- Юпитер всемогущий, это же Блез!
Едва Креон, несший, как дитя, юного Блеза, оказался в перистиле, его окружили люди. На Децима и Цербера, шедших следом, почти никто не обратил внимания. Кроме одного человека. От толпы отделилась тень. И, перед тем, как тонкие руки обвили шею Децима, ему в нос ударил аромат пестумских роз. Любимые духи Ульпии.
- Милый, это ведь ты спас его? – она отстранилась. Но лишь для того, чтобы с преданностью и любовью посмотреть ему в глаза, и сразу снова прижалась всем телом. – Боги услышали меня, ты возвратился живым и с победой! – шептала она. – Когда ты не вернулся через четверть часа, я сразу поняла, что ты решил не останавливаться, а идти до конца! Чтобы спасти этого бедного мальчика, нас всех и… нашу дочь…! Я знала, я знала, едва увидела тебя там, что ты спасешь нас, ты мой герой, ты….
- Отчего же ты развелась с ним, женщина, раз он так хорош, и вообще герой? – ехидно спросил Цербер. – Приск, ты голоден? Я – очень! Пошли, поедим, здешние кухарки еще Тиберию готовили. Говорят, до сих пор не утеряли мастерства.
- Валерий Камилл…, – Децим заколебался. Шедший от Ульпии жар спутал все мысли в его голове.
Цербер расхохотался:
- О, я понимаю твое желание вспомнить былое, позволить бывшей жене затащить тебя в постель! Азиний будет рвать волосы на заднице от бессильной злости! Но, – он крепко стиснул локоть Децима, – сначала – дело! Нам надо многое обсудить. За ужином. А после хорошо отдохнуть, выспаться Мы сумели справиться с первым испытанием, но дальше их – десятки.
- Хорошо, – Децим дал ему оторвать себя от Ульпии, что обожгла Цербера полным ненависти взглядом. – Поужинаем.
- Командир, а я? – державший на руках Блеза Креон резко обернулся и задел ногами юноши кого-то из обступивших их людей. Блез взвыл от боли и обрушил на голову батава вереницу проклятий.
- Ты отужинаешь с Блезом, батав, – засмеялся в ответ Цербер. – Вы, я вижу, уже сроднились друг с другом, грех разлучать вас.
- С каких пор ты распоряжаешься моим человеком, Камилл? – вполголоса спросил Децим.
- Приск, у твоего германца рот, что решето, – еще тише ответил тот. – Он болтливее базарной бабы. Тебе я доверяю, ему – нет. Захочешь рассказать ему сам, валяй. Идем в термы. Отмоемся. Там же поедим. Милая Ульпия, – он повысил голос, его лицо расплылось в улыбке, – прости, что забираю твоего героя! Однако если все пойдет, как мы хотим, ты еще сможешь….
- Идем в термы, Камилл, – оборвал его Децим. – Ульпия, возвращайся к мужу.
Лицо Ульпии застыло, глаза потемнели, но она быстро взяла себя в руки.
- Да, милый, тебе надо отдохнуть. Я буду молиться о тебе.
С этими словами она отступила, а Децим проследовал за Цербером в сад. Змеящаяся меж густого кустарника и плодовых деревьев узкая тропинка привела их к отдельно стоящему зданию, облицованному белоснежным каррарским мрамором.
- Бассейны здесь – для богов, – Цербер даже причмокнул, когда они вошли внутрь. – И массажисты – лучшие в империи, нам повезло! Осколки былой роскоши. Почувствуй себя принцепсом!
Стуча зубами от холода, Цербер начал быстро раздевается. Он оказался жилистым, сухим, с тонкими руками и ногами, как у нубийских крестьян. Только суставы были узловатыми, отекшими. Сквозь тонкую кожу землистого оттенка проступали голубые вены. Пожалуй, он старше, решил Децим. Этому телу не меньше пятидесяти.
- Сколько тебе лет?
Цербер поднял на Децима глаза, скользнул по нему взглядом:
- Хорошие плечи, – заметил он, будто не услышав вопроса, – крепкие. Много занимаешься?
