На Бычий форум уже с полудня начал стекаться римский люд. На сборной сцене перед латаным занавесом стоял облаченный в просторный хитон худой мужчина средних лет. Он приветствовал вновь прибывающих, цепким взглядом вылавливал тех, кто одет богаче, кто нетрезв, кто явно гость в столице. Такие обыкновенно уже на середине представления распускали тесемки своих кошельков и бросали на сцену монеты. И они, эти славные люди должны находиться как можно ближе к сцене, сидеть на скамьях, а не толкаться среди охочих до дармовщины зубоскалов.
Многочисленное потомство этого мужчины – разновозрастные детишки в стертых сандалиях и ветошных туниках и платьицах – помогали в этом деле отцу: отыскивали в толпе тех, кто наверняка расщедрится, и вели к скамьям у сцены. Иногда ошибались. Сбитые с толку расшитыми золотом одеждами, не всматривались в лица, а зря: сжатые в тугую гузку сухие губы или желчная желтизна кожи – приметы скупца, того, кто никогда не платит. И, напротив, человек одетый просто, но с лицом чистым и приветливым, мог оказаться богачом, тем, кто не любит излишней роскоши, когда выходит в народ.
Вот и сейчас, один из мальчишек прошел мимо стоящих чуть в стороне троих мужчин и направился к горластому толстяку. На одной его руке висела хмельная лупа. Во второй он держал жирный пирог, который с аппетитом поглощал, прикладываясь время от времени к фонтанчику для общественного питья.
- Глупец, – пробормотал мужчина и дал себе зарок после представления выпороть мальчишку, с болью наука входит лучше в бестолковые головы, не единожды проверено. – Будь у него лишние деньги, он запивал бы пирог вином, пустая ты голова! Эй, Марк, беги к тем троим!
Отскребавший от сцены засохший помет чаек подросток оторвался от своего занятия, посмотрел туда, куда указывала отцовская рука, и воскликнул удивленно:
- Но, отец, они же рабочий скот!
- Присмотрись лучше, болван! Мелкий – ты прав – шлепок авентинского дерьма, хоть и в дорогих сапогах. Такие, как он, не бросят и медного аса, крысиная мордочка. Но двое других!
- Лысый на раба похож. Не будет ведь свободный брить голову, а второй….
Отец отвесил сыну оплеуху:
- Сколько раз вам говорить?! На одежду смотри, но всматривайся в суть! Осанка, плечи, кожа, они не рабы и не чернь! Ты видишь худую тунику, я вижу благородную кровь! Одному Юпитеру ведомо, зачем этот человек обрил голову, может, из-за болезни, может, в знак траура….
Парень нахмурился, всмотрелся. Понял, о чем говорит отец. Эти двое выделялись в толпе, как парфянские кони, забредшие в табун диких ослов.
- Приведи их сюда! – шикнул ему отец, и он сорвался с места.
Но троица повела себя странно. Увидев устремившегося к ним мальчишку, они бросились врассыпную: два красавца в проулки, их похожий на крысу приятель – в сторону круто обрывавшегося к Тибру берега.
Мальчик остановился, непонимающе захлопал ресницами, обернулся беспомощно назад: отец наверняка разозлился, ведь он – ступид – спугнул щедрых зрителей.
Но отец смотрел в другую – противоположную от Тибра – сторону. Людская масса, до этой минуты казавшаяся застоявшимся болотом, отхлынула волной от показавшейся из переулка пары солдат в пурпуре преторианской гвардии. За первой парой последовала вторая, за ней – третья. Мальчик успел насчитать девять пар прежде, чем на брусчатку форума ступила нога огромного германца в накинутой на плечи медвежьей шкуре. Откинув с лица свалявшиеся космы, он обвел площадь внимательным взглядом, обернулся и пролаял что-то другому германцу. Тот поджал губы и скрылся в переулке, из которого только что вышел. Прошло несколько минут, он не появлялся. Его старший товарищ терпеливо ждал, недобро поглядывая на людей, распластавшихся спинами по хлипким стенам торговых рядов.
