Афраний не терял времени даром, сумел собрать четыре десятка гвардейцев, каждый из которых получил лошадь из конюшни магистрата.
Взобравшись в седло своей испанской лошади, префект ждал Луция, поглядывая с хитрецой в глазах на вороного жеребца, которого держал за уздечку раб-конюх. Повеселевший оттого, что все обошлось, он не смог отказать себе в невинной шалости.
Двери распахнулись, Луций стремительно сбежал вниз по ступеням, окинул взглядом собранный префектом отряд и улыбнулся: увиденное ему понравилось.
- Твой, – Афраний указал ему глазами на вороного. – Жемчужина конюшен Гортензия! – и мысленно добавил: «…с буйным норовом жемчужина…».
Жеребец покосился испуганно на Луция, дернулся нервно в сторону. Тот поймал его за уздечку. Не замахиваясь, ударил кулаком по морде и, воспользовавшись его замешательством, запрыгнул в седло. Афраний разочарованно крякнул: затея не удалась.
Едва затих топот копыт, конюх, оставшийся стоять посреди площадки перед виллой, заметил движение возле дверей конюшни. Ему почудилось, будто кто-то в свободных светлых одеждах прошмыгнул внутрь. Нахмурившись, раб постоял немного, прикидывая в уме, что это могло быть: морок или обыкновенный конокрад. Лучше проверить, сказал он себе, проскользнул в приоткрытую дверь и прислушался. Из дальнего стойла раздавался характерный шум: скрип кожи, глухой звон металлических частей сбруи, недовольный храп лошади, чей рот порабощают грубым железом. Сомнений не осталось: кто-то седлал лошадь.
Конюх держался стены и ступал бесшумно. Он подхватил с пола лопату, которой обычно собирал конский навоз. В умелых руках и лопата – страшное оружие. Голове воришки будет достаточно, чтобы треснуть спелой дыней.
Подняв лопату над головой, он ворвался в стойло:
- Попался!
Человек, затягивавший подпругу, вздрогнул и резко повернул к нему бледное лицо.
Земля ушла из-под ног конюха, горячая волна животного ужаса прошла по спине, кровь ударила в затылок, и сознание трусливо выскользнуло из его тела.
- Префект Афраний Бурр! – молодой центурион выкинул руку в приветствии. – Атилий Север! Центурион Гай Антистий приветствует! Приказ выполнен: «Партенопея» в порту. Команда – на борту.
- Кто-нибудь пытался покинуть корабль? – спросил Афраний.
- Когда мы заступили на пост по твоему приказу, вся команда уже была на борту.
- Уже? – Луций соскочил с жеребца и машинально пригрозил ему кулаком. Тот шарахнулся испуганно. – Хитрая скотина, делает вид, что всего боится.
Центурион Антистий улыбнулся – кажется, легат пошутил – и ответил:
- Ночью ни одного из трех морских трибунов не было на борту, это я узнал от раба Феокла. Он разговорчивый малый, а я, повинуясь наставлениям благородного префекта Афрания Бурра, стараюсь не упускать возможности выслушать тех, кто жаждет поговорить. Это может оказаться полезным.
- Молодец, хвалю, – Афраний сполз с седла и огляделся: – Я смотрю, боги смилостивились над нами, уняли ветер.
- И торговцы поспешили наверстать упущенное из-за непогоды время, – добавил Луций, кивнув на залив. Он был полон кораблей, что плыли плотной вереницей к выходу в открытое море. Они были разного размера, но сходной конструкции, и у всех были паруса с приметным рисунком – головой Горгоны.
- Прошу простить, префект Афраний, легат Север, но не соглашусь с вами, ветер по-прежнему силен, – сказал центурион. – Провидица Пульхра сказала – я сам слышал – грядет сильный шторм. Она, как известно, никогда не ошибается.
- Не ошибается, говоришь? – Луций ухмыльнулся. – Слепая старуха?
- Да, Атилий Север.
- Она напророчила мне смерть от лошадей-карликов. Ты знал, Секст. Поэтому дал мне этого бешенного африканского осла.
- Луций, я…, – горячо начал Афраний, положив руку на сердце.
- Секст, это шутка. Антистий, что это за корабли?
