Луций спрыгнул с коня возле дома магистрата. Афраний сполз со своего. Не то, что бы он был плохим наездником. Как раз напротив. Но уступил легату свою испанскую лошадь, выезженную, с удобной широкой спиной, а сам взобрался на африканскую кобылу одного из своих подчиненных, нервозную тварь с дерганными трясучими аллюрами и склонностью к пакостям. И ни жестокий повод, ни хлыст не помогли ему. Она трижды скидывала его на протяжении недолгого пути от претория до виллы Гортензия. Он дал себе зарок не оставить это безнаказанным и, бросив повод согбенному годами рабу, поспешил вслед за Луцием.
Тот остановился посреди выложенной мраморными плитами площадки перед домом, пробежал взглядом по ряду окон. Все ставни были наглухо закрыты, кроме тех, что вели в спальню Гортензия. Ему привиделось какое-то движение в глубине комнаты.
- Старик сегодня немного странный, – пробормотал сзади Афраний.
- В чем странность?
- Слишком спокойный. Скупые движения, размеренная речь, – префект пожал плечами. – Из-за болезни, верно.
Размеренная речь? Луций готов был спорить на что угодно, что Стигий трясся, как лист на ветру. Однако роль свою сыграл, у Афрания не было и тени сомнения, что приказ ему отдавал настоящий Гортензий.
Было подозрительно тихо. К этому времени тело магистрата, в том самом виде, в каком обнаружил его Луций, уже должны были обнаружить. Где гомонящие рабы, рявкающие на них гвардейцы, где очередной центурион с мясистыми щеками, трясущимися от страха перед префектом?
Вдруг с треском распахнулись ставни на третьем этаже.
Афраний остановился, как вкопанный, будто налетел на невидимую стену, а подземные демоны крепко ухватили его за ноги. Из его горла вырвался каркающий звук, глаза полезли из орбит. Это было окно его спальни. И в нем показался Гортензий в облепившей тело тунике скорбного синего цвета. Его белоснежные волосы развевались на ветру, черты лица заострились, под глазами залегли тени.
- Гортензий! – крикнул ему Луций. – Приветствую тебя!
Голова магистрата качнулась, а ноги префекта подогнулись.
- В чем дело, Секст? – Луций придержал его за локоть. – Тебе дурно?
- Атилий Север, – торопливо зашептал Афраний, – если я поклянусь тебе в верности, если пообещаю, что выполню любую твою просьбу, ты пообещаешь мне кое-что взамен?
- Что именно?
- Защиту.
- От кого?
- От правосудия, – он судорожно сглотнул и затравленно посмотрел наверх: – И от него.
- От Гортензия? А что ты натворил?
- Лукреция. Я, кажется, у….
Афраний не успел договорить. Гортензий, подергиваясь всем телом, будто в падучей, взобрался на подоконник. В его правой руке возник факел.
- Лукреция! Я иду к тебе, Лукреция! ‑ каким-то страшным, не своим голосом закричал он и прижал факел к своей груди. И вспыхнул, мгновенно, будто сухой трут. Дико закричал. Факел выпал из его руки и стукнулся о мраморные плиты в нескольких шагах от Луция и Афрания. Истошно вопя, пылающая фигура задергалась в оконном проеме.
- Назад! – Афраний сгреб Луция за тунику и оттащил назад за секунду до того, как живой факел рухнул вниз, на то самое место, где они только что стояли.
Луций оглянулся на Афрания. Они смотрели друг на друга несколько минут, в течение которых пространство вокруг упавшего магистрата заполнялось людьми, стенающими, восклицающими, падающими на колени, простирающимися ниц, задирающими глаза к небесам. Сумрачность, не покидавшая досель лицо Афрания, покинула его. И перебралась к Луцию. Надежда обвинить Кокцея в смерти Гортензия рассыпалась в прах. Проклятый Стигий!
- Эй, вы! – крикнул он таращащимся на происходящее рабам-садовникам. – Потушите его!
Рабы бросились к телу, попытались сбить пламя плащами. Но тщетно. Ткань загорелась.
- Песок! – крикнул им Афраний. – И воду!
Рабы кинулись врассыпную. Одни принялись сгребать ладонями песок с садовых дорожек, другие – носить пригоршнями воду из фонтана.
