- Префект не придет, Атилий Север. Отбыл с форума прямиком на виллу магистрата. Не жди. Тиберий Туллий все еще не пришел в себя. Команде «Партенопеи» разрешено спускаться на берег, но у корабля по-прежнему дежурит дюжина гвардейцев….
Луций поднял глаза: едва различимый в слабом факельном свете, у решетки стоял центурион Волумний. Его вкрадчивый голос был солон сочувствия.
- Тебе нужно постараться уснуть, Атилий Север.
- В этой сырости? – сквозь стиснутые зубы спросил Луций. Челюсти едва не свело от этого усилия: от холода зуб на зуб не попадал, но демонстрировать свою слабость участливому центуриону было ниже его достоинства.
- Понимаю, – вздохнул Волумний и замолчал. Но не ушел, остался стоять, водя толстыми короткими пальцами по прутьям решетки и поглядывая на узника.
- Тебе не спится, центурион? – спросил Луций, не выдержав этого громкого молчания. – Чего ты хочешь?
Тот снова вздохнул, тягостно, протяжно.
Луций поднялся, подошел к решетке, посмотрел по сторонам: рядом ни души, узник напротив по-прежнему раздирает затхлый воздух подземелья раскатистым храпом.
- Если ты хочешь предложить мне помощь, – проговорил он вполголоса, – я готов это обсудить. Твое вознаграждение или что ты там хочешь?
- Нет! Атилий Север, вовсе нет!
Выражение лица патриция заставило его попятиться.
Луций сдержал в себе порыв рявкнуть на Волумния. Он медленно вдохнул, еще медленнее выдохнул и спокойно спросил:
- Тогда зачем ты здесь?
- Атилий Север, я…, – центурион замялся. Луцию даже показалось, что он залился краской.
- Поспеши к своему подсолнушку, – сказал он, утратив терпение.
- Я о нем и хотел тебе… сказать…, – центурион не заметил сарказма в его тоне.
- Он мне не интересен.
- Ты неверно понял меня…, нас…. Да, я знаю, как это выглядело, слышалось, но…, – Волумний развел руками, – все совсем не так, как ты мог подумать….
Луций хотел снова съязвить, но передумал. Не стоит делать центуриона своим врагом. Он чтит устав, боится Афрания и не пойдет на нарушение префектова приказа. Но положение таково, что любая помощь может оказаться кстати.
- Расскажи. Я буду рад изменить свои суждения о тебе и подсо… этом юноше.
Волумний прочистил горло, посмотрел по сторонам, обернулся назад, на храпящего узника.
- Спит, падаль, – пробормотал он. – Ты, я уверен, решил, что я из неотесанных крестьян, что читают, шевеля губам, а писать умеют разве что свое имя. А Тиридат тебе видится размалеванной девкой, но это не так.
- Буду рад признать, что ошибался.
- Мы…, – Волумний волновался, и от волнения обильно потел. Но кокон мехового плаща не ослаблял, лихорадочно кутался в него все плотнее и плотнее. – Я много читал, и я согласен с греками. Да, ты наверняка считаешь их…, – центурион задумался, подбирая походящее слово.
- Рим чтит Грецию, как принцепс Калигула чтит своего дядю Клавдия, – пришел ему на помощь Луций.
- Прости?
- Трагедия Греции – излишний ум ее сыновей, много слов, мало силы.
- Греки были величайшими воинами!
- До тех пор, пока Рим не окреп.
- Пусть так! Но во многом они были правы! В том, что женщина – не равна мужчине, что она – глупа и идет на поводу у своего естества. Вот даже госпожа Агриппина…. Правнучка Августа, дочь великого Германика, а не способна думать ни о чем, кроме еды! Я видел! – Волумний покачал головой. – Скорбное зрелище! Только и делает, что жует! Или пьет, или ноет, что голодна.
- Условия ссылки госпожи Агриппины были суровыми. Ни ты, ни я не выжили бы там.
- Ты полагаешь, она изменится? Нет! В женской голове не может быть больше одной мысли, никак и никогда! Я был женат. Давно. Знавал и других женщин, красивых и дурных, страстных и холодных, добропорядочных и шлюх. Все одинаковы. Ни с одной не о чем было говорить, все их мысли: о детях, пище, нарядах!
- Возможно, ты прав.
- Да! – воскликнул Волумний и выдернул из-под плаща руку. – Я сразу увидел это в тебе! Ты – похож на нас, это есть в твоих глазах! И Тиридат мне сказал, что….