Наконец, из переулка показался человек. Но не давешний германец. Косматый бросился к нему, как нянька к сбежавшему ребенку, но тот остановил его нетерпеливым взмахом руки и решительно двинулся вперед, к сцене.
Лицо старого актера в тот миг преобразилось, из взгляда исчезла тухлинка, бесцветные глаза залучились радостью. Но собственного сына ему было не обмануть этой маской. Его выдавали подрагивающий подбородок и мелко дрожащие руки. Он был напуган, страшно напуган.
Неловко спрыгнув со сцены, отец сделал несколько шагов и простерся ниц.
- Принцепс…, – мальчишка услышал где-то рядом с собой свистящий шепот. – Гай Цезарь….
Сердце застучало в груди. Цезарь, правитель Рима, человек, лицо которого смотрело с тысяч статуй по всей империи, был совсем рядом, во плоти! Мальчик вытянул шею и привстал на носки. Нет, так он ничего не увидит. Слишком мал ростом. Надо забраться куда-нибудь!
Он повертел головой. На густо оплетающем стену термополиса винограднике его взгляд остановился, а губы разошлись в широкой улыбке. Нашел!
Принцепс тем временем дошел до лежащего ничком в пыли актера, хохотнул и легонько толкнул носком сапога его плешивую макушку.
- Вставай, пьяница! Тебе пора играть, а ты разлегся тут, храпишь и портишь воздух!
Германец за спиной цезаря загоготал. К нему присоединились его товарищи и преторианцы. Робко прыснул кто-то из толпы.
- Народ римский! – принцепс резко обернулся и раскинул руки так, будто намеревался обнять весь форум. – Возлюбленные мои дети! Я счастлив быть среди вас! Не страшитесь, подойдите ближе, садитесь! И насладимся театром! – он скосил глаза на актера, что поднял голову, но плечи и грудь продолжал вжимать в брусчатку. – Какая у тебя гибкая шея, милейший…. Чем нас порадуешь сегодня? Надеюсь, мне не придется плакать?
- Нет, нет, божественный, нет…, – горячо затряс головой актер. – Комедия!
- Вульгарная?
В горле у актера булькнуло.
- Вульгарная, – с удовлетворением заключил Калигула. – Народ любит пошлые сценки. А я…. Я вместе с народом. Начинай!
Актер вскочил и, сверкая подошвами сандалий, побежал за сцену.
- Достань мне кресло, – приказал цезарь германцу и добавил, уже для себя и Цезонии, манерно и плаксиво: – Моя спина не выдержит долго без опоры! – он присел на скамью и поморщился: голая нестроганая доска не отличалась удобством.
- Не лучше ли, муж мой, уйти отсюда?
- Что? Я хочу посмотреть пьесу, хочу знать, что нравится простым людям.
- Прикажи актерам явиться на Палатин. Здесь опасно.
- Опасно? И кто же здесь опасен?
- Здесь слишком людно. Сотни, тысячи, и любой может оказаться убийцей, Гай! У меня предчувствие….
- Ах, предчувствие! Истерика стареющей женщины. Да, любимая, ты стареешь, – он коснулся губами ее щеки. – Твоя кожа теряет упругость, становится податлива…. Отправь раба к Нонии, я соскучился по ней. Хочу ее. И ту рыжую девку, как ее…?
- Эмилия, – подсказал вернувшийся с креслом германец.
- Точно, Эмилия. Пусть ее найдут.
- Да, цезарь.
- А ты не думаешь, муж мой, что эта девка намеренно рассказала тебе об этом представлении? Это может быть ловушкой! Возможно, в толпе скрывается убийца или убийцы….
- Госпожа…, – германец обиженно приложил лапищу к сердцу. – Принцепс под надежной защитой. Если где-то в толпе и бродит убийца, ему не пройти мимо нас.
- А если вся толпа обратится против нас, что тогда?!
Лицо принцепса болезненно дернулось. Не поворачивая головы, он раздраженно перебил ее:
- У тебя такой пронзительный голос…. Как я раньше не замечал? – он сжал виски, помассировал их пальцами. – Опять этот стук, будь он проклят….