- Флот Клодиев. Их корабли всегда можно узнать по парусам. Очевидно, Клодия Домицилла повредилась рассудком. Иначе не объяснить это безрассудство. Она рискует потерять весь свой флот.
- Клодия Домицилла мертва. Верно, у ее наследников есть причина рисковать. Центурион Антистий, твои люди остаются на посту. Пусть бдят.
- Слушаюсь, – отсалютовал тот. Ему вдруг стало не по себе от слишком прямого взгляда Севера. Тот, не мигая, смотрел ему в лицо, будто изучая каждую деталь. – Легат Атилий Север, будут еще приказания?
- Возможно. Возможно, ты подойдешь.
- К кому подойдет? – не понял Афраний.
- Не к кому. Для чего. Прикажи своим парням построиться.
Префект махнул рукой, и гвардейцы, спешившись, выстроились в шеренгу. Взгляд Луция заскользил по их лицам. Одного он поманил:
- Выйди из строя. Встань рядом с центурионом.
Гвардеец повиновался. Он был чуть ниже и худощавее центуриона Антистия, но неуловимо похож на него чертами лица.
- Что ты задумал? – спросил Афраний.
- Трагедию, – ответил Луций, отвязывая от седла холщовый мешочек. – Антистий, отойдем в сторону. Солдат, возвращайся в строй. Секст, поднимайся со своими парнями на борт и загони команду в общую каюту. Мы с Антистием скоро присоединимся к вам.
Секст Афраний Бурр сделал, как было велено, и теперь сидел верхом на высокой бочке посреди общей каюты и рассматривал поочередно каждого из членов команды «Партенопеи». Один из них – убийца. И Север знает, кто. Интересно. Поразмышляв, Афраний поставил на Дидия. Частенько виновен тот, на кого меньше всего думаешь.
Наконец, Луций появился. Один.
- А где…? – начал Афраний, но получил тычок локтем под ребра и захлопнул рот.
- Атилий Север, приветствую! – Деций Проб поднялся с ящика, на котором сидел, отсалютовал и снова сел. – Рад, что с тебя сняли то возмутительное обвинение! Как ты сумел доказать свою невиновность?
- Человек, оговоривший легата Севера, оказался настоящим убийцей, – сухо проговорил Афраний. В деле о смерти пятерых моряков все было неоднозначно, но префект умел расставлять приоритеты и на иные вещи закрывал глаза.
- Знаем мы, как добиваются таких признаний. И овца повинится, что порвала курицу, нацепив лисий хвост, – пробормотал еле слышно Дидий.
- Вам не грозят допросы и пытки, трибун Дидий, – Луций встал возле сидящего Афрания. – Тот, кто убил Публия Валерия Камилла и Авла Рубелия, наследил достаточно, чтобы обвинить его без применения насилия. Доказательств много.
- Только судить его будет сложно, – заметил Проб. – Или Туллий пришел в себя?
- Туллий мертв, трибун. Убит.
- Что? – одновременно воскликнули Дидий, Кокцей и еще несколько моряков, а на лице Проба возникло замешательство.
- Убит? – переспросил он. – Как?
- Яд.
- Его отравили?
- Можно и так сказать. Укус кобры. Хитрый способ. Жертва лежит в лазарете, комната заперта снаружи, и дверь сплошная, не решетка. Проникнуть можно только через узкое окошко. Человеку не пролезть, а змее легко. На теле останется след зубов, но кто будет тщательно осматривать труп? Умер и умер. Придраться не к чему. Если вовремя забрать змею. Но за ней твоя сообщница, Деций Проб, не вернулась.
- О чем ты, Атилий Север? Моя сообщница?
- Клодия Домицилла.
- Ты говоришь о почтенной вдове Валерия Камилла?
- О ней, твоей любовнице.
- Моей любовнице? Она стара, как мир. Атилий Север, при всем уважении…, – Проб вскочил с ящика и развел руками, тем выражая недоумение.
- Заткнись и сядь, поросеночек! – рыкнул Афраний.
Проб вспыхнул, но подчинился: сел, закинул ногу на ногу, пошарил в мешочке на поясе, выудил что-то, закинул в рот, захрустел.
Луций молча смотрел на него, отмечая, как ему казалось, нарочитую, наигранную непринужденность.