- Он, верно, облился маслом, – Афраний хладнокровно наблюдал за их суетой. Старик решил до срока расстаться с жизнью. Странно. На него не похоже. Быть может, узнал что-то? То же, что заставило его отдать приказ о немедленном освобождении Севера? Вести из Рима? Все может быть. Но, как бы то ни было, его смерть на руку Сексту Афранию Бурру. Теперь ему нет нужды объясняться с ним, обманутым мужем. – Быстро загорелся.
- Да, – отозвался Луций. Стигий ловок, конечно. Не знай он, что магистрат уже мертв, нипочем не заметил бы, что движения у самоубийцы неживые, скованные, одеревенелые, а голос совсем другой. Голос…. Голос?! Он застыл. Стигий почти нем. Нужно напрягать слух, чтобы расслышать хоть что-то. Кто же кричал?
- Луций!
- Да? – он понял, что префект уже трижды повторил его имя. – Прости, я задумался.
Тот понимающе хмыкнул и дернул заросшим подбородком в сторону тела:
- Потушили. Идем? – и крикнул столпившимся рабам: – Отошли, собаки! – Наклонился над телом, цокнул языком: – Странный выбор смерти. Врагу не пожелаешь. Хотя нет. Пожелаешь. Но не ему, – он огляделся, нервно покусывая обветренные губы. – Я бы бросился на меч. А ты?
- Тоже. Если мало времени.
- А если много?
- Перерезал бы вены, – поколебавшись, Луций раздвинул ошметки сгоревших губ. Щербина между передними верхними зубами, отсутствующий клык.
- Это он, сомнений нет, – Афраний будто читал его мысли.
- И теперь, если я верно понимаю, до выборов нового магистрата ты – власть в этом городе, Секст. И этому городу, бесспорно, нужна твердая рука.
Префект с наигранной печалью покачал головой:
- Этот город никогда не проголосует за меня.
- Все мы знаем, что выборы – формальность, Секст, и все в руках Гая Цезаря.
- Да, – отозвался префект и, прищурившись, посмотрел Луцию в глаза, въедливо, изучающе. – Все в руках цезаря.
- Но он прислушивается к советам тех, кто доказал ему свою преданность. Кто годами ее доказывал.
- Если бы кто-то из подобных людей дал ему совет….
- Уверен, такой человек найдется. Кстати, ты просил у меня защиты перед тем, как он прыгнул. Что-то связанное с Лукрецией.
- Лукрецией? В самом деле? Видимо, заговорился, – Афраний улыбнулся одними губами и развел руками: дескать, с кем не бывает?
- А чья это комната? – Луций знал ответ, ведь сам прошедшей ночью отнес в эту комнату тело Лукреции и уложил подле раскатисто храпящего Афрания.
- Префекта Афрания, – ответила одна из рабынь, юная брюнетка египетских кровей. Префект ожег ее взглядом, но она и бровью не повела. – Он спал в ней этой ночью.
- Вот как? Ладно, идем, посмотрим, что там. И надо сообщить Лукреции скорбную весть, – сказал Луций и со злорадством отметил, как префект побледнел при этих словах. – Унесите тело, – сказал он рабам и вновь вернулся к Афранию: – Ты нервничаешь?
- А ты подозреваешь меня?
- Нет, что ты? Опасно подозревать того, в чьей власти находишься. И потом, в чем тебя подозревать? Ты был рядом со мной, когда Гортензий поджег себя. Я силюсь понять, что заставило его ускорить встречу с праотцами и сделать это в твоей спальне, – не дожидаясь ответа, он зашагал к дому.
Афраний поспешил следом.
Луций первым поднялся по лестнице и остановился у запертой двери. Прислушался. Ни звука. Ни голосов, ни шагов, ни шороха. Он толкнул дверь. За спиной послышалось шумное дыхание Афрания.
Привстав на носки, префект выглянул из-за плеча Луций и от неожиданности вскрикнул: на его ложе, том самом, на котором он проснулся утром рядом с коченеющим трупом Лукреции, лежало тело. Лукреция, но не обнаженная, не со спутанными волосами, а одетая в светло-голубое платье, со сложенными на груди руками, с заплетенными косами.
- Лукреция?! – Луций быстро подошел к ложе, положил руку ей на шею, оглянулся на Афрания. – Она мертва. Уже давно, часов десять.
- Мертва?! – вскричал префект. Излишне громко, надтреснуто, как плохой актер. – Но… почему здесь?! Как она оказалась здесь, в моей постели?!
- А ты не знаешь?
- Что ты хочешь этим сказать?!
- Ничего. Женщина умирает в твоей постели, а ее муж страшным способом сводит счеты с жизнью в твоей комнате, рядом с ее телом. Странно. Нет? – Луций подошел к окну, перегнулся через подоконник, не выпуская из поля зрения префекта, и посмотрел вниз. Туда, где рабы деловито перекладывали на носилки останки Гортензия. – Нехорошо выглядит. – Он обернулся. Префект, бледный, с дрожащими губами, стоял в изножье ложа и задумчиво смотрел на Лукрецию.
- Надо посмотреть под кроватью, – наконец, произнес он, но не сдвинулся с места.
- Я посмотрю.
Афраний с благодарной полуулыбкой отступил назад. Ему было стыдно признаться самому себе, но он боялся. Животный страх мял в липких пальцах его сердце. Прежде чем отправиться по приказу Гортензия в преторий, он завернул обнаженное тело Лукреции в покрывало и засунул его под кровать. А теперь она была застелена этим самым покрывалом, а поверх лежала она, уже одетая, с тщательно уложенными волосами. Неужели все это сделал Гортензий?
Луций лег на пол и приподнял край покрывала. На него уставились две пары глаз. Одни – карие – знакомые и спокойные, другие – голубые – расширившиеся от ужаса, влажные от слез, полные страха и мольбы. Стигий и неизвестный. Раб Гортензия, если судить по клейму на руке. Вот и ответ на вопрос, кто кричал. Молодой, тщедушный, светловолосый, с бледной, почти прозрачной кожей.
Стигий обвивал его, будто удав жертву, обхватив ногами так, что тот не мог пошевелиться. Одна его рука стискивала рот юноши, вторая прижимала лезвие ножа для резки фруктов к нервно дергающемуся кадыку.
- Прости, господин, – одними губами сказал Стигий. – Я ждал. Но она так и не пришла. Потом пришли девушки, и я упустил время.
Луций вздохнул, дав понять, что смирился с неудачей, и, ткнув большим пальцем в свое горло, показал глазами на юношу: убей. Глаза молодого раба расширились еще больше, ужас заплескался в них и полился через край, дорожками слез по щекам.
Стигий сделал страшные глаза, завращал ими и упрямо замотал головой: «Нет!».
Луций раздраженно стиснул челюсти и качнул головой: «Ладно!».
- Ничего, – сказал он, поднимаясь. – Даже пыли нет.
Афраний вздохнул с облегчением и подошел, наклонился над телом Лукреции:
- Будто спит, – пробормотал он. – Отчего она умерла?
- И почему здесь, в твоей комнате?
- Надо осмотреть тело. Ты, – Афраний позвал ту самую рабыню-египтянку, что сдала его, – раздень свою госпожу. Как тебя зовут?
- Диша, господин.
- Диша, ничего странного этой ночью или утром не происходило?
- Происходило, – она быстро и без должного уважения стащила платье с мертвой Лукреции.
- Что? – в один голос спросили Луций и Афраний, а заглядывающие из коридора рабы и солдаты вытянули шеи.
- Гортензий, наш господин, – она притворно всхлипнула, – он был силен, как бык, этим утром. В него будто Юпитер вселился. Раньше он был почти бессилен, – она снисходительно изогнула губы.
- О мертвом господине – только хорошее.
- Прости, господин, – она опустила голову, ее щеки запылали.
- Может, в него вселился дух? – предположил Афраний.
- Еще скажи, что дух убил Лукрецию, – Луций начал терять терпение. Для него в смертях Гортензия и его жены не было загадки. Но нельзя же прямо заявить об этом Афранию. Надо доиграть роль до конца.
- На ее теле нет следов, – сказал Афраний после того, как перевернул тело Лукреции на живот. – Пара синяков, но от этого не умирают. Иначе, как промыслом потусторонних тварей, это не объяснишь.
- Слабое сердце.
- У нее? – Афраний скептически ухмыльнулся, но быстро спохватился: больное сердце – объяснение, удобное для всех. – Впрочем, быть может, ты прав. Шла по коридору, сердце защемило, и она ввалилась в первую попавшуюся дверь, упала на ложе….
