- Что это за монстр? – Агриппина указала вперед, на пришвартованный к пирсу военный корабль. Он был огромным, узким и очень длинным. Его весла были забраны внутрь, паруса спущены, и лишь багровый штандарт с римским орлом развевался на ветру. Нос венчала вырезанная из дерева фигура женщины с рыбьим хвостом и заплетенными в косу волосами.
- Это «Партенопея», жемчужина Мизенского флота, самое большое судно из всех, что когда-либо спускали на воду, детище Валерия Камилла, его гордость, – ответил сопровождающих их Фабий, взявший на себя обязанности покойного капитана. – Спущен на воду всего месяц назад, госпожа.
- Гордость? – она усмехнулась. – Вижу, мой брат совсем обнищал. У него даже корабли худые. Прямо как я. Правда, мы похожи, Луций?
- Ты красивее, – он остановился и посмотрел наверх, в широкое плоское лицо носовой фигуры.
- Пожалуй, – Агриппина тоже остановилась и взяла его под руку. – Не думала, что наяды похожи на моего безмозглого дядюшку Клавдия.
- Он не безмозглый.
- В самом деле?
- Он очень умен. Но скрывает.
- Он еще жив?
- Когда я уезжал из Рима, он был во здравии, – рассеянно ответил Луций. Его внимание было приковано к деревянной фигуре: – Наверное, Камилл немалые деньги заплатил тому, кто вырезал ее.
- Ни аса! Он сам изваял Партенопею! – раздался сзади молодой голос.
Луций, Агриппина и Фабий обернулись. К ним приближался, широко улыбаясь, высокий плотный мужчина лет тридцати в военной форме: облегченном панцире, пурпурной тунике, высоких сапогах, отороченных мехом, и коротком плаще. Шлем с белым плюмажем он держал в руке.
- Атилий Север, – он чуть склонил в поклоне коротко стриженую голову. – Госпожа, – снова кивок – знак уважения Агриппине, как к женщине знатной, раз она идет под руку с легатом, но неизвестной.
- Я – Юлия Агриппина, сестра принцепса.
- О! – он снова поклонился, уже ниже. – Великая честь для меня! – его щеки залились румянцем, в серых глазах заплясали огоньки.
- Твое имя? – спросил Луций.
- Прошу прощения, легат Север! Марк Деций Проб, морской трибун, первый помощник Публия Валерия Камилла! – отчеканил он и помрачнел: – Я был одним из тех, кто подписал послание Гаю Цезарю о прискорбных событиях, о великой утрате, постигшей Рим. А принцепс отправил тебя…?
- Расследовать его смерть.
- Я так и понял, – широкое лицо Проба снова расплылось в улыбке. – Зачем еще Атилию Северу вдруг быть здесь, спросил я себя. Только трагедия могла принудить цезаря оторвать тебя от дел легиона.
- Ты знаешь меня?
- Весь Рим знает!
- Ты льстишь ему, – усмехнулась Агриппина. – Я не могу припомнить ни одной героической битвы, в которой он одержал бы победу.
- Но нет и поражений! – возразил Проб. – Это высшее искусство – сделать так, чтобы царило скучное спокойствие в отданной тебе провинции, и никто не роптал, не замышлял восстаний! Я ведь прав, Атилий Север?
- Не знаю, – раздраженно ответил Луций. Он заметил, что Агриппина с интересом смотрит на Проба, и это, неожиданно для него самого, вывело его из себя. – Я хочу увидеть место, где нашли Камилла, и его тело.
- Конечно, легат! – щеки Проба от взглядов Агриппины сравнялись по цвету со штандартом «Партенопеи», реющим на ветру. – Поднимемся на борт! – широким чеканным шагом он направился к перекинутому через борт на пирс трапу, возле которого мерзли двое солдат городской стражи.
Луций отстал, чтобы распрощаться с Фабием и дать ему товарищеский совет относительно того, что говорить о смерти капитана. Он нагнал Проба и Агриппину у самого трапа:
- Это ведь случилось ночью?
- Да, легат, – ответил Проб.
- Корабль был здесь, в порту?
- Нет. «Партенопея» стояла на якоре, посреди залива.
- Не опасно? Море неспокойно.
- Да, – улыбнулся Проб. – Нептун гневается. В открытом море – не сушеные фиги с медом есть, то еще удовольствие плыть. Но в заливе воды редко взволнованы. Это была его прихоть – жить на море. Он редко сходил на твердую землю. Почти никогда. Только по воле принцепса. Или чтобы увидеться с женой. Он был к ней привязан, но навещал нечасто.
- А другие женщины?
