- Зачем он вызвал нас? – спросил Друз. Голова его при этом конвульсивно дернулась влево, чтобы поймать отцовский взгляд.
Децим, не торопясь, повернул голову, посмотрел на сына, отметил его напряженную позу: руки, стиснувшие до побелевших костяшек подлокотники резного кресла, тесно прижатые друг к другу колени.
– Ни слова, – сказал он коротко, после чего вернул взгляд обратно, на пустующее кресло напротив. Закрыл глаза, откинул голову назад. Затылок коснулся высокой спинки кресла. – Расслабься.
– Как мне расслабиться?! – запястье Децима возвестило разум, что его пребольно стиснули. Он поморщился, но глаз не открыл, головы не повернул.
– Цезарь не зовет на Палатин, чтобы казнить, – сказал он.
– А за что меня казнить?! – с жаром зашептал Друз и сильнее сжал его запястье. – Я ни единым действием не….
Децим открыл глаза, посмотрел на сына в упор:
– Я сказал: ни слова.
Лицо Друза будто свело судорогой, он едва заметно дернул подбородком, отпустил отцовскую руку и снова сел прямо.
А Децим в который раз погнал прочь из черепа настырные мысли о последствиях участия Друза в заговоре против императора Калигулы. В час покушения сын находился далеко, в предместьях Рима, но на него наверняка указали на допросе. А это значит, что опасения Друза не напрасны. Клавдий всегда казался добросердечным, но власть меняет людей, принуждает соответствовать ей. Властитель не может быть слабым. А чем, как не слабостью, считает народ римский излишнее милосердие?
Надо думать о другом, о приятном.
Минуты ползли медленно, напряжение, что волнами шло от Друза, нарастало. Где-то капала вода – клепсидра отмеряла время. Которого еще много? Или совсем мало? Два месяца, что миновали с убийства Калигулы и провозглашения Клавдия императором, Друз пребывал в состоянии бесплотной нервной тени. Он почти не спал, редко ел, много пил. Но вино не дарило ему забытья. Все, кто имел касательство к убийству, были схвачены и заключены в тюрьму. Кроме него. Но он не верил, что опасность миновала, и каждое мгновение ждал тяжелой поступи гвардейцев на пороге. Его схватят, бросят в узилище, а после казнят, без суда, без защитника, удавят в камере, а тело отволокут к Тибру и сбросят в его цветущие воды на корм рыбам и чайкам.
Покосившись на отца, он увидел блуждающую улыбку на его лице, едва заметную, обращенную внутрь себя. Сквозь липкий страх, глодавший сердце, прорвалось из глубин души возмущение:
– Чему ты рад?! – прошипел он.
Децим будто не заметил ярости в голосе сына.
– Сабина, – его улыбка стала шире. – Кажется, она носит дитя.
– Дитя? – фыркнул Друз. – Дитя! Поэтому тебе нет дела до меня?! Тебе дороже червяк в утробе шлюхи?
Лицо Децима окаменело. Но он сдержал в себе гнев.
– Похоже, ты, а не она, носишь в себе ребенка, – сказал он. – Если судить по поведению.
Друз вспыхнул, набрал в грудь воздуха, но разразиться тирадой не успел: всколыхнулась занавесь, и в таблинум вошел пожилой мужчина с седым ежиком волос. Вскинув руку в воинском приветствии, он ухмыльнулся, а после вовсе рассмеялся.
– Долгих лет, Тимей, – не вставая, сухо проронил Децим.
– И тебе, Приск, – грек подошел, протянул руку. Поколебавшись с долю мгновения, Децим пожал ее.
– Цезарь хотел нас видеть.
– Да, – Тимей присел на край стола, что стоял между креслами, в которых сидели Децим и Друз, и пустующим креслом. – Скоро придет. Застрял в покоях жены, не может налюбоваться на сына. – Тимей прыснул и с ехидцей – вполголоса – добавил: – Мальчишка – вылитый Гай Цезарь, наш незабвенный и возлюбленный…, – он бросил красноречивый взгляд на Друза. Тот побледнел и отвел глаза. Тимей вздохнул, потер ладонями лицо, словно стирая с него глумливое выражение. – Казнь сегодня. Утром. Возможно, уже свершилась.
Друз шумно сглотнул. Децим вздохнул. Закон жесток.
– Мне он нравился, – продолжил, меж тем, Тимей, серьезно, печально. – Я умею уважать врагов. Мне жаль, Приск, искренне жаль Косса. Лучше бы я убил его в Германии.
– Да.
– Зачем цезарь позвал нас? – спросил Друз, желая покончить с невыносимым ему разговором.
– Угроза с востока.
– Что? – Друз подался вперед. – Это не касается загово…? – он запнулся, когда Децим с силой наступил ему на ногу.
– Нет, – просто ответил Тимей.
– Парфяне? – спросил Децим.
– Хуже.
– Хуже парфян?
– Поверь мне. Мой брат не из тех, кто способен сочинять, умом для того не вышел. То, что он пишет в своих посланиях, весьма нас… пугает. Парфия – дикая кошка при свете дня, опасная, может задрать, но у тебя есть меч, и ты знаешь все ее повадки. А это – змея в траве, ночью. – Тимей соскочил со стола, обошел его и сел в пустующее кресло, долго смотрел Дециму в глаза, потом ухмыльнулся: – Хорошо я тебя отделал тогда в претории, а?
– Гордись.
– Горжусь. И буду гордиться еще больше, если ты вернешься с востока с победой. Наш цезарь щедр, ты получишь триумф, а я буду рассказывать шлюхам, что было дело, сломал триумфатору нос, а самого выкинул из окна второго этажа.
– Все так серьезно, что ты говоришь о триумфе?
– Весьма, – Тимей покосился на занавесь и начал подниматься с кресла. Когда ткань смялась в сторону, и в таблинум вошел высокий полный человек, грек уже стоял возле стола, непринужденно поигрывая взятыми из вазы на столе абрикосами. – Цезарь! – поприветствовал он Клавдия и легко склонил голову.
Децим и Друз поднялись, первый – степенно, второй – вскочил, будто ужаленный.
– Цезарь император, – оба склонили головы.
Клавдий кивнул им, прошел, припадая на одну ногу к креслу, сел в него. Следом за ним вошел еще кто-то, обошел Децима и Друза сзади и сел в пустующее кресло рядом с Друзом. Децим покосился на него. Павел Эмилий Лепид, легат Шестого легиона. Высокий рост, грубые черты, жесткие волосы, и не меньше таланта лишнего жира на теле. Легат. Стало быть, речь действительно пойдет не об убийстве Калигулы, а о делах военных.
Клавдий изменился. В последнюю их встречу он был жалким, испуганным, раздавленным стариком. Власть не избавила его полностью от суетливости, от привычки сутулится и гнуться, что навязывают робкие души крупным телам. Но уверенности и лоска в нем прибавилось.
Он несколько минут сидел, ничего не говоря, смотря в одну точку на столе. Потом быстрым движением взял из вазы с фруктами персик, поднес ко рту, и вдруг, будто осознав, что делает что-то не то, лихорадочно вернул его обратно, поднял глаза на Децима. По его лицу прошла нервная волна, правый глаз задергался в тике. Децим отвел взгляд: судя по всему, его лицо подняло в императоре вал неприятных воспоминаний. Плохо.
– Прежде всего, – начал Клавдий, как всегда торопливо и запинаясь, – я хочу поблагодарить тебя. За то, что не выдал меня… моему предшественнику. Не понимаю, как ты мог быть так смел и великодушен, будто знал наперед…. Но ты не знал, не мог знать, что он умрет, а меня сделают императором.
– Он не пожелал выслушать меня, когда я пришел к нему. Вместо этого отправил на Капри, искать клад. Это причина. Не великодушие, не смелость.
Децим поймал на себе полный недоумения взгляд сына. Не понимает, отчего не стал утаивать правды. Да оттого, что она все равно станет известной. Клавдий – хитрый лис, с ним лучше быть честным.
И оказался прав. Лицо Клавдия разгладилось, он улыбнулся, откинулся на спинку кресла, сложил пухлые ладони на животе:
– Я знаю. Хотел проверить тебя.
– Цезарь, – Децим качнул в легком поклоне головой. Со стороны Друза донесся вздох облегчения.
– Скажи, Приск, ты веришь в богов? – спросил Клавдий после долгого молчания, в течение которого переводил взгляд с Децима на Лепида и обратно, почти не задерживая его на Друзе.
– Верю. Но не слишком надеюсь на них.
– А ты, Лепид? Веришь?
– Верю. И уповаю на их милость.
– Тимей?
– У меня один бог, цезарь. Ты.
Клавдий усмехнулся и пробормотал:
– Плут. – Взял из вазы яблоко и принялся неторопливо счищать с него кожуру при помощи маленького ножичка. – А было ли так, – продолжил он, отрезая от очищенного плода кусок, – что в разгар сражения или… жизненных невзгод вы ощущали рядом незримое присутствие богов, слышали их голоса?
Децим принудил свое лицо сохранить невозмутимость: похоже, цезарь – странный человек. Как и все Юлии. К чему эти вопросы?