Косс остановился, оглянулся. За спиной никого не было. Мальчишка то ли отстал, то ли передумал догонять. Поискал глазами Друза. Тщетно. Наверняка, тот побежал в другую сторону. Проклятье! Все опять пошло не так, как надо. Но нужно возвращаться, другой такой возможности может не быть. Убегая с форума, он заметил появившихся преторианцев. Стало быть, принцепс не обманул ожиданий своих будущих убийц.
Людской поток стекался к форуму с улиц и переулков, Косс влился в него, приноровился к скорости толпы. Незаметно снял с лука тетиву, намотал на запястье, сгорбился под плащом и поковылял, опираясь на распрямившуюся дугу, как на посох.
Преторианская когорта оцепила форум. С долю секунды Косс колебался: а что если гвардейцы будут дотошны? Что если подвергнут обыску? Дуга и стрелы возбудят понятные подозрения. В спину нетерпеливо подтолкнули.
- Что встал, рухлядь?! Шевели яйцами!
Косс оглянулся: лысый здоровяк в грязной тунике и кожаном фартуке. Его тройной подбородок трясся от раздражения.
- Чего вылупился?! Иди давай! Говорят, сам цезарь пожаловал!
Косс сдержал гнев. Совсем не время зачинать потасовку. Надо идти вперед, и будь что будет.
Он втянул голову в плечи, и по лицу толстяка разлилось удовлетворенно-брезгливое выражение: он победил и теперь презирал побежденного.
Толпа вынесла Косса на форум. Тощий преторианец скользнул по нему ничего не выражающим взглядом, будто вовсе не заметил. Зато толстяком в кожаном фартуке заинтересовался: махнул рукой товарищу, и вместе они подошли к нему, заломили ему руки за спину. И прежде чем нырнуть в спасительную суматоху торговых рядов, Косс заметил, как тощий преторианец с торжествующим видом извлек из-под кожаного фартука задиры мясницкий нож.
Косс злорадно ухмыльнулся. Поделом.
В рядах царило оживление. Шла торговля, пусть и не такая бойкая, как если бы не было на форуме принцепса, его цепных медведей – германцев – и гвардейцев претория. Люди ждали представления, но коротали время до него со смыслом: щупали товар, торговались, присматривались. Особым спросом пользовались нехитрые угощения: жаренные на сале бобы, пироги с мясом и капустой, вяленая рыба, вино и пиво. С лотков это было совсем дешево, и люди теснились вокруг них, толкались, бранились.
У гостеприимно распахнутых дверей термополиса Косс остановился, посмотрел по сторонам, убедился, что никто на него не смотрит – никому нет дела до горбуна с клюкой – и решительно шагнул внутрь. Там было тепло, сумрачно и почти безлюдно. Косс удивился этому: обыкновенно в подобных заведениях было не протолкнуться от людей.
Тучная женщина хлопотала у печи. За прилавком стоял бесцветный худой мужчина. За его спиной Косс увидел то, ради чего зашел: лестницу, ведущую на второй – жилой – этаж и через него на крышу. Осталось отвлечь хозяев.
Он доковылял до прилавка, положил перед мужчиной ас и хрипло буркнул:
- Пива.
Тот без слов передвинул ближе к нему одну из кружек, что стояли сбоку. Согнав с края кружки двух мух, Косс сделал глоток. Могло быть и хуже.
- Хорошее пиво, – сказал он.
- Скверное, – возразил мужчина.
- …но моему господину надо бы чего получше. Нет ли у тебя вина? Холодного?
- Холодного? – стряпуха шутливо толкнула его локтем в бок. – В такую промозглую пору надо горячее вино пить! Или у твоего хозяина для согрева есть ты, а, красавчик? – она потрепала его за щеку.
- Замолчи, Геба, – мужчина болезненно скривился. – Иди и следи за печью. Если опять подгорят бобы, я побью тебя, – и пояснил Коссу: – Из-за нее сегодня почти нет клиентов. Мелет языком, а в это время бобы подгорают.
- А ты на что здесь?! – огрызнулась от печи Геба. – Стоишь, мух считаешь да отпиваешь по глотку из каждой кружки, думаешь, не заметит никто!