Луций не успел совладать с собственным лицом: оно приняло кислое выражение, и центурион осекся на полуслове.
- Я оскорбил тебя, Атилий Север? Поверь, – он приложил руку к сердцу, – я не хотел!
- Нет, Волумний, – выдохнул Луций. – Но военный устав запрещает свободным гражданам, солдатам Рима, вступать в связь друг с другом.
- Это придумал тот, кто был рабом своей жены. Сыны Греции любили друг друга, и это не мешало им побеждать! – разгорячившийся Волумний стащил с себя плащ и перекинул его через руку. – Я слышал, принцепс Калигула чихает на эти дедовские глупости!
- Принцепсу Калигуле дозволено многое, – Луций с трудом оторвал полный зависти взгляд от плаща центуриона. – То, что запрещено простым солдатам.
- Но ты ведь согласен, что женщина – скорее животное, нежели человек? У них нет ни души, ни разума!
Луций пожал плечами: искать в женщине ум и душу – занятие бессмысленное и пустое. Равно как и попытки наделить высоким смыслом связь двух свободных мужчин. Но многие грешат этим. Мало кто признает, что движим всего лишь инстинктом. Бесспорно, куда приятнее рассуждать до хрипоты о божественной подоплеке.
- Скажи, Атилий Север, о чем ты говоришь со своей женой?
Волумний совсем осмелел, подумал Луций, уж не пьян ли?
- О нашем сыне, – терпеливо ответил он. – О том, что ему пора жениться.
- И больше ни о чем! – просиял Волумний. – А о судьбах Рима, о войнах, о торговле? Уверен, эти вещи ты обсуждаешь с мужчинами, товарищами!
- Нет, Волумний, не обсуждаю. Прости, что разочаровал тебя.
Узкий лоб центуриона пошел морщинами, он удивленно спросил:
- Как так?!
- Так.
- Ты просто не хочешь признать! Как и многие. Греки были честны сами с собой. А мы, римляне, лжем сами себе, душим свои чувства. И пусть бы ради великой цели, как то делал Валерий Камилл, но в угоду дедовским заветам? – центурион фыркнул.
- А что Валерий Камилл сделал ради великой цели?
- Женился на Клодии Домицилле. Что же еще? – обдав его хмельным дыханием, воскликнул Волумний. Вот и прояснилась причина его развязности.
- Не понимаю.
- Деньги, Атилий Север, деньги! Он женился на ней для того, чтобы получить средства для строительства новых кораблей, нового флота!
- Кораблей? – удивился Луций. – По словам Домициллы, всех ее немногих средств хватило лишь на «Партенопею».
- Она так сказала? Ничего себе! – центурион присвистнул.
- Что ты имеешь в виду?
- Она – дочь Гая Клодия Скавра, старшего брата Тита Клодия Скавра. А Гней Клодий – ее двоюродный брат, сын Тита.
- Не слышал ни об одном из них. Кто все эти люди?
Волумний хохотнул:
- Люди, которым принадлежал самый большой торговый флот в империи. Эта семья еще при Сулле начала богатеть на торговле рабами, но обошла всех прочих при Августе. Жестокие были люди.
- Были?
- Тит и Гней погибли несколько лет назад. Утонули в шторм. И Домицилле досталось все.
- А ее отец?
- Умер вскоре после этого. Поговаривают, не без помощи любимой дочери. Вернее, нелюбимой, если начистоту.
- Ты хочешь сказать, она богата?
- Очень. Но простых кровей. Ее замужество с Камиллом – выгодная сделка. Он получил средства, она – благородное имя для своего сына.
- Я думал, она любила его.
- Возможно. Но он ее – нет. Его сердце и чресла принадлежали юноше…, – он нахмурился. – Тиридат помнит его имя, а я забыл…. Он сгорел в лихорадке несколько месяцев тому….
- Феокл, раб Камилла, привозил ему женщин на «Партенопею», не юношей.
- Феокл верен хозяину и охраняет его доброе имя, но…, – Волумний развел руками, – мы-то знаем правду.
- Я видел одну из этих женщин. Феокл привез ее на лодке на «Партенопею» в ночь убийства.
- Атилий Север, можешь не верить мне, но Камилла не интересовали женщины!