- Гетеры. – Он покосился на Агриппину и, понизив голос, добавил: – Вернее, шлюхи. Из самых дешевых.
- Разве он беден?
- Дело не в этом. Редкий хозяин отпустит с рабом в море хорошую женщину, приносящую доход. Лупанары на этих берегах процветают, клиентов больше, чем товара. Море, соль, жара – все способствует желанию!
- Жара? Я заметил, – они ступили на палубу, и Луций огляделся.
Проб коротко и немного нервно хохотнул:
- Да, легат, прости! Не про эти дни! – он делано поежился. – Такой холод! Мы явно чем-то не угодили богам! Но в обычный год здесь жарко даже в это время года, и….
- Что ты там говорил о фигах с медом? – перебила его Агриппина. – Они у тебя есть?
- Есть, госпожа!
- Я хочу их!
- Госпожа, – Проб склонил голову.
- Сначала ты отведешь нас к телу Камилла.
Агриппина скорчила гримасу, а Проб, указав рукой путь, двинулся на корму:
- Сюда! Его раб Феокл, – продолжил он свой рассказ, – спускал на воду лодку и плыл к ближайшему поселению, там обходил притоны и находил согласную на морскую прогулку, – он ухмыльнулся. – Лежалый товар. Редкий раб согласился бы на этих убогих старух, но Камиллу было все равно, – его лицо вдруг потемнело. – Прости, легат, я не должен так говорить о своем командире.
- Хорошие слова оставь для погребения.
- В ночь своей смерти он отправил Феокла за женщиной. Оттого мы и нашли его так рано. Феокл никак не мог достучаться к нему, когда вернулся. Мы выломали дверь, – он вздохнул, возвел глаза к низко нависшим небесам. – И нашли его там. Обескровленного.
- Где Феокл и эта женщина?
- На борту. Магистрат Гортензий приказал всем, кто был на корабле той ночью, оставаться здесь до ответа принцепса из Рима. Только мне было позволено сойти, чтобы купить провизии, – он оглянулся на трап, по которому взбирались на борт согбенные под грузом носильщики. – Каюту Камилла опечатали, наши – трибунов – комнаты – тоже.
- Магистрат поставил здесь городскую стражу? – Луций скользнул взглядом по солдатам стоящим вдоль бортов и возле крепких дверей каюты на корме. Две дюжины, если считать с двумя, караулящими трап.
- Да. Чтобы приказ был точно исполнен, и никто не сбежал. Камилл был значимой фигурой, принцепс ценил его. И приказ Гортензия понятен. Но, должен сказать, команда не рада ему.
- Почему?
- Люди боятся. Считают корабль проклятым. Камилл слишком часто и слишком громко бахвалился, что превзошел богов, когда проектировал его, что корабль быстр и непотопляем.
- Это действительно так?
Проб с улыбкой пожал плечами:
- Мы не имели случая проверить «Партенопею» в открытом море, ходили по заливу. Я не заметил разницы. Но команда уверена, Нептун обрушит на нас весь свой гнев, едва мы выйдем в море.
- В невозможности потопить это судно, он обрушил весь свой гнев на Камилла, послал к нему стригу, – из-за широкой спины Проба появился невысокий сутулый мужчина лет пятидесяти, с голубыми навыкате глазами и гладким черепом.
- Трибун Тиберий Туллий, – представил его Проб.
- Атилий Север, – Туллий протянул Луцию руку и сжал его запястье узловатыми пальцами. – Рад видеть тебя и знать, что принцепс отправил расследовать смерть Камилла человека, способного найти убийц.
- Нептуна и стригу? Ты льстишь мне.
- Я всего лишь пересказал басни, от которых пухнет этот корабль.
- Не очень сильно он распух, – заметила Агриппина.
- Госпожа Юлия Агриппина, Туллий, – решил представить ее Проб.
- Я узнал, – сказал тот, улыбнувшись, и склонил свою лысую голову в поклоне. – Монеты с твоим профилем еще в ходу, госпожа Агриппина. – Хвала богам и цезарю, что ты снова с нами.
- Я тоже рада, – Агриппина нетерпеливо шагнула к дверям: – Я скорее хочу фиг с медом, Деций Проб обещал их мне. Но Атилий Север жесток: только после того, как мы увидим тело. Умоляю: поспешим! Будьте милосердны к женщине и ее танталовым мукам!
- Боюсь, это зрелище не для глаз сестры цезаря, – угодливо заметил Туллий.
- Мои глаза готовы ко всему. Даже если этот Камилл там вывернут наизнанку, мой аппетит не пострадает.
- Что ж, сейчас вы все увидите, – Туллий отодвинул засов и открыл дверь. Оба солдата городской стражи, что дежурили у каюты, первыми прошли внутрь.