Мужчина густо покраснел, кадык дернулся на его тощей шее.
- Ты сказал, твой хозяин хочет вина? – торопливо проговорил он, найдя, на что отвлечь внимание Косса. Он не хотел разбирательств по недоливу пива.
- Да. Холодного. Принесешь? – Косс положил перед ним сестерций.
- Принесу! Из погреба! – тот резво сцапал монету и скрылся за занавеской из деревянных бус.
Путь был свободен. Оглянувшись назад, Косс убедился, что женщина не смотрит в его сторону, и скользнул за занавес следом за мужчиной, захлопнул ногой разверстый люк в погреб, задвинул засов на нем и взбежал по лестнице на второй этаж. Побродив там в безлюдной полутьме, нашел скрытую в нише узкую лестницу, ведущую наверх, и взобрался по ней на крышу.
Место оказалось идеальным. Форум был перед ним, как на ладони. Он видел все: торговые ряды, снующих меж ними людей, сцену, переодевающихся за занавесом актеров, принцепса в плотном кольце батавов-телохранителей, преторианцев. Защита цезаря не безупречна. Осталось дождаться момента, когда никто не будет загораживать собой Калигулу. Сейчас это Цезония. Он сидит в кресле, она стоит. Жарко спорят о чем-то. Задница Марса! Сядь уже, женщина, и дай оборвать нить судьбы этого долговязого урода!
Косс заерзал, устраиваясь поудобнее. Крыша была загажена чайками, но он сумел найти относительно чистое место, лег на живот, положил рядом с собой лук и стрелы, накрылся плащом, оставив для обзора только узкую щель.
Прогудела труба в руках стоящего перед сценой неопрятного старика, и занавес дрогнул.
- Садись, разорви тебя Цербер! – пробормотал Косс, обращаясь к Цезонии. Но та так и не села, осталась стоять. Голова Калигулы время от времени показывалась из-за ее плеча, но Косс не торопился стрелять, выжидал. Еще уйма времени. Представление будет идти час, не меньше. И за этот час Цезония устанет стоять, сядет.
Косс прикрыл глаза, представляя, как стрела пробьет шею Калигулы. Он вскочит, заскребет своими изъязвленными пальцами по шее, а Косс выстрелит снова. И снова. И снова. А потом? Что потом? Мать говорила что-то о республике, но он не слушал ее тогда. Что она понимает, женщина? Женщины не созданы мыслить о чем-либо не через призму своего предназначения, будь то незначительное вроде покупки нарядов или великое, как дела государственные. Все они пропускают не через разум, а через чрево, им и думают. В их мире любовь и семейные узы превыше всего, выше долга, чести, интересов государства. И оттого на мать оглядываться не стоит, он сделает, как она желает, но на этом все. И вряд ли он захочет видеть ее снова. Она запятнала себя, так или иначе. А отец? Как быть с ним? Он вернется из Неаполя, и что скажет, как отнесется к тому, что сделал его сын?
Челюсти Косса сомкнулись, зубы заскрежетали друг о друга. Его нервы были напряжены до того предела, когда начинают рушиться моральные преграды. Если отец поведет себя неправильно, не останется иного пути, кроме как убить его, спокойно, почти буднично подумал Косс. Германия иссушила его душу и вырвала половину сердца, вторую половину своим низким поступком растоптал Друз, лучший друг. Косс безумно устал и хотел лишь покоя. Просто жить, упиваясь своим горем по погибшей возлюбленной. Но нет. Вместо того чтобы топить печаль в вине и юной плоти гетер, он лежит на загаженной чайками крыше термополиса и ждет.
- Да здравствует Гай Цезарь, отец народа римского! – прогремело над форумом. Косс открыл глаза и поморщился. Голос принадлежал стоящему на сцене дородному мужчине в длинном – до самых пят – хитоне. Его голову венчал рыжий кучерявый парик, чуть съехавший набок и открывший взору редкие седые волосы. В руках он держал лиру, его толстые пальцы безостановочно перебирали струны, но музыки Косс не слышал: ее заглушал восторженный рев толпы. – Да будет крепким его здоровье! Да пребудет с ним милость богов! Да склонится перед ним весь мир!