Домицилла лгала? Лгала. Сплошная ложь, ни слова правды. Навет на Рубелия, сетования на собственную бедность. И лгал Феокл? Не лгал, утаивал правду, сохранял доброе имя покойного хозяина, хороший раб. Теперь понятно, отчего привозимые им лупы были самого низкого сорта, дешевые и почти спившиеся: Камиллу они были без надобности, просто прикрытие, Феокл же был рад довольствоваться и такими.
По хребту пробежал нервный холодок. Он вспомнил, как загорелись глаза Агриппины, когда он сказал ей о своих подозрениях в отношении Домициллы, как она сама предложила поговорить с ней. Тогда это были всего лишь подозрения, теперь же он был уверен – вдова Камилла что-то скрывает, и она опасна. Только бы Агриппина не отправилась к ней!
- Волумний, мне нужна твоя помощь…. Подожди! Я не прошу меня выпустить или принести горячего вина, приказ есть приказ. Я только прошу тебя удостовериться, что госпожа Агриппина – под надежной охраной в доме магистрата.
- Незачем убеждаться, легат Север. Она – там. Я уверен!
- Я прошу тебя. Обещаю, ты будешь вознагражден.
- Вознагражден…, – грустным эхом повторил Волумний. – Все говорят, твои дни сочтены. Оттого я и пришел. Скрасить твои последние часы.
- С этим я справлюсь без твоей помощи. Иди.
Волумний колебался. Подталкиваемый плещущимся в желудке вином, он пришел поговорить с человеком, который спас ему жизнь. Хотел поддержать его. Словом, но не делом.
- Возьми, – Луций легко снял с заледеневшего пальца кольцо в виде морды льва с глазами-рубинами. – Тебе за труды, подарок.
Глаза Волумния загорелись, он стиснул кольцо в кулаке.
- Сделаю!
Он повернулся на пятках и быстро вышел, почти выбежал в коридор. Но вскоре вернулся, неся скуту.
- Вот! – он просунул щит меж прутьев решетки. – Префект сказал: ни плаща, ни одеяла, ни воды, ни еды! Но про скуту он не говорил! – и пояснил: – Ты можешь сесть на нее! Хотя бы сухо!
- Благодарю, Волумний, – Луций принял скуту из рук центуриона, дождался, пока тот выбежал, и швырнул ее в угол. – Болван! – пробормотал он яростно.
- Хватит шуметь! Люди спать хотят! – подал голос узник из камеры напротив.
Его голос, сиплый, чуть сдавленный, показался Луцию знакомым. Он уже слышал его, причем недавно, и обладатель его не из старых знакомцев, а из людей, встреченных в последние дни.
- Меций?
Из бесформенной кучи тряпья раздался нечленораздельный звук: то ли хрюканье, то ли брань. Человек с трудом поднялся и, подволакивая ногу, подошел к решетке своей камеры, приник к ней и уставился пристально на Луция.
- Легат Атилий Север! – воскликнул он едва ли не с радостью. – Вот уж не ждал тебя увидеть здесь!
- Так уж не ожидал, после того, как оговорил меня!?
- Оговорил? Оговорил?! – Меций, казалось, чуть не задохнулся от праведного гнева. – Как бы не так! Стал бы ты мне платить, не будь ты убийцей!
- Я не убивал их.
- А кто же еще? – Меций снова хрюкнул. – Не будь это ты, стал бы тратить столько золота, чтобы я взял на себя вину?! Или…, – он замолчал. – А! Ты прикрываешь кого-то другого! Но кого?!
- Кстати, где золото? – Луций решил увести Меция с пути ненужных рассуждений и догадок.
- Нет золота, – буркнул тот и сплюнул. – И ведь чувствовал я, что гнилая душа у того лысого египтяшки, шепчет, глазами посверкивает, щерится, сучий потрох! Он меня и сдал, больше некому! Чтоб у него завелись черви в мошонке, а член отсох! Задница Нептуна, прямо с девки сняли! Такая была, что Юлия Ливилла, не хуже! Только волосы – вороньи, и кожа пахнет иначе….
- И где это было?
- Где?
- Я наказал тебе бежать из города. Далеко ты убежал?
Меций издал неясный звук, запнулся.