- Много.
- Я тоже. Но мясо на мне не держится, – он посмотрел в сторону, на высеченных в мраморе сцепившихся борцов. – Мне тридцать пять, – его глаза вернулись к Дециму: – Ты удивлен?
- Немного.
Цербер усмехнулся:
- Ты честный человек, Приск. Большая редкость в наше время. Но и большой риск.
Он отвернулся и, вихляя тощими ягодицами, направился к входу в зал с горячим бассейном. Децим начал с воды холодной, с разбега прыгнул в бассейн, еще в полете подумав, что зря: за день холода и без того было достаточно.
Едва ледяная вода сомкнулась над головой, он оттолкнулся от дна, вынырнул, в два гребка доплыл до бортика, подтянулся на нем.
- Давай сюда! – раздался голос Цербера из зала с горячим бассейном.
Когда Децим вошел, тот уже лежал на мраморном столе, а его тощую спину мял дюжий чернокожий раб средних лет.
- Ну, похож я на принцепса, а, Приск? – Цербер скривил рот и дернул вверх подбородком, подражая горделивой осанке Калигулы.
Децим пожал плечами и, отвернувшись, спустился по ступеням, ведущим в бассейн. Вода в нем была обжигающе горячей. То, что нужно.
Цербер разочарованно хмыкнул и обратил взор к массажисту:
- Хоть ты скажи, тень, похож я на принцепса?
Руки чернокожего на мгновение замерли над его спиной, толстые губы дрогнули, раздвинулись, и меж ними показался обрубок языка.
- Верное решение, язык рабам не нужен, – пробормотал Цербер, лег лицом на свои скрещенные руки и глухо прокричал, обращаясь к рабу-сирийцу, застывшему у входа: – Пусть тащат ужин в триклиний!
Сириец исчез еще до того, как эхо этих слов отзвучало.
- Хорошо выдрессированы, – заметил Цербер, подняв голову. – Эй, Приск, кто лучше вымуштрован, здешние рабы или твои солдаты?
Голова Децима показалась над бортиком, едва видная в густом пару:
- Мои солдаты не смогут нежно намять тебе спину. В остальном они лучше.
Цербер расхохотался было, но смех вдруг перешел в кашель, он выругался и замолчал.
- Бесхитростен, как репа, но соль земли италийской, – едва слышно прошептал он, – и потому ты мне нравишься. От хитростей и мудростей я устал…. Эй ты! – крикнул он массажисту. – Дави сильнее, я не старая развалина Тиберий, не рассыплюсь!
Через четверть часа они устроились в триклинии, полулежа друг напротив друга. Меж ними был низенький столик, будто поделенный воображаемой линией надвое. Половина его была заставлена блюдами и пиалами: моллюски, мясо, сыр, фрукты, оливки, мед, кувшин с вином – все это было на стороне Децима. Перед Цербером стояла одна-единственная миска, полная чего-то зеленоватого.
- Что это за дерьмо? – грубо спросил Децим, уже успевший влить в себя три чаши терпкого вина.
Цербер скривился, окинул долгим взглядом стоящие перед Децимом яства, сглотнул.
- Это единственное, что принимает мой желудок. Перетертые вареные бобы, немного толченых орехов, масло, соль, чуть меда. Хочешь попробовать? – он зачерпнул ложкой из своей миски.
- Нет. Прости, но выглядит и пахнет не заманчиво.
- Верю, – Цербер усмехнулся грустно.
- А вино?
- Тоже нет. От него рези.
- И давно это с тобой? С детства?
- Нет. После… тягот, выпавших на мою долю.
- Что за тяготы?
- Так я тебе и расскажу, а потом порыдаю на плече. – Цербер заглотил первую ложку своей каши.
- Как знаешь, – Децим налил себе вина.