– Никогда, цезарь, – ответил он.
– Мне как-то привиделась Венера в одной ариминской лупе. Но я был пьян и после понял, что…, – Лепид не стал продолжать, осклабился, развел руками.
– Значит ли это, что богов нет?
– Покуда мы сами справляемся, им незачем спускаться к нам, – тихо проговорил Друз и бросил быстрый взгляд на отца, ища одобрения.
– Похоже на то, Друз Корнелий Приск, – Клавдий, наконец, удостоил молодого человека взглядом, отрезал еще один кусок от своего яблока, протянул Друзу: – Съешь.
Друз сглотнул, вновь покосился на отца, взял кусок из руки императора, положил в рот. Жевал осторожно, будто ждал подвоха. Клавдий же делал это шумно, чавкая и стуча зубами.
– Что вы знаете о боге иудеев? – спросил он с набитым ртом.
Децим в ответ пожал плечами: его служба проходила вдалеке от Иудеи, и он не считал интересным узнавать что-либо о богах земель, в которых если и суждено побывать, то нескоро.
Вместо него ответил Лепид:
– Одна моя рабыня – иудейка. Кое-что знаю. Слабый бог. И оттого как стареющая баба по нраву.
– Слабый, говоришь? – переспросил Клавдий и оглянулся на стоящего Тимея. – А что вы знаете о скифах?
На этот раз Дециму было что ответить:
– Хорошие наездники и стрелки. В моем легионе их много, выходцы из Тавриды.
– Вот как? Это трудность. Придется заменить их на…, – Клавдий задумался, – на африканцев и германцев или галлов. Конницу надо усилить, но не скифами против скифов. Это чревато. Зов крови… и этот их бог…, – он забормотал что-то невнятное, постепенно перейдя на шепот.
– Мы идем на скифов, цезарь? – спросил Лепид.
Клавдий не ответил, он ушел глубоко в свои мысли, беззвучно шевелил губами, хмурился, кривил рот, будто спорил сам с собой.
– Да, – ответил за него Тимей. – Три легиона. Первым, что прочел принцепс, взяв бразды правления Римом в свои руки, – он посмотрел на Клавдия, – было письмо от боспорского царя Митридата. Царь писал о том, что скифский союз продолжает шириться. Оказалось, Митридат писал и раньше. Но Калигула не обращал внимания на его письма. Зато цезарь Клавдий отнесся с ним серьезно.
– Сколько их? Воинов в скифском союзе?
– Не меньше шестидесяти тысяч, пеших и конных. Однако ко дню, что мы доберемся до них, может статься, они будут превосходить нас числом в разы.
– Скифы не склонны долго держаться в союзе, всегда разбредаются, как все кочевники, – сказал Децим. – Стоило бы действовать хитростью, подкупом, а не мечом в ответ на возможную угрозу. Будь нам нужны их степи, это было бы разумно, но….
– Ты помнишь Ламаха, брата Тимея? – перебил его Клавдий.
– Публия, – подсказал, ухмыльнувшись, Тимей.
– Помню.
– Он сейчас там, в сердце их союза. Полтора месяца, как прибыл, ежедневно шлет донесения птицами. За это время к царю Тугуру присоединилось шесть племен, одно – весьма многочисленное – присоединиться отказалось. С малым числом воинов князь Сардо – это главный военачальник союза и…, – Клавдий пожевал губами, подбирая слова, – их жрец…, пророк…, не знаю, как вернее назвать его…. По словам Ламаха, он намеренно не стал брать достаточно воинов, чтобы сравняться числом с противником. Этим – и не впервые – он хотел доказать, что бог помогает ему, ведет. И победил. Ламах был в числе его воинов, среди пехоты – у них не только всадники, много пехоты, и действует она по римской тактике. Потерь среди его воинов нет, ни один человек не пал. А противник полег, все мужчины. Их женщинам, детям и старикам было предложено отречься от своих богов и уверовать в бога иудеев. Одни согласились, другие нет. Всех их распяли. Кроме детей и девушек, не познавших мужчины. Ламах слышал, Сардо сказал, что согласиться должны были все до единого, тогда он проявил бы милосердие. Но, раз бог не вошел в их сердца, значит, он отвергает их, и единственный их путь – через муки и смерть заслужить его прощение и любовь.
– Действительно, зачем таскать за собой по степи бесполезных старух, – хмыкнул Лепид.
Децим улыбнулся.
– Вероятно, этот Сардо – римский солдат, – предположил он. – Нахватался приемов у….