- Ты остался в Неаполе, болван, – догадался Луций и отошел от решетки, прислонился спиной к влажной стене. Гай Меций – бесспорно, дурак, но сам он вряд ли умнее. Там, где можешь быть милосердным, будь жесток вдвойне. Так напутствовал старик Тиберий, отправляя его командовать Тринадцатым легионом. Жестокий был человек, расчетливый. В Агриппине, его внучатой племяннице, течет та же кровь. Она была права: стоило обвинить Меция и сразу выкинуть за борт. Смерть никчемного ничтожного клопа списали бы на праведный гнев патриция. Этот болван кормил бы рыб, а не разбалтывал чужие тайны по кабакам, и Афраний с Гортензием никогда не узнали бы об этом происшествии.
- Это она, да?! – хриплый голос Меция вырвал его из задумчивости. – Ее ты прикрываешь, Юлию Агриппину, я прав?
Луций вздрогнул. Проклятый ступид!
- Заткнись.
- Ливилла сказала мне, что ее сестра – коварное чудовище, что из-за нее одной они оказались на острове, но цезарь отчего-то простил ее. Ее, а не Ливиллу!
- Ты даже поговорить с ней успел за четверть часа.
- Я только слушал! – оскорбился Меций и закашлялся. В отличие от Луция у него было одеяло, но оно – хоть он и кутался в него – не уберегло его от простуды. Воздух со свистом пробирался сквозь легкие, голос был гнусав. – А ты – болван, отказался от ее предложения!
- Твой язык тебя губит, Меций.
- Губит? Хочешь сказать, я слишком вольно разговариваю с тобой? – он шумно шмыгнул носом. – Могу позволить! Префект Афраний – серьезный человек, и он пообещал мне жизнь и свободу. А ты – труп, легат, и благородная кровь твоих предков тебе не поможет, ты их скоро увидишь, всех своих вислогрудых прабабок и вялочленных….
- Меций! – рявкнул Луций. – Тихо!
Моряк разом захлопнул рот и услышал то, что заставило легата резко оборвать его исполненную чувств филиппику: звук приближающихся шагов, стелющихся, быстрых. Стражники ходили иначе: неторопливо и тяжело, шаркая подбитыми гвоздями калигами и бренча амуницией.
Шаги затихли перед самым поворотом в тупик. Меций сверкнул глазами и раскрыл рот: незаконченная речь требовала продолжения и завершения. Но вырвался из него только удивленный хрип. Из его камеры было хорошо видно того, кто замер в коридоре. Луций же первым увидел не торс, не голову, не руки, а наконечник стрелы. Глаза едва успели передать мозгу эту картинку, как тело инстинктивно метнулось в угол, к брошенному щиту, подхватило и спряталось за ним.
Об умбон что-то ударилось и отскочило. Луций быстро выглянул из-за края щита. Человек в длинном плаще, с надвинутым на лицо капюшоном стоял в шаге от решетки и быстро-быстро перебирал руками. В пробивающемся сквозь тучи лунном свете сверкнуло что-то на полу: будто быстрая змейка. Стрела на веревке, догадался Луций. Слишком короткая и тонкая, чтобы убить. Разве что повезет, и попадешь в глаз. Но тот, кто проник в преторий и сумел пройти мимо стражников, вряд ли настолько самонадеян, что рассчитывает на подобное везение. Значит, стрела отравлена.
- Эй! Стража! – крикнул он. – Быстрее сюда!
Человек в плаще еле слышно хмыкнул. Луций еще раз на секунду выглянул из-за щита, успел разглядеть заросший светлой щетиной тяжелый подбородок незнакомца, кавалерийский лук в его руках, и услышать едва различимый скрип: гость натянул тетиву. Но стрелять не торопился, сделал шаг вперед. Свернувшись под защитой щита, как рептилия, Луций посмотрел на него снизу, в щель между полом и скутой. Так и есть, стоит перед решеткой. Крупные ступни, сапоги из толстой кожи.
Из коридора доносились храп, брань, бормотание. Но никаких шагов. Похоже, гость заранее позаботился о стражниках.
- Кто ты такой? – крикнул он. – Кто послал тебя? Афраний?
Тот не ответил. Луций приподнял щит, увеличив щель для обзора. Взору открылись мускулистые голени, темные полы туники, широкий ремень, перетягивающий выступающий живот.
Раздался тугой звук спущенной тетивы.
