел Дайа, бросив красноречивый взгляд на искромсанную плоть Статилии.
– Я о руках, Дайа. Сопротивляйся она, под ее ногтями осталась бы чужая плоть, а руки были бы в синяках, царапинах, ссадинах. Ничего нет.
– Он убил ее мгновенно, а после глумился над телом? – спросил Дайа. Луций в это время почти вплотную приник к черепу жертвы, втянул носом воздух, потом переместился, слегка приподнял тело, заглянул под него.
– Не мгновенно. Здесь следы пены и рвоты. Он дал ей яд. Болиголов, вероятно. Или аконит. Паралич. Она не могла ни шевелиться, ни кричать, дышала с трудом. Возможно, была еще жива, когда он резал ее. Но все равно, раз она приняла из его рук вино или еду, она его знала. С кем в легионе она была знакома, Дайа?
– Ни с кем, командир, – замотал головой Дайа. – Только со мной! Я познакомился с ней в лавке с… травами. Мы встретились однажды в доме ее матери, а после уже… здесь. Она приходила только ко мне, я клянусь!
– Значит, чего-то ты о ней не знал. Случается, близкие люди нас удивляют.
– Не то, чтобы мы были с ней очень близки, командир, – пробормотал Дайа, – вот с моей милой Офилией я….
– Не отвлекайся, Дайа. – Луций огляделся. Палатка была так тесна, что взгляду было не за что зацепиться. Разве что на прикрытой материей корзине.
– Статилия всегда приносила ее, – подсказал Дайа. – С едой и вином.
Луций кивнул, протянул к корзине руку, подтащил к себе, откинул ткань. Яйца, лепешки, сыр, яблоки. Одно было надкусано. Этим огрызком легат отчего-то заинтересовался, долго рассматривал, потом приложил к отваленной челюсти мертвой Статилии.
– Подойди, – приказал он Дайе, – открой рот. – Тот подчинился. Дал приложить яблоко к своим зубам. – Подходит….
– Командир, я не…!
– …но это ничего не значит. Только то, что от этого яблока откусила не она. А тот, чья челюсть больше. Вина нет. Она всегда приносила его?
– Да, командир, в такой фляге из толстой кожи.
– Верно, он унес флягу с собой, – лицо легата вдруг застыло в маску, и он резко отвернулся от Дайи, вновь склонился над телом.
Дайа зашел сбоку, нагнулся, попытался заглянуть ему в глаза, чтобы еще раз повторить слова о своей невиновности и удостовериться по ответной реакции: легат не подозревает его. И опешил: тот не смотрел на Статилию, его глаза были закрыты, а лицо будто сведено судорогой.
– Командир? – позвал он тихо.
Луций открыл глаза, черты лица разгладились. Он поднялся, отряхнул пыль и соломинки с колен.
– Ты отвезешь тело этой женщины ее мужу, Дайа.
– Но ведь….
– Ты думал закопать ее в лесу?
– Нет-нет, командир, нет! Но как я…?
– Как хочешь. Всю правду или ее часть. Это преступление. Я не намерен его скрывать. О нем будет доложено. Того, кто это сделал, я найду.
– Да, командир. Все сделаю.
– Вечером доложишь.
Он вышел из палатки, знаком позвал мастерового. Кланяясь на ходу, тот подошел:
– Легат Север, – его взгляд так и остался устремленным в землю.
– Где ты был этой ночью?
– В Цере, легат. Он, – Папий бросил быстрый взгляд за спину Луция, на вышедшего следом за ним Дайю, – заплатил мне за то, чтобы я носа не совал к своей палатке. И я, как обычно, решил наведаться в заведение… с женщинами.
– Что за заведение? Название?
– Нет у него названия. Не в городской черте, на отшибе. Женщины дешевые, но хорошие, толстые….
– Сколько тебе заплатил Дайа?
– Сестерций, легат Север. Так каждый раз, что эта женщина приходила. И я всегда уходил из лагеря. Мне ведь не возбраняется…. Порядок не нарушаю. Убить ее я не мог, не было меня в этот час здесь….
– А откуда ты знаешь, в какой час ее убили? – накинулся на него Дайа.
– Сколько раз она приходила?
– Трижды, – в унисон ответили оба, и оба же добавили: – Это был – четвертый.
– Как ей удавалось миновать часовых?
Дайа и Папий переглянулись, замялись.
– Они пропускают шлюх, – не поднимая глаз, проговорил Дайа, – и конкубин, и подруг. Она назвалась…, – он шумно сглотнул, – твоей любовницей. Это я присоветовал. Для солдатской жены или шлюхи она была слишком… благочестива и… дорога. А так… у парней на воротах и мысли не было не поверить ей. …. Не идти ведь к тебе выспрашивать….
Вопреки опасениям Дайи, легат не разразился бранью.
– Оставайся здесь, – сказал он. – Я пришлю к тебе Стигия, он поможет с телом.
– А Папий?! Ты не прикажешь посадить его под замок?
Мастеровой побледнел, замахал руками на Дайю, затараторил.
Луций молча отвернулся от них и, не торопясь, пошел обратной дорогой.
<<предыдущая, Глава 2
следующая, Глава 4>>
© 2017 – 2018, Irina Rix. Все права защищены.