- Да сдохнет он в течение часа! – едва слышно, но с чувством вторил ему Косс.
- Сегодня мы расскажем и покажем вам историю пекаря Клуенция…! – на сцену выскочил плюгавый мужчина в заляпанной мукой тунике, – … его жены Лукании…! – покачивая широкими бедрами из-за занавеса показалась женщина в слишком откровенном, даже по меркам комедиантов, платье. Оно почти не прикрывало ее тяжелую вислую грудь, а от пояса до края подола шел разрез, обнажавший при каждом ее широком шаге полное бедро и низ живота. Чернь в толпе возбужденно заулюлюкала, – … и легионера Дация…, – выбежал худой мужчина в очень короткой тунике, бутафорских доспехах из кожи и с деревянным мечом в руке, – …что совершил подвиг…, – приложив руку ко рту и пригнув голову, чтец изобразил доверительный шепот: – С женой своего легата! – смех толпы. – Мужу она сказала, что Даций спас ее от медведя! Медведь трепал ее, кусал, хотел сожрать…! – чтец как бы невзначай всей пятерней ухватил себя за пах. – Благодарный легат наградил Дация, отсыпал монет, выделил надел земли! Но Даций не глупец, чтобы гнуть спину! Теперь он знает, как заработать легко!
Цезония не сдвинулась ни на дигит, лишь повернула в сторону голову. Косс видел, как раздраженно поджались ее губы. Старая, как Рим, история. Сколько можно играть одно и то же? – говорила вся ее поза. – И сколько можно над одним и тем же хохотать?
Но цезарю, его германцам и тем паче римскому народу происходящее на сцене нравилось. Вот жена пекаря стоит, раскорячившись, посреди пекарни и сетует на бессильного мужа, просит добрых богов вернуть силу его члену, приносит в жертву курицу. Юпитер – актер на изображающем гору насесте – заламывает руки: жертва хороша, молодая жирная курица, но исполнить просьбу невозможно, скорее Тибр потечет в обратную сторону, чем пекарь вновь станет мужчиной в полной мере. И тогда по сцене пробегает Меркурий, и предлагает Юпитеру выход: отправить к женщине Дация.
В пекарне появляется Даций. Высоко подкидывая ноги, отчего его короткая туника задирается выше пояса, он подбегает сзади к Лукании, задирает ее платье и закидывает подол ей на голову. Шлепает по необъятным ягодицам, плоть колышется. Он с гордостью указывает на них, не переставая подскакивать.
- Бери ее! – кричит кто-то из толпы.
Цезония передернула плечами и резко села. Уронила голову себе на колени.
Косс вскинулся. Момент настал!
Он сбросил в сторону плащ, схватил лук, вложил стрелу и начал натягивать тетиву, когда услышал странный звук слева от себя. Будто кто-то подавился. Кровь застыла в его венах. Он резко повернул голову. На него широко раскрытыми глазами смотрел подросток, тот самый, что спугнул их перед представлением. Он лежал на животе в нескольких шагах от него. И как не заметил его раньше?
Пока он в оцепенении смотрел на Косса и оружие в его руках, но тот знал, что вскоре последует. Обычная реакция гражданского. Он вскочит, закричит. И тогда конец.
Сожаление опалило его сердце, но он уже не раздумывал. Действовал. Резкий бросок всем телом, и он стиснул мальчишку в удавьей хватке, зажал ему рот. Тот замычал, затрепыхался, как птенец в заскорузлой ладони. Косс стиснул зубы и резко дернул голову мальчика вбок и вверх. Резкий хруст, недолгая агония вздрагивающего тела, и оно обмякло в его руках.
С форума доносились голоса актеров, смех зрителей, выкрики. Надо стрелять. Пока Калигула не ушел. Но Косс не мог пошевелиться. Его натянутые до предела нервы лопнули одновременно с хрустом ломающегося хребта мальчишки. Последняя капля. Так бывает.
Наконец, он сумел совладать с собой, перекатился через тело мальчишки и подтянул к себе лук.
Однако момент был упущен. Теперь цезаря со спины загораживал германец в медвежьей шкуре. На сцене пекарь Клуенций приносил в жертву богам барашка, просил у них покарать легионера Дация, отобрать у него мужскую силу и отдать ее ему, Клуенцию. Но боги были глухи.
Германец качнулся вбок, показалась голова Калигулы, его рыжеватые кудри. Косс прицелился, но не выстрелил. Слишком рискованно.
В толпе зашевелились, рослый преторианец бесцеремонно расталкивал людей, расчищая кому-то дорогу. Без особого удивления в семенящей за ним фигуре Косс узнал мать. Она была в рыжем парике и темно-зеленом плаще поверх ярко-красного платья.
Калигула радостно вскочил, одновременно махнув актерам рукой: прервитесь! Он заключил Нонию в объятия, впился в ее губы долгим поцелуем. Косс в это время хладнокровно прицеливался, но, когда он почти отпустил пальцы с древка, принцепс быстро сел, скрывшись за стоящим германцем, и усадил рядом с собой Нонию.
Представление продолжилось.
Клуенций метался по пекарне, страдальчески заламывая руки и замирая время от времени в скорбных позах, а в углу сцены в это время его жена и Даций предавались любви.
Неожиданно пекарь застыл, ударили литавры, возвещая, что в голову Клуенция пришла идея. Он принялся лепить из теста хлеб. Поставил его в печь и после, вооружившись, кухонным тесаком, решительно направился в коморку. Стащил Дация с Лукании и оскопил его. Даций закричал, запрыгал в конвульсиях, страдая. А Лукания взъярилась: бессильный муж лишил ее услады! Но муж не дал себя побить. Примирительно выставив вперед руки, он поманил ее за собой, в пекарню. Достал из печи хлеб – огромный фаллос – и, гордо вскинув подбородок, поднял его на вытянутой руке. Лукания в восхищении вытаращила глаза, и счастливые супруги слились в объятиях.
- Это что-то новое! – Калигула вскочил с места и захлопал в ладоши. Косс выстрелил.
Следом за цезарем подхватились с мест все сидевшие и по его примеру воздели вверх руки. Стрела влетела в этот лес рук, раздались и утонули в общем реве крики боли. Выругавшись, Косс вложил в тетиву новую стрелу.
- Тревога! – прогремело над форумом, заглушая все прочие звуки. Косс отвел взгляд от показавшегося на миг затылка Калигулы и увидел указующий прямо на него перст Юпитера. Сидящий на насесте актер был почти вровень с ним по высоте. – Убийца!
Люди внизу задрали головы, и Косс отпрянул назад, но было поздно.
- Взять его! – заревели снизу.
Десяток преторианцев устремился в двери термополиса, еще несколько принялись карабкаться по увитой виноградником стене. Больше не таясь, Косс дернулся с места. Разбежавшись, перепрыгнул на соседнюю крышу. С форума раздался вопль и вслед за ним глухой удар. Косс оглянулся: Юпитер лежал ничком на сцене, из его спины торчала стрела. Наверняка, дело рук Друза, подумал он. Но почему он не стрелял в Калигулу, почему?
Первый из преторианцев, карабкавшихся по стене, перевалился через край крыши, одновременно с ним на ней появились двое, поднявшихся по лестнице термополиса.
- Вот он! – услышал Косс и побежал. Скорее, скорее прочь!
Крик. Проклятия.
Косс перепрыгнул с крыши на крышу и только тогда посмотрел назад. Один из его преследователей будто налетел на прозрачную стену. Покачиваясь, он сделал несколько неверных шагов к краю. Косс успел разглядеть торчащее из его горла древко стрелы прежде, чем тот в странном безмолвии рухнул вниз на хлипкие навесы торговых рядов. Его товарищи мгновенно сориентировались, распластались по крыше, но один был медлительнее другого, замешкался. Прилетевшая со стороны полуразрушенного доходного дома стрела пробила ему плечо. Косс всмотрелся в ряды зияющих чернотой окон. В одном из них ему примерещилось движение.
- У крысеныша! – крикнул он и побежал дальше. Если Друз там, он поймет.
Ему быстро удалось оторваться от преследовавших его преторианцев, но он еще долго намеренно плутал по городу. На одной из крыш он оказался среди развешенной для сушки одежды и тем сразу воспользовался: стянул с веревки выцветший зеленый плащ, накинул на себя, голову, лицо и руки перемазал пеплом из погасшего треножника, стоявшего там же. Перебрался на соседнюю крышу и степенно спустился вниз. Кто узнает в нем лучника, вздумавшего покуситься на жизнь цезаря?
Держась стен и выбирая узкие проулки, а не улицы, он дошел до Виминала, покружил по нему в поисках доходного дома, где накануне они с Друзом коротали часы в ожидании Квинта. Приметил его, лишь увидев Друза, шмыгнувшего в дверь одного из домов. Выждав минуту, отправился следом, нагнал на лестнице.
Не говоря друг другу ни слова, они поднялись на шестой этаж, подошли к двери, прислушались. Ни звука.
Дверь в дальнем конце коридора приотворилась, в щель выглянул кареглазый мальчик лет пяти. Друз красноречиво посмотрел на Косса. Тот вспомнил мальчишку с крыши, скривился и замотал головой.
- К Квинту пришли друзья, – прошептал он. – Только и всего. Что в этом такого?
- Ничего, – пожал плечами Друз, но было видно: нервничает.
Косс толкнул дверь. Заперто.
- Проклятье! – прошипел он.
- Отец еще не вернулся, – услышал он тоненький голосок. Повернул голову: мальчик вышел в коридор, следом за ним показалась женщина, молодая смуглая брюнетка лет двадцати в платье того покроя, что обыкновенно носят лупы, когда выходят на заработок: кусок ткани с петлей на шее, обматывающий бедра и оставляющей спину открытой.
- Вы к Квинту? – спросила она, вскинув голову. – Зачем? – ее рука при этих словах нырнула в складки платья. Косс заметил круглый набалдашник кинжала.
- Мы его друзья, милая, – Друз поднял руки, показывая, что они пусты.
- Его нет. Но он придет. Если вы договаривались.
- Ты его женщина?
- Его женщина? – она усмехнулась. – Нет. Я – мать его сына, – она обернулась к мальчику: – Марк, иди в комнату и ложись спать!
- Я не хочу спать!
- Иди! Если боги будут милостивы, и я встречу щедрых мужчин, я куплю тебе каштанов. И мы пожарим их с медом…, – она бросила косой взгляд на Друза и Косса. – Я беру сестерций за час и три за ночь….
- Возьми десять, – Косс полез в кошелек и нащупал монеты, – и останься с сыном сегодня. Моя мать всегда уходила вот так, а я плакал, не мог спать, ждал ее.
- Все мы так росли, – сказала она, улыбнувшись.
- И однажды она не вернулась.
- Это опасное ремесло. Но оно кормит, и сытно, – она взяла деньги. – Квинт – хороший человек. И друзья у него тоже, – она улыбнулась. – Он не ревнив. Так что….
- Как тебя зовут?
- Гая.
- Иди к сыну, Гая. А мы подождем Квинта.
- Идите со мной. У меня есть каша и немного масла. – Заметив их колебание, она добавила: – Незачем вам слоняться по коридору. Я хорошо знаю Квинта. И знаю, что его друзьям наверняка есть, что скрывать.
- Хорошо, – кивнул Косс.
Войдя, он увидел стоящий на столе кувшин. Глаза его загорелись.
- Это вино, – ответ женщины опередил его вопрос. – Но скверное.
- Пусть! – Косс устремился к столу, схватил кувшин и принялся жадно пить прямо из узкого горлышка.
- Ты же говорил, мы не пьем, – буркнул Друз.
Косс остановился, оглянулся на хозяйку комнаты, что, встав к ним спиной, переодевалась.
- Без вина не обойтись. Ты бы знал, что там….
- Я знаю. Я все видел. Засел в развалинах доходного дома. Спросишь, почему сам не стрелял?
- Не спрошу.
- Его постоянно загораживали….
- Не оправдывайся. И говори тише. Я не хочу, чтобы они…, – его губы дернулись нервно.
- Хорошо. Тем более нам все еще нужен этот маленький гаденыш, – Друз забрал у Косса кувшин, налил вина в чашу.
- Это моя миска для каши! – возмущенно пискнул мальчик.
- Марк! – его мать обернулась. Мелькнула ее тяжелая грудь с большим коричневым соском. – Простите его. Весь в отца, наглый, неугомонный. Садитесь, я подогрею поесть.
Косс кивнул Друзу на табурет, сел сам. Перегнувшись через стол, зашептал:
- А если Квинт не придет сюда? – он покосился на Гаю, что хлопотала у очага, мурлыча под нос. – Как думаешь, мы можем доверять ей?
- Не знаю, – Друз пожал плечами. В это мгновение в дверь постучали. Оба вздрогнули.
Гая распрямилась, оглянулась на них. Ей передалось волнение мужчин. Закусив нервно чуть выпяченную вперед нижнюю губу, она вытерла руки о передник, взяла со стола разделочный нож.
- Я открою, – тихо сказала она. – Если что, я вас не знаю. Вы попросились переждать дождь.
- На улице нет дождя, – заметил Косс.
На лице Гаи мелькнуло недоумение:
- Ты что, головой ударился?
- Головой?
Но она уже отвернулась от него, пошла к двери, в которую уже трижды нетерпеливо постучали, а Друз шепнул ему:
- Так говорят, когда хотят соблюсти приличия. Или клиент опасается ревнивой жены. Или у шлюхи есть муж, и ей приходится заниматься своим ремеслом украдкой.
Но Косс почти не слушал его. Стиснув рукоять кинжала, он смотрел на дверь.
- Кто? – резко спросила Гая. Ей ответили. Она обернулась: – Соседка. Я открою, иначе не угомонится.
Косс кивнул. Гая открыла.
- Марк спит, – еле слышно прошептала она, проскользнула через щель в коридор и прикрыла за собой дверь. Косс успел увидеть только голое рыхлое плечо, рыжеватые волосы и один полный любопытства глаз: очевидно соседке было интересно, что происходит в комнате Гаи.
- Надо сказать ей, чтоб привела сюда Квинта, – сказал Друз.
- Не суетись. Квинт сказал, что мы при любом исходе встречаемся здесь. Значит, нужно ждать.
- А если он приведет с собой преторианцев?
Косс покосился на дверь. Об этом он не подумал. Это возможно. Квинт даже не посчитает это подлостью. В его мире что-то – но немного – значит родная кровь, и ничего не стоят слова и клятвы. Да он и не клялся.
Гая вернулась. Ее лицо было раскрасневшимся, глаза горели, грудь вздымалась. Она была чем-то приятно взбудоражена.
- Я могу подогреть для вас кашу и позволить остаться! – выпалила она. – Ждите Квинта, можете спать на наших с Марком постелях…..
- А ты? – чересчур резко спросил Друз, а его рука сама собой пала на рукоять пугио.
- Я? – стушевалась Гая, посмотрела на Марка, что, сидя в углу на полу, играл с деревянными фигурками.
- Куда ты собираешься идти?
- Варена заходила…, – неопределенно ответила та, а лицо ее приняло то хитрое выражение, что бывает у нашкодивших детей.
- И что? – Друз начал терять терпение. Косс пнул его под столом по ноге и ожег предостерегающим взглядом.
Но Гая не обратила внимания ни на раздраженный тон Друза, ни на жесты Косса, слишком была возбуждена.
- В зверинец принцепса везут чудовищ. Варена говорит, таких Рим еще не видел! Повозки уже пересекли мост Цестия. Если мы с Марком побежим быстро-быстро, мы успеем поглядеть на них….
- Зверинец? – спросил Косс. – Это на Палатине?
- Да. Но кто в сады цезаря пустит простых людей? Это единственная возможность для нас посмотреть на чудовищ, пока их везут туда!
- И верно, – согласился Косс. – Мы не будем ждать Квинта, мы пойдем с тобой. Мы тоже хотим посмотреть на монстров, ведь так, брат?
<<предыдущая, Глава 42
следующая, Глава 44>>
© 2017, Irina Rix. Все права защищены.