Луций резко опустил щит, придавливая стрелу к полу. Маневр удался. Не дав гостю опомниться, он отвел скуту в сторону и схватил тонкую, но прочную нить, привязанную к древку стрелы, дернул на себя. Незнакомец вскрикнул: веревкой ему содрало кожу с ладоней. Он выронил лук, скорчился, прижимая руки к животу, зашипел сквозь зубы проклятия. Луций воспользовался этим: не выпуская из рук скуты, прыгнул вперед, к решетке, и с размаха ударил гостя носком сапога по незащищенной голени. Тот взвыл и рухнул набок, свернувшись, как плод в утробе, и стиснув ранеными ладонями ушибленное место. Голова его, все еще скрытая капюшоном, оказалась на расстоянии ладони от камеры Меция. Тот хмельно хохотнул, протянул руки меж прутьев решетки и схватил его за горло. Незнакомец захрипел, крупные ноги заелозили по полу. Он выдернул из ножен кинжал, принялся тыкать наугад, пытаясь попасть в Меция. Но моряк был ловок, умело избегал невпопад разящего клинка, а потом и вовсе исхитрился и выбил кинжал из руки противника. У того изо рта сквозь хрип прорвался утробный крик боли.
- А ведь я тебя знаю! – от натуги Меций ощерил зубы, его глаза вылезли из орбит и налились кровью.
- Кто он? – Луцию с его места лица гостя было не разглядеть.
Меций на миг отвлекся, вскинул голову, и этого мгновения его противнику хватило для того, чтобы изменить ход событий в свою пользу. Судорожно шарящая по полу рука наткнулась на отколовшийся от стены кусок известняка.
- Осторожно! – успел крикнуть Луций.
Но поздно. Камень врезался в лоб Меция с чавкающим хрустом. Его левый глаз лопнул, растекся, нос превратился в месиво. Не издав не единого звука, моряк упал назад.
Незнакомец остался лежать, тяжело дыша. Его широкая грудь вздымалась, из горла вырывался хриплый свист. Прежде чем встать, он снова надвинул на лицо капюшон, и только потом поднялся, огляделся. Его лук лежал на полу, но он не поднял его. Значит, отравленных стрел больше нет, сделал вывод Луций.
- Кто послал тебя? – спросил он.
Незнакомец не ответил. Нагнулся, подобрал с пола кинжал, сделал шаг к стоящему у решетки Луцию, остановился, принялся раскачиваться из стороны в сторону, будто часовой, спящий на ногах. И вдруг сделал выпад вперед, метя Луцию в грудь.
Тот закрылся щитом. Лезвие ударилось в дерево, застряло в нем. Он быстро шагнул назад, вырывая рукоять кинжала из руки противника.
- Для наемного убийцы ты слишком неповоротлив, – съязвил он и, расшатав, вытащил кинжал из щита.
С завидной прытью гость отпрыгнул в коридор. Некоторое время стоял там, сопя. Его длинная тень раскачивалась, наползая на мертвого Меция. Луций отошел к дальней стене камеры, держа наготове кинжал и щит.
Тень вдруг исчезла, послышались удаляющиеся шаги, потом – приближающиеся.
Вернулся, но выйти не торопится. Луций стиснул сильнее ремень скуты: наверняка нападет снова, и одним богам ведомо, какой способ изберет на этот раз. Но незнакомец удивил. Тень стала короче, толще, будто ее обладатель присел на корточки. Показалось древко копья. Им незнакомец поддел валяющийся лук и подтащил к себе. Распрямился: тень снова стала длинной.
- Не радуйся раньше времени, это всего лишь отсрочка, не спасение, не победа. Так даже лучше. Этот болван, это ведь ты убил его, того, кто свидетельствовал против тебя! – свистящий шепот был полон торжества. – Взял камень, бросил, размозжил ему череп. Скажешь, что не ты? Но кто тебе поверит? Я ухожу, не оставив следов!
- Стрела. Она у меня. И твой кинжал.
Тень перестала подрагивать. Очевидно, эта мысль не успела прийти в голову незнакомца, и теперь осознание фатальной ошибки сковало его.
- Не забудь про мертвых стражников, – добавил Луций. – Выйди на свет, расскажи мне все, и я клянусь, что сохраню тебе жизнь. То, что ты делаешь, – глупо. Рано или поздно я выясню, кто ты и твои наниматели. И тогда – не жди милосердия.
- О стражниках не беспокойся, они живы. Просто спят, – прошептал в ответ незнакомец и с ехидством передразнил: – Милосердия…. О милосердии будешь молить ты, клянусь.
Тень дернулась, съежилась и исчезла.
<<предыдущая, Глава 30
следующая, Глава 32>>
© 2016 – 2017, Irina Rix. Все права защищены.