- Атилий Север, не томи, Дидий сейчас лопнет от потрясения, – хмыкнул, наконец, Проб, покосившись на товарища. – Или дыру во мне прожжет. Взглядом.
- Ты убил Камилла? – Дидий не сводил с него глаз. – Ты? Но за что? Он ведь любил тебя!
- Я не убивал его, дорогой Дидий, – не поворачивая головы, сказал Проб, – и Туллия не убивал. Этой ночью я не покидал корабля….
- Как не покидал? Я стучал в твою каюту в час полуночи, хотел попросить снадобья для усмирения утробы, но….
Проб повернул к нему лицо и с расстановкой произнес:
- Я слышал твой стук, крикнул тебе, чтобы ты убирался. Ты разве не помнишь? Мне стыдно за мои слова, дорогой Дидий. Но, – он улыбнулся, развел руками, – спросонья все мы не вполне люди.
- Да? – пробормотал Дидий, заморгав. – Может, так и было, да…. Я потому спустился на берег, в лавку знахаря побежал. Он еще бранился, что ночь уже, но снадобье продал. Можешь проверить, Атилий Север, лавка недалеко отсюда, грек там заправляет, носатый такой….
- Я проверю. Если понадобится, Дидий, – перебил его Луций. – Все трибуны отлучались этой ночью с корабля, это слова одного из… членов команды.
Проб презрительно хмыкнул.
- Он лжет. Наверное, покрывает себя.
- За что ты убил его? – тихо прошелестел кто-то из-за спины Проба. Тот обернулся. Сзади стоял Феокл.
- Я не убивал его, клянусь. Однако стоит выслушать благородного легата. С тем, чтобы доказать ему всю несостоятельность его обвинений. Я прошу, Атилий Север.
Луций сделал шаг вперед, оглянулся на Афрания.
- Начну издалека, но буду краток, Секст.
- Время у нас есть, Луций, – отозвался тот.
- Что ж…. Деций Проб, ты сошелся с Клодией Домициллой. Где, когда и как – не важно. Но, думаю, достаточно давно. В ней, забитой сестре местных дельцов, и ее вернувшемся ни с чем из Сирии сыне ты увидел средство к достижению своих целей. Она поверила в то, что ты любишь ее. И ради тебя, честолюбивого плебея, она готова была на все. На новый брак, на убийство. Валерий Камилл и Домицилла когда-то были любовникам. Или не были, и вы всего лишь родили о сем молву: я слышал, он предпочитал молодых мужчин. Ему нужны были средства, как и тебе. Домицилле было несложно натолкнуть его на мысль устранить препятствие к деньгам Клодиев: самих Клодиев, ее отца, дядю и двоюродного брата. Камилл справился, как инженер он был, бесспорно, талантлив. Домициллу – наследницу богатства – он взял в жены, и в благодарность взялся способствовать карьере Гая, ее сына. Кажется, он искренне любил его, хотел сделать своим первым помощником. Но Гай так удачно отказался от этой чести, испугавшись пророчества, и предложил вместо себя тебя, своего лучшего друга. Пульхра полезная женщина. Заплати, и она напророчит человеку то, что нужно тебе.
- Пульхру я не подкупал, – сказал Проб. – Она действительно посоветовала Гаю остерегаться морских вод, я стоял рядом и слышал. А мне она наказала опасаться тени вероломно преданного воителя. Вот уж точно бред пифии! – он улыбнулся. – Но Гай поверил. Что до остального, гибель троих Клодиев мне тоже показалась подозрительной, но… причем здесь я? То, что ты рассказываешь, вполне могло случиться. Наверное, так и было, защищать доброе имя Камилла я не стану. Он был одержим идеей строительства новых кораблей, но Тиберий отказывал ему в средствах, а собственных, пока был жив его отец, у него было мало. Кстати, быть может, он и отца своего поторопил к Плутону?
- Возможно. Феокл рассказал, что незадолго до гибели Камилл имел неприятный разговор с сыном, сетовал потом, что честолюбие Гая погубит всех….
- Честолюбие Гая, – повторил Проб. – Феокл, разве Камилл поминал меня?
- Нет, трибун, – прошелестел раб.