– Он говорит со своим богом, – перебил его Тимей. – Ламах видел своими глазами. Проследил за Сардо. Он не просто честолюбивый царек вроде тех, что щипали тебя за зад в Германии, Приск.
– И как же выглядит его бог? – спросил Лепид.
– Бог иудеев незрим, твоя рабыня тебе не рассказывала?
– Значит, его нет. А этот Сардо хороший актер.
– К чему ему играть в уединении?
– Значит, он сумасшедший. Я встречал таких людей, говорят сами с собой или спорят с тенями умерших.
– Ламах видел в небе крест, – сказал Тимей тихо. – Когда они шли на ту битву. Огненный крест. Мой брат тоже сумасшедший?
– Посиди месяц в курятнике, закукарекаешь.
– Крест? – переспросил Децим. – Это что-то значит?
Ответил Тимей:
– При Тиберии в Иудее проповедовал один бродяга, называл себя божьим сыном или самим богом, молва противоречит сама себе. Иудея щедра на таких дурачков, к ним давно привыкли, всерьез не воспринимают, но этот проповедовал излишне смело. Разгневал местных жрецов. Был распят. А после, если верить слухам, восстал из мертвых и вознесся к солнцу. Крест его последователи почитают как символ новой веры. Бродягу зовут своим богом.
– Бродягу? Никого лучше не нашлось?
– Притащи в эту комнату Сардо в цепях, и мы вместе спросим его об этом, Лепид, – сказал Клавдий со льдом в голосе. Лепид крякнул от неожиданности, подобрался в кресле, сел прямо. – Царь Митридат с первого дня своего царствования докладывал моему племяннику, что скифы собираются в союз. Он отмахивался. Стоило уничтожить их в зачатке, но он не склонен был – как и вы сейчас – считать их угрозой.
– Что заставляет тебя, цезарь, полагать, что они – угроза? – осторожно спросил Лепид. – Шестьдесят тысяч воинов – это много, но…
– Ладонь сжимается в кулак для того, чтобы ударить, – ответил вперед императора Тимей. – Сардо собирает людей затем, чтобы вести их на Рим. Его цель – принести слово пророка в каждое сердце, что бьется в империи, огнем, мечом, вином и медом. Это его слова.
Лепид пренебрежительно выругался. Децим смолчал. Цезарь желает растоптать скифов. Что ж, он, Децим Корнелий Приск, сделает это. К чему лишние вопросы, слова, сомнения? Вместо них он коротко спросил:
– Когда выступать?
Клавдий улыбнулся:
– Через две недели. Двадцатый уже давно на марше, через четыре дня будет в Риме. Три легиона. Двадцатый, Шестой и Тринадцатый.
– Кто командующий? – Лепид приосанился, посчитав, очевидно, что Клавдий назовет его.
– Приск. Легатом Двадцатого – вместо тебя – будет твой сын.
Друз охнул. Чего-чего, а назначения он не ждал.
– Благодарю за эту честь, цезарь, – сердце Децима забилось быстро-быстро.
– Не благодари, – покачал головой Клавдий. – Этот поход будет испытанием, а не прогулкой.
– Мы уничтожим их, цезарь, – заверил Децим, а Друз тихо спросил:
– А кто будет командовать Тринадцатым? Я бы мог….
– Атилий Север.
– Но…, – начал Лепид, а Друз перебил его, уже громче, смелее:
– Цезарь император, это опрометчиво! Позволь сказать, что….
Клавдий резко оборвал его:
– Ты хочешь рассказать мне, как править, мальчик? – Друз замотал головой, и он продолжил уже мягче: – Север поклялся мне в верности.
– И все же…, – еле слышно пробормотал Друз. Децим толкнул его, не заботясь о том, что это заметят.
– Должен сказать, мой племянник оказал мне услугу, устроив тебе и Северу состязание, – сказал Клавдий, глядя на Децима. – Вы оба хорошо показали себя, справились. Острый ум и смелость – это то, что, как я думаю, будет необходимо в походе против скифов. Также, вы оба, ты, Приск, и ты, Лепид, имеете… опыт живой войны.
– А Север – нет, – заметил Лепид. – Только мелкие стычки. Я предложил бы тебе Габиния, он….
– Павел, – Клавдий перебил его мягко, но тот сразу осекся, – решение принято. Что до ваших опасений…, – он улыбнулся, – Север никогда не сделает ничего, что может повредить народу римскому. Я допускаю, что он носит в сердце ненависть ко мне. Из-за Косса. Тем правильнее отправить его как можно дальше от себя. Моя жена считает, я должен приговорить его к казни. За преступление сына…. – Он покачал головой. – Как же быстро женщины забывают, кому обязаны жизнью. Нет, это неправильно. Отец не в ответе за взрослого сына. Я простил его. И, надеюсь, он простит меня.
Лепид хотел возразить, но успел лишь втянуть в легкие воздух: занавесь качнулась в сторону, и в таблинум вошел Луций Атилий Север. Застыл на пороге, ни на кого не глядя. Его туника и плащ были заляпаны чем-то, в руках он держал что-то круглое, завернутое в мешковину. Глаза Тимея сощурились. Не спуская глаз с этого предмета, он двинулся к Северу. А в таблинум вошел, согнувшись в поклоне, еще один человек, пожилой мужчина, невысокий и тучный.
Децим физически почувствовал, как напрягся рядом Друз, и незаметно сжал его колено рукой.
Север под внимательным взглядом Тимея положил свою ношу на стол рядом со свисающей из вазы виноградной кистью. Край мешковины опустился, и из-под нее показался черный ежик волос, висок, бровь, закрытый глаз. Косс. Колено Друза под ладонью Децима задрожало, и он сжал его сильнее.
– Цезарь император, – Север опустил голову в легком поклоне. Его голос был спокойным, ровным, на лице не дрогнул ни один мускул.
– Атилий Север, – кивнул ему Клавдий и показал глазами на одно из пустующих кресел: – Садись! – после чего повернулся к пришедшему с Севером мужчине: – Сабин?
Тот подошел, наклонился к уху императора, прошептал несколько слов. Клавдий кивнул:
– Можешь идти.
– Цезарь император, – Сабин вновь согнулся в поклоне и, пятясь, вышел из таблинума.
Клавдий потянулся к вазе. На полпути его рука остановилась, замерла над столом на мгновение и бессильно упала. Застыв в этой позе, он сидел, не двигаясь, несколько секунд.
Не поворачивая головы, Децим скосил глаза на Севера. Тот не стал садиться, остался стоять.
Клавдий тряхнул головой, будто сбрасывая с себя оцепенение, и спросил:
– Он успел что-то почувствовать, Атилий Север? Понять? – его рука дотянулась до вазы.
– Нет, цезарь.
– Мгновенная смерть, – Клавдий взял персик. Повертев его в пальцах, вгрызся в мякоть. Густой сок потек по подбородку. – Дар богов, о котором многие молят, но редко кто получает. – Он посмотрел Северу в глаза: – Кое-кто сомневается в тебе, считает, я совершаю ошибку, оставляя тебя во главе легиона…, – взгляд его при этом многозначительно переместился на Друза, скользнул к Лепиду, вернулся обратно: – Мне настоятельно советуют не доверять тебе. Что скажешь на это?
– Твое решение, цезарь.
Клавдий вытер рот услужливо поднесенным Тимеем куском материи.
– Ты верен мне и народу римскому?
– Да, цезарь.
– Хорошо. Армия выступает через две недели. Отправляйся в лагерь. Сейчас. Легион должен быть готов. Тело твоего сына и… голову доставят его матери. На погребение ты можешь отлучиться.
– Одно условие.
– Условие? – брови Клавдия поползли вверх. Север не ответил, и цезарь, спустя несколько тягостных секунд, спросил: – Какое?
– Сабин доложил тебе сейчас, что гвардеец претория Марк Эмилий был в сговоре со мной. Это не так.
– Я знаю. Твоя жена Нония заплатила Сабину, чтобы он поставил Эмилия у камеры Косса. Очевидно, они полагали, ты попытаешься устроить ему побег. И он, друг твоего сына, должен был помочь тебе. И, если я верно понял Сабина, помог. Но не так, как собирался, – Клавдий улыбнулся одними губами. – Так что за условие?
– Я прошу тебя – если на то будет согласие Марка Эмилия – перевести его из гвардии в мой легион.
– Чтобы он кровью смыл свой позор? – спросил Клавдий и, не дожидаясь ответа, кивнул: – Да. Это разумно. Ему не место в гвардии. И его согласие нам не нужно. Тимей, займись переводом. Атилий Север, – второй подбородок Клавдия коснулся груди.
– Цезарь, – Север поклонился и вышел.
Когда его шаги стихли, Клавдий спросил:
– Ты ведь знаешь этого Марка Эмилия, Приск?
– Да, цезарь. Он был среди гвардейцев, что….
– Я помню. Он будет переведен в Двадцатый легион.
– Но ведь Север говорил про Тринад…, – начал Друз, но сразу запнулся: отец снова наступил ему на ногу.
<<предыдущая, Глава 1
следующая, Глава 3
© 2017 – 2018, Irina Rix. Все права защищены.