- И сложила руки на груди?! – Диша схватила его за локоть, но сразу отпустила: жалкой рабыне нельзя касаться префекта без его позволения. – Это дух, злой демон, что пожирает души и оставляет тела на потеху. Как иначе объяснить, что моя госпожа оказалась в твоей постели, господин?! Ее подкинул демон, когда натешился сам, чтобы очернить ее имя!
- Демон? – живо заинтересовался Афраний.
Диша кивнула, а префект внутренне улыбнулся: демон – еще лучше. Девка оказалась полезной. Надо выкупить ее у наследников Гортензия и наградить. Сначала плетьми, а потом золотом. Ее сказки отвлекут Севера от ненужных подозрений.
- И я знаю, кто этот демон, – продолжила Диша.
- Что значит кто?
- Чтобы причинить вред, демоны должны иметь тело. Они вселяются в живых или мертвых.
- Секст…, – Луций потянул Афрания за локоть. – Сказки отложи до ночи. Нам нужно поговорить.
- Погоди, Луций. И кто этот демон? Он здесь, среди нас?
- Это госпожа Агриппина. Вернее, то, что от нее осталось.
- Что ты несешь?
- То, что она – не человек, а демон, – ответила Диша.
- Демон, поселившийся в пустой личине, – добавила ее товарка-гречанка.
- Никакая женщина не смогла бы прожить целый год на том острове. Это кусок голой скалы посреди моря. Она давно умерла, и седой демон вселился в нее.
- Он голоден, вечно голоден. До еды, вина, любви…. Вы бы видели, сколько она ест! Это не под силу человеку – столько съесть!
- Это она убила госпожу Лукрецию! А перед тем искушала ее, звала покинуть дом мужа, как только все уснут, и отправиться в город на поиск мужчин!
– Мы подслушали их разговор!
- Так и сказали? – не поверил Афраний. – Про мужчин?
- Не совсем, – Диша потупила взор. – Но зачем еще демону и благочестивой матроне покидать ночью….
- Двум благочестивым матронам, – поправил ее Луций.
- Господин, – на глазах Диши проступили слезы. – Видел бы ты комнату госпожи Агриппины…. Это побоище, поле битвы двух разъяренных бестий. Разбит кувшин и статуя Дианы, пол и ложе в грязи, постель разворочена….
- А она сама?
- Ее нет. Она так и не вернулась.
Не вернулась, повторил про себя Луций. И Стигий сказал, что не дождался ее. Она странно вела себя, будто скрывала что-то, утаивала. Так и было, теперь он понял. Но тогда не придал значения, слишком был поглощен мыслями о незаметном возвращении в преторий.
- Секст, мы должны найти ее, – спокойно сказал он. – Иначе нам обоим конец. Принцепс не простит.
- Понял. Эй! – Афраний махнул рукой одному из солдат. – Иди ко мне! Ищите Юлию Агриппину! Прочесать дом! А мы пока осмотрим здесь все, смерть нашего друга Гортензия и милой Лукреции мне кажется….
- Нет, Секст, мертвые подождут. Мы едем в порт. Собери всех гвардейцев, каких сможешь, нам может понадобиться сила. Я догоню тебя, дай мне несколько минут.
- Понял, – Афраний и сам был рад покинуть, наконец, комнату с мертвой Лукрецией.
Луций выгнал рабов из комнаты и закрыл дверь.
- Вылезай, – приказал он тихо.
Из-под ложа показалась голова Стигия.
- Господин? – просипел он, оглядевшись.
- Ты мне нужен. Продолжишь играть магистрата. У тебя неплохо получилось.
- Если бы не Иотапат, – Стигий вытащил за собой молодого раба, – ничего не получилось бы.
- Было бы лучше, если бы ты сделал так, как я приказал. – Он предостерегающе поднял руку: – Хватит оправданий! У меня мало времени. Слушай и запоминай. Если подведешь….
- Не подведу! Но зачем мне играть магистрата? Ведь теперь он точно мертв, для всех мертв?
- Мертвого и сыграешь.
<<предыдущая, Глава 44
следующая, Глава 46>>
© 2017, Irina Rix. Все права защищены.