- Богатство Клодиев и мощь Мизенского флота в одних руках – на ум идет намерение низложить принцепса прямо здесь, на борту, когда он прибудет на смотр «Партенопеи». Но прямых доказательств у меня нет, одни предположения. Возможно, ты хотел всего лишь стать префектом флота. Ты убил Камилла, изобразив нападение нечисти. Твои товарищи часто говорили, что Камилл рано или поздно навлечет на себя гнев богов своей гордыней, и ты решил, что эту смерть не станут расследовать. И многие поверили, даже Гай Цезарь, но не я. Раскрыть твои крестьянские трюки было легко. Ты понял, что я слишком близко подобрался к тебе, и отправил Домицилле голубя с приказом запутать меня, пустить по ложному следу, оговорить Рубелия, которого ты, не откладывая, убил и разделал. Подсунул плоть в похлебку Туллия, внутренности сунул в амфору с вином, а кости сложил в мешок с грузом и выкинул за борт. Все выглядело так, будто Рубелий – убийца, и он сбежал. Когда ты увидел, что я заставил раба-гребца нырять, ты все понял. И потому быстро метнулся в каюту Туллия, чтобы стащить хоть что-то, что указывало бы на него. Очень кстати Агриппине захотелось вина, и ты вызвался принести, сказал, что возьмешь вино из своей каюты. Вот только в твоей каюте не было вина, это я помню точно. Принес ты фалернское, а оно было только у Туллия. Ты торопился и взял первое, что попалось тебе среди его вещей: кольцо, которое он купил для лупы. А потом Гортензий очень удачно набросился на Туллия. Ты кинулся ему на выручку, сделал вид, что пытаешься удержать, а на деле толкнул его. Сверни он шею, и кольцо не понадобилось бы. Но он выжил, и ты рискнул еще раз, чтобы обезопасить себя. Побежал за водой, а сам бросил кольцо в амфору, в которую до этого свалил внутренности Рубелия. Ты был уверен, я найду их рано или поздно, и кольцо Туллия подтвердит его вину, оно де соскользнуло с его пальца, когда он разделывал тело Рубелия. Но ты ошибся, это кольцо не соскользнуло бы, оно было ему мало, с трудом одевалось, с трудом же снималось. Он не стал бы рубить тело топором, он всегда разделывал туши с помощью ножа. И он не испортил бы вино требухой.
- Почему нет? – спросил Кокцей. – Мог, чтобы отвести от себя подозрения.
- Да, Атилий Север, ты притягиваешь яйца к ушам. Я просто принес вина госпоже Агриппине. Из каюты Туллия, не стану отпираться. Но никаких колец я не брал. Но мы дослушаем тебя. Быть может, расскажешь, как так вышло, что дознаватель цезаря сам был обвинен в убийстве?
- Необоснованный донос. К прискорбию, магистрат Гортензий и префект Афраний поверили ему, я оказался в тюрьме, а гвардия с «Пертенопеи» снята. Ты получил свободу передвижения, Деций Проб, и тем незамедлительно воспользовался. Ты боялся, что Туллий очнется и легко оправдается. Вместе с подельником ты приехал в преторий, его отправил разобраться с Туллием, а сам….
- И кто же меня видел? Или это снова всего лишь предположения? – Проб положил в рот ядро миндаля.
- Вкусные орехи?
- Сносные. Хочешь? – Проб сунул пальцы в мешочек.
- Возле трупа Камилла было несколько. Сам он никогда не ел орехов.
- Он не ел. Но здесь все, – Проб окинул взглядом комнату, – любят похрустеть.
- Любят. Но с собой еду носишь ты один. Не из любви к орехам и сушеным ягодам. Ты вынужден это делать. Если забрать твой мешочек и запереть тебя в пустой комнате, как скоро ты потеряешь сознание?
- Проверь, если хочешь.
- В этом нет нужды. Этой ночью, придя в преторий, ты предусмотрительно скрыл лицо под капюшоном. Но твой недуг выдал тебя. Гвардеец, что впустил вас, не мог видеть твоего лица, но запах печеных яблок из твоего рта почувствовал. Верный признак твоей болезни.