- Хорошо, хорошо! – Цербер поднял руки. – Расскажу! Мы ведь товарищи, друзья! У друзей не должно быть тайн друг от друга. О тебе я и так все знаю, так что молчи, береги силы. Что до меня…,- он проглотил еще ложку. – Я родился в Капуе. Отец из всадников. Мать из плебеев. Неаполитанские Клодии. Слышал о таких?
- Торговцы рабами, флотоводцы. Богатый род.
- Не то слово. Богатейший! Мать была красавицей, отец – так, дрянной человечишка, что внешне, что по сути. Я весь в него! Шучу. – Он замолк, чтобы с тоской проследить, как Децим макает кусок печеного свиного вымени в острый соус. – Мне не было и года, когда он забрал меня у матери. Говорил потом, что Рим направил его на службу в Сирию, но я не верил ему, даже будучи совсем ребенком. Думаю, он бежал от долгов. Мы жили в Антиохии, сначала в большом доме, с рабами, потом переехали в дом поменьше уже в предместьях, а к моим пятнадцати годам оказались на третьем этаже доходного дома. Отец промотал то немногое, что сумел увезти из Капуи. Выпивка, шлюхи, бойцовые ямы, он был азартен, горластый болван. Как-то в августе, в самое пекло, он упился вином по случаю своего выигрыша, залез на шлюху. А обратно не слез. Удар. Лежал недвижимый, хлопал глазами, мычал, слов было не разобрать. Но я понял, он просит о милосердии. Я не подарил ему избавления. Он был никчемным человеком, отвратительным отцом, лишившим меня матери. Я просто ушел. Никакого наследства, кроме долгов, мне не светило, так что это было верным решением. Я решил вернуться к матери. Мне было семнадцать. Я отдал последние деньги капитану торгового судна, и уже предвкушал скорую встречу с родиной. Но, – он улыбнулся, – богам скучно, они создали нас для того, чтобы глумиться, не иначе. Корабль напоролся на риф, затонул. Я был единственным, кто сумел выплыть. Но оказался на куске скалы посреди моря. Хорошо, шли дожди, у меня была вода. Но еды – никакой. Через тридцать девять дней меня спасли. Корабль, везший рабов в Александрию, подобрал меня, а тамошний повар выходил. Готовил вот такую кашу, ее я ел. Все остальное во мне не задерживалось. Из трупа я стал полутрупом, окреп достаточно, чтобы мои спасители захотели возместить траты на эту кашу. Потому, едва мы вошли в порт Александрии, я сбежал. Чтобы не быть проданным с прочими рабами. Долго скитался. В конце концов, я вернулся. Даже не надеялся, что Капуя примет меня, раскрыв объятия. Ждал пинка. И поначалу показалось, что так оно и выходит. Я не нашел своей матери в Капуе, хорошо, один торговец припомнил, что она давным-давно вернулась в Неаполь, к своему отцу. Я пешком дошел до Неаполя. Думал, меня выгонят, если я постучусь в дом Клодиев. Я был грязен, тощ. Но, вышло иначе, впервые за годы боги обратили ко мне лица, а не задницы. Оказалось, мать ни на мгновение не забывала обо мне, – его голос дрогнул, – ждала меня. Она больше не вышла замуж, не родила других детей. Публий Валерий Камилл ходил к ней, предлагал замужество, но она отказывала. Он звал меня к себе, во флот, но я отперся, после голода на острове я невзлюбил моря и корабли. Я занимался его делами на суше, а три года назад, когда мать, наконец, ответила ему согласием и вышла за него, он усыновил меня. Тогда я отправился в Рим, служить в претории. Вот и вся моя история.
- Занятно, – Децим дожевал свинину. Холодная, жесткая. Кухарки цезарей оказались неважными. – Как, говоришь, тебя раньше звали, до усыновления?
- Я не говорил, – криво ухмыльнулся Цербер. – Но это не тайна. Гай Нумиций сын Сервия Нумиция, который, я надеюсь, до сих пор хлопает глазами в том лупанаре на забаву девкам.
- За твоего отца, нынешнего! – Децим поднял свою чашу с вином, выпил треть. – Что он рассказывал тебе о лабиринте?
- Что он непроходим. Заклинал не соваться туда.
- Но ты сунулся. Зачем?
- Приск! – Цербер хлопнул ложкой об стол. – Сопровождающий овец на заклание – это одно, а принесший цезарю сокровище – совсем другое! Я хочу сделать карьеру, чтобы моему новому отцу не было стыдно за свое решение усыновить меня.
- Значит ли это, что, когда мы доберемся до сокровища, ты убьешь меня?
- Нет, Приск, я не буду таким, как Гальба, – он улыбнулся, наблюдая за произведенным эффектом. – Как прекрасна игра цвета на твоем лице: то бледнеешь, то краснеешь. Успокойся, весь Рим знает, что Гальба выдал за свою твою победу над хаттами.
- И принцепс?
- И принцепс. Высшая власть не может позволить себе неосведомленности. Он знает. Но наместником Верхней Германии назначил Гальбу, ему все почести, а тебе – проклятый лабиринт. Спросишь, почему? А почему боги закинули меня на кусок скалы посреди моря, обрекли на голод и на это дерьмо?! – он толкнул от себя миску с кашей, его лицо задвигалось в разнообразных эмоциях, и снова этим гримасничаньем он напомнил кого-то Дециму.
- Тебя они оставили в живых на том куске скалы, а прочие утонули, – Децим отодвинул миску с кашей обратно к Церберу. Немного зеленоватого варева плеснулось в его блюдо со свининой, когда миска ударилась об него. Он поддел его куском хлеба, попробовал на вкус. Сносно. Но упаси Юнона, есть это всю жизнь.
- Твоя правда, – согласился Цербер. – Ну, а ты сам? Чем оправдаешь их за несправедливость к тебе?
- Может, ты знаешь?
- Знаю.
Отчего-то по спине Децима пробежал холодок.
- Поделись.
- Агриппина, Приск. Цезарь никогда не простит тебе того, что она любила тебя. Кто угодно мог спать с сестрами принцепса, но их сердца должны были принадлежать только ему, любимому брату. Сердце Друзиллы ослушалось и… перестало биться. Цезарь потом места себе не находил от скорби и впредь решил наказывать не сестер, а тех, кому не посчастливилось стать объектом их любви. Удивляюсь, как ты жив до сих пор. Полагаю, Германия тебя хранила. Ты вовремя уехал, а милая Агриппина как раз затеяла с сестрой этот глупый заговор. И принцепс попросту забыл про тебя. А ты явился к нему. И напомнил. В парадных доспехах, с чеканным профилем, с крепкими плечами и без отвисшего ниже яиц брюха. Да он возненавидел тебя в то самое мгновение, что ты вошел!
Децим вздохнул, он не знал, что на это сказать. А если нет слов, надо пить.
Он налил себе вина, в чашу Цербера плеснул воды. Молча выпили, Децим пожевал жесткое мясо, Цербер, не жуя, проглотил ложку каши.
- Отец говорил, там есть пещера, – нарушил он молчание, – довольно большая. Ее пол выложен плитками. Среди них есть такие, что наступишь, и из отверстия в стене вылетит стрела из скорпиона.
- Это все?
- Все. Тиберий дал каждому задание придумать ловушку, и с прочими не делиться под страхом полета со скалы в прибой. Отец узнал случайно, зашел к Нерве в его отсутствие и увидел чертежи на столе.
- Негусто.
- Да. Но мы доберемся до Черного грота, я чувствую.
Децим внимательно посмотрел на Цербера.
- Что? – не выдержал тот.
- Хочу верить тебе. Но не могу.
- Почему? Разве я делом не доказал, что мне можно доверять?
- Ты ищешь свою выгоду.
- Это так, не буду скрывать.
- И это не малая корысть быть замеченным принцепсом.
- Только она. Чего еще я могу хотеть?
Децим посмотрел на него, сухого, как египетская мумия. Его правда, что может хотеть получеловек-полутруп?
<<предыдущая, Глава 11
следующая, Глава 13>>
© 2016, Irina Rix. Все права защищены.