Помещение было сумрачным, пустым, если не считать бочек по углам.
- А где же…? – начала Агриппина.
- Здесь все не как обычно, госпожа, – отозвался Туллий. Хрустнув суставами, он нагнулся, схватил за бронзовое кольцо, потянул вверх. – Люк. Все жилые помещения находятся внизу. Марк, принеси лампу! Сейчас, Проб вернется, и мы спустимся. Камилл не позволял оставлять там свет, и верно делал. Одна искра, и конец кораблю.
Проб вернулся с двумя масляными лампами, одну отдал Туллию, вторую оставил себе и первым пошел вниз, по широким крутым ступеням.
Спустившись, они оказались в очень узком, погруженном во мрак, коридоре.
Проб быстро прошел вперед и осветил его: восемь боковых дверей и одну центральную, ту, которой коридор заканчивался.
- Мы, командование, живем здесь, – Туллий обвел широким жестом боковые двери. – Остальные – за той дверью, – он кивнул вперед, – в общей каюте.
- Это комната Камилла? – Луций остановился возле одной из дверей.
- Да, – ответил Туллий. – Как ты понял?
- Вы сказали, что выломали дверь. Здесь новый косяк. Значит, чинили. У порога сильно натоптано, городская грязь, – Луций достал пугио и сломал печать магистрата. Такими же были опечатаны все прочие двери, кроме той, что вела в общую каюту.
Первым вошел Проб, встал в центре и, подняв над головой лампу, осветил тесную комнату с маленьким круглым окошком, закрытым ставней, сундуком возле стены и высоким узким ложем, застеленным покрывалом из овечьих шкур, поверх которого лежало тело худого человека в длинной льняной тунике и войлочных тапках. Его шея была замотана шарфом, а лицо покрыто куском материи.
Луций поднял ее. Да, Валерий Камилл, тот самый, что служил преторианцем у Тиберия на Капри, постаревший и поседевший. Его кожа была мертвенно-серой, черты лица заострились, нос съехал набок, нижняя челюсть, заросшая щетиной, отвалилась, открыв взгляду неровные желтые зубы и сухой язык.
- Он лежал на кровати или на полу?
- На кровати. Мы ничего не трогали, только прикрыли лицо. Вот, – Туллий поднял тонкую, покрытую венами, руку мертвеца и указал на четыре дыры на запястье. – Следы клыков. Еще здесь, – он задрал тунику Камилла, обнажив бедра. Возле паха были такие же отметины.
- Магистрат видел это?
- Да, легат Север, – ответил сзади один из городских стражников, зашедших следом.
- Хорошо, – Луций склонился над трупом. Приподнял его голову, размотал закрывавший шею шарф, положил рядом с телом. Так же поступил с войлочными тапками. – Чем вы ужинали в тот день, Туллий?
Трибун удивился вопросу, но сдержал любопытство.
- Бараниной с капустой, легат.
- Камилл много съел?
Туллий покачал головой:
- Он никогда не ужинал, говорил, что плохо спит на полный желудок.
- А прочие приемы пищи? Он ел со всеми? Что именно?
- На обед мы ели пирог с рыбой, – ответил вперед Туллия Проб, – его передала с земли жена Камилла, Феокл плавал к ней утром. А на завтрак были лепешки, сыр и оливки. Тогда, оба эти раза, мы ели все вместе.
- А яйца? Яйца вы ели?
- Нет, – быстро ответил Тулий.
- Как он вел себя?
- Был спокоен, – на этот раз первым успел Проб. – Ведь так, Туллий?
- Вполне. Пожалуй, меньше обычного превозносил «Партенопею». Я даже удивился.
- Он не был задумчив, весь в себе?
- Он всегда был весь в себе. Такой человек.
- У каждого из вас своя комната?
- Да, одна для командующего, одна для его раба Феокла, пять – для нас, пятерых трибунов, и одна пустая, для гостей, – ответил Туллий и, опережая вопрос Луция, добавил: – Наши три товарища – трибуны – готовы ответить на твои вопросы, они вместе со всеми в общей комнате.
- Благодарю, Туллий. А теперь прошу тебя и Деция Проба оставить нас и присоединиться к товарищам. Ждите меня там, в общей комнате. Ты, – сказал он одному из солдат, – останься. Твой товарищ пусть доложит магистрату о моем прибытии.
- Слушаюсь, легат! – второй солдат скрылся в темноте коридора.
- Ты подозреваешь кого-то из нас? – спросил Туллий.
- Это расследование, друг Тиберий, – ответил за Луция Проб. – Мы оба были на «Партенопее» в ночь убийства. Конечно, благородный Север нас подозревает.
Туллий побагровел:
- Я бы никогда не поднял руку на него! Он был мне другом и….
- Если ты невиновен, тебе нечего бояться и незачем гневаться, – Луций оттеснил трибуна от ложа к двери. – Раз вы были друзьями, и его смерть – удар для тебя, ты будешь помогать расследованию, а не препятствовать.
- Легат, – Проб поклонился и вытолкнул Туллия в коридор. Уже оттуда обернулся: – Если тебе или госпоже Агриппине что-нибудь понадобиться, я сразу явлюсь! А пока, – он широко улыбнулся Агриппине, в его серых глазах заплясали сатиры, – я приготовлю угощение для благородной гостьи. Фиги в меду, я верно понял?
- И хлеб! Свежий! Или пирог! Сладкий!
- Будет исполнено, госпожа! Только зайду в свою комнату. Я ведь могу это сделать, Атилий Север?
- Нет, Проб. Ты идешь вместе с Туллием в общую комнату. Ты, – приказал Луций солдату, – проследи. И запри дверь снаружи.
- Луций! – возмутилась Агриппина. – Пусть зайдет!
- О, нет, госпожа, Атилий Север прав, – Проб улыбнулся еще шире. – Сам я не подумал об этом, но, раз я хочу зайти к себе, это может значить, что я намерен скрыть какие-то следы, указывающие на меня, как на убийцу Камилла. Мне не нужны подозрения. Я чист. И потому подчиняюсь. Но кое-что у меня есть с собой, – он достал из висящего на ремне кожаного футляра что-то завернутое в пальмовые листья, – медовые лепешки, госпожа. Они помогут обмануть голод.
- О, Марк! – Агриппина одарила его самой радушной из всех женских улыбок, которые Луцию доводилось видеть.
- Госпожа, – Проб поклонился и попятился к двери.
- Если бы он хотел уничтожить что-то, что могло указать на него, как на убийцу, он это сделал бы уже раз сто, – проворчала Агриппина, когда дверь за Пробом закрылась. – Еще до того, как магистрат приказал опечатать двери.
Луций не ответил. Приоткрыв круглые ставни, выглянул наружу и только потом проронил:
- Он нравится тебе.
- Кто?
- Проб.
- Ревнуешь?
- Нет.
- В самом деле? Нет? – она улыбнулась, обнажив клыки. – Он молодой, живой, веселый, у него легкий нрав. Конечно, он мне нравится. Ты против?
- Я ничего не знаю о нем.
- А я доверяю своему чутью. Он искренне хочет угодить мне. Что ты ходишь кругами по комнате? Осмотри тело!
- Я увидел достаточно.
- И что ты скажешь моему брату? – Агриппина развернула сверток и откусила от лепешки. – Что это тварь-кровосос, и расследование окончено?
- Это человек.
- И он, видимо, прячется в щелях между досками, – съязвила она, наблюдая, как Луций, стоя на коленях, проводит лезвием кинжала меж тесно подогнанных друг к другу досок пола.
Не поворачивая к ней головы, он сказал:
- Камилла находят обескровленным в собственной постели, крови нет, дверь заперта изнутри. Вывод?
- Гнев богов.
- Я это уже слышал недавно. От тебя. Про гнев богов и потусторонних тварей.
Агриппина покосилась в сторону двери и прошипела:
- Там был яд! Цикута! А здесь?! Он обескровлен! Это никаким ядом не сотворишь!
Он поднялся с пола, смахнул пыль с одежды.
- Идем, – он подвел ее за руку к телу Камилла: – Кровь вытекла не через эти отверстия. Их пробили уже после его смерти, чтобы изобразить укус. Стрига прокусывает крупный сосуд, если верить преданиям. Тот, кто сделал это, примерно знает, где сосуды находятся, но не точно. Смотри, – он сделал надрез на бедре покойника, развел в стороны края серой кожи с желтыми пластами жира. – Эти дырки никуда не ведут. Вот, – он указал острием пугио на толстый жгут артерии, – сосуд, и он не тронут.
- Но как из него вытекла кровь? И где она?
- Там, где он ужинал.
- Он не ужинал. Ты же слышал.
- Слышал. Но вот это что тогда? – он указал на коричнево-белый плоский кусочек, прилипший к губе мертвеца, такой же застрял в его седой щетине, еще несколько виднелось в приоткрытом рту.
Агриппина подцепила ногтем кусочек со щеки, поднесла к глазам, зажав между большим и указательным пальцем:
- Это скорлупа. Перепелиная.
- Да. Но ты ведь слышала, что сказали Туллий и Проб, они не ели в тот день яиц. И здесь нигде нет яиц, в этой комнате.
- И что это значит?
- Что его убили не здесь.
- Дверь была заперта изнутри, ты забыл?
- И что из этого следует?
- Не знаю. Удиви меня.
- Отсюда есть ход в другое помещение. Надо найти, где, – он шагнул к стене.
- Подожди! – Агриппина удержала его за руку. – Но, раз кровь вытекла не через эти дырки, то как?
- Ему перерезали горло.
- Его горло цело.
- Выглядит целым, и при этом не такое серое, как его лицо.
Луций вышел в коридор, сказал что-то солдату – Агриппина не разобрала слов. Он вернулся с флягой, намочил край ткани, снятой с лица покойника, и потер его шею. На ткани остался рыжеватый след.
– Грим.
Он продолжил тереть, пока шея Камилла не стала такой же землисто-серой, как прочие его покровы. Стало видно, что его горло по кадыку пересекает тонкая, с волос толщиной, линия. Агриппина тронула ее ногтем.
- Это не разрез!
- Разрез. Но его склеили. И загримировали. Одежда, в которой он был в момент смерти, должна была пропитаться кровью. Поэтому его обмыли, переодели, шею замотали шарфом. Но шарф колючий, такие носят поверх одежды, не на голую кожу. А туника слишком легкая. Если бы он мерз, надел бы шерстяную. На тапках бурые следы. Возможно, брызги крови. На лодыжках следы от веревки. Его подвесили за ноги и ждали, пока вытечет вся кровь. Увы, милая, это опять не боги.
- Не боги, – согласилась Агриппина.
- Посему, или отсюда есть иной выход, кроме двери, или Туллий и твой любимый Проб лгут, и все было не так, как они рассказывают.
- Он не мой любимый, – огрызнулась она.
- Эй, – Луций позвал солдата в приоткрытую дверь. – Что под нами? Трюм?
- Нет, легат, ничего. Море!
- Не может быть. «Партенопея» – не плоскодонка, уходит глубоко. Отодвинь кровать.
Солдат налег на ложе, сдвинул его вбок.
- Ты надеялся увидеть люк в полу, Луций? – спросила Агриппина и, зевнув, села на сундук. – Его нет. Только пыль. Увы.
Тот оставил ее слова без ответа. Взяв лампу, он посветил ею над местом, где только что стояло ложе. Агриппина права: пыль. Но не везде. Он шагнул в центр чистого пространства и подпрыгнул.
Пол ушел из-под ног. Луций едва не провалился вниз, но успел ухватиться за край доски и повис на руках.
- Люк! – Агриппина вскочила с сундука. – Открывается не вверх, а вниз!
- Если сильно надавить, – добавил Луций. Едва он, подтянувшись, выбрался наверх, люк со щелчком вернулся в первозданное положение. – Там пружина.
- Мы ведь спустимся? – глаза Агриппины загорелись. – Солдат, открой люк!
Дождавшись одобрительного кивка легата, тот с силой надавил на люк.
- Здесь лестница, госпожа, – сказал он.
- Вижу!
- Я пойду первым, – остановил ее Луций.
- Думаешь, убийца все еще там? Стрига? Или Нептун с трезубцем?
Не утрудившись ответом, он скользнул вниз, держа лампу в одной руке и пугио в другой. Было бы верным взять у солдата меч, мелькнула мысль, но сразу угасла: внизу не было никого: ни людей, ни разгневанных божеств, ни потусторонних тварей.
Лампа осветила длинное узкое помещение с низким потолком. К нему, в дальнем конце комнаты, за бронзовые крючья, был подвешен свернутый в жгут гамак, отбрасывающий странную раскидистую тень. В углу стояла корзина, прикрытая белым полотном. В центре лежал опрокинутый треножник. Доски пола вокруг него были опалены, там же валялись обугленные по краям листы пергамента, лежал на боку котелок и несколько маленьких округлых предметов.
- Яйца, – услышал он сзади голос Агриппины. – Перепелиные. Ты был прав. – Она подошла к корзине, приподняла с нее ткань. – Здесь их не меньше сотни. И хлеб…, – она поднесла ко рту ломоть, но вдруг остановилась и швырнула его обратно в корзину. – Нет уж, не буду рисковать! – она пнула корзину ногой и огляделась, чтобы отвлечься от мыслей о еде. Ее взгляд наткнулся на гамак: – Какая странная от него тень.
- Это не тень, милая. Это кровь.
<<предыдущая, Глава 8
следующая, Глава 10>>
© 2016, Irina Rix. Все права защищены.