Проб улыбнулся нервно и, не размыкая губ, проговорил:
- Я не единственный, кто страдает от этого недуга, – его рука снова дернулась к мешочку на поясе. Ладонью он задел набалдашник пугиона и скривился, закусил нижнюю губу.
- Тебе больно, Деций Проб?
- Нет.
Луций подошел ближе, почти вплотную. Кое-что из того, что он собирался сказать, незачем было слышать Афранию.
- Покажи свои ладони.
Проб огляделся по сторонам:
- Теперь я знаю цену римского правосудия! – выкрикнул он. – Судят не того, кто виновен, а того, кого легко и удобно обвинить, от кого всем выгодно избавиться! Товарищи, вместе мы бороздили….
- Покажи свои ладони, – повторил Луций.
Проб упрямо вскинул подбородок и сцепил руки за спиной.
- Не желаю.
Губы Луция нервно дернулись в гримасе. Деций Проб успел среагировать и заслонить рукой лицо от удара, что наверняка свернул бы ему нос. Но, оказалось, то была хитрость: Луций не собирался бить его. Схватив на лету его руку за запястье, он повернул его ладонь тыльной стороной вверх. Ее пересекала едва успевшая затянуться борозда. – След от веревки, Марк Деций Проб, – проговорил он шепотом. – Ты дважды пытался убить меня этой ночью. Кроме борозд на твоих ладонях, тебя выдают синяки на шее. Гай Меций душил тебя. Ты размозжил ему голову. В брызгах его крови твоя одежда. А твои сапоги запылены и испачканы в глине. Если ты не покидал корабля, откуда все это? И еще, Домицилла этой ночью хвасталась, что вскоре вместе с любовником при помощи своего флота низложит принцепса. Два свидетеля слышали ее слова.
- Два свидетеля? И кто они?
- Те, кто последними видели ее живой.
Глаза Проба налились кровью, он рванулся из захвата, и в это мгновение изо рта сидящего неподалеку Кокцея вырвался крик ужаса. Вскочив со своего места, он попятился назад, указывая поднятой рукой в пространство позади Афрания:
- Там…. Там….
- Что? – префект оглянулся назад. – Ничего нет.
- А! – теперь уже закричал Проб. И вместе с ним наполненный животным страхом вопль поддержали все моряки. Волной они отхлынули к дальней стене, кто-то пал на колени, кто-то заметался, кто-то забился в угол.
Луций обернулся. Афраний и гвардейцы озадаченно озирались по сторонам, снисходительно кривили рты, пожимали плечами, закатывали глаза – всем своим видом показывали, что не понимают причин, по которым команда «Партенопеи» разом обратилась в визжащих от ужаса кроликов.
А причин было две. По левую руку от Афрания стоял центурион Антистий, загримированный Луцием под Валерия Камилла, по правую – Стигий в образе Гортензия.
Повинуясь заранее оговоренному плану, Стигий сделал шаг вперед и протянул руки к Кокцею.
- Нет! Не подходи ко мне, не подходи! – закричал тот и попятился, уперся спиной в прижавшихся к стене моряков. – Помогите мне!
Но оцепеневшие от ужаса товарищи не шелохнулись. А один вовсе толкнул молодого трибуна, и тот упал на колени в шаге от Стигия.
- Прости меня, прости! Нет! Нет!
Стигий вытаращил глаза и протянул вперед руку. Его выбеленные скрюченные пальцы застыли надо лбом Кокцея. Кровь отхлынула от лица молодого трибуна.
- Стой! – Луций кинулся к нему, но не успел. Кокцей молниеносно выхватил из ножен пугио и вонзил в свое горло.
Не утратив положенной призраку плавности, Стигий предусмотрительно отпрянул назад. Дух, как всем известно, эфемерен. И на нем не должны осесть брызги крови.
Захлебываясь кровью, Кокцей рухнул на пол. Луций перехватил изумленный взгляд Афрания.
- С чего он так? Ведь Гортензий сам….
Закончить он не успел. Луций вовремя оказался рядом и незаметно ткнул его под ребра. Префект крякнул от негодования и закончил излишне громко и напыщенно, как плохой актер:
- Что происходит?! Ответьте мне! Немедленно! Почему этот юноша ни с того ни сего покончил с собой?! Ведь не его мы обвиняем в убийствах!
- Они все спятили, префект Афраний, – пробормотал один из гвардейцев.
- Все говорят, этот корабль проклят, – добавил другой.
- Надо сжечь его, – предложил третий.
- Вы что?! Не видите их?! – в этом поросячьем визге с трудом угадывался голос Деция Проба. – Здесь…. Здесь…, – его вытянутая вперед рука дрожала.
- Он пришел за тобой! – выкрикнул вдруг один из моряков. – Ты убил его, и он пришел за тобой! Валерий Камилл, командир, забери его, а нас не тронь! Мы служили тебе, мы любили тебя, мы скорбим по тебе! Парни, ну же!
С этими словами он толкнул Проба вперед. Его поддержали товарищи. Будто камень, выпущенный из пращи, Проб пролетел через всю комнату. Стигий едва успел увернуться.
Налетев на ящик, Проб рухнул в шаге от неподвижно стоящего центуриона Антистия. Тот, в отличие от Стигия, играл свою роль неважно, в его глазах то и дело появлялась неуверенность, а движения были деревянными. Но Проб на такие мелочи не обращал внимания. Подняв голову и встретившись с Антистием взглядом, он тонко завыл и попятился на четвереньках назад.
- Ты должен понять меня, я не ради себя, ради Рима, ради народа…. Он не цезарь! Ты ведь и сам говорил, он даже не половина человека, а жалкая четверть! Но я бы никогда, слышишь, никогда! Если бы не эта похотливая старуха! Она заставила меня, это она, все она….
- Я испепелил ее! – проскрежетал Антистий. – Теперь твой черед…, – он двинулся вперед, навис над Пробом. – Я любил тебя, как сына, а ты….
- Прости меня! Прости! Я отдам власть Нерону!
Антистий заморгал, бросил неуверенный взгляд на Луция: этого в плане не было.
Замешательство на лице призрака не укрылось от Проба. В его глаза вернулся рассудок, зрачки сузились.
- Нерон? – пробормотал Луций. – Какой еще Нерон?
- Мой брат, – раздался сзади женский голос, и на спину Луция обрушилось что-то тяжелое.
Удар был так силен, что развернул его, и он увидел Агриппину, ее бледное лицо в облаке растрепавшихся рыжих кудрей. В руках она сжимала обитую медью булаву с короткой рукоятью. За ней виднелись в полумраке коридора какие-то грубые лица.
- Прости, – выдохнула она, и, коротко замахнувшись, ударила его в грудь.
Его повело, в глазах потемнело. Сделав несколько неверных заплетающихся шагов, он повалился на пол у ее ног.
Перед глазами рассыпались разноцветные звезды и тут же утонули в стремительно сгустившейся черноте. Сознание оставило его, но скоро вернулось. Он не чувствовал своего тела, перед глазами стояла пелена, а доносившиеся до него звуки были глухими, тягучими, вязкими.
- Стигий, лысая ты обезьяна, зачем украл парик Гортензия? – услышал он голос Агриппины. – А это что за напомаженное чучело?
- Ты видишь их?! – вскричал Проб.
- Да, Нерон, вижу, – она расхохоталась. – А что, кто-то не видит?
Потом был короткий, но полный боли вскрик. Глухой удар, будто кто-то тяжелый рухнул на пол. Вопли, ругань, топот и смех. Они то смешивались в единый гул, то распадались на отдельные слова и предложения:
- Всем стоять! Оружие – на пол!
- Госпожа Агриппина, ответь, что все это значит?!
- Стой, где стоишь, Афраний! Брось меч! Все исполнено, Нерон….
- Нерон?
- Да, Афраний, старый хряк, Нерон Юлий Цезарь Германик, мой возлюбленный брат! Склони перед ним свою плешивую башку, и останешься портить воздух дальше! Он сумел выжить на Пандатерии….
- Цезарь Германик…, – смиренно прошелестел спустя секунды промедления голос префекта, и Агриппина снова захохотала.
- Море неспокойно…, – этот хриплый голос был Луцию незнаком. – Мой совет – выждать до завтра, а пока принести жертву Нептуну. Только скупиться нельзя, это должен быть ценный дар….
- Жертву Нептуну? – переспросила Агриппина.
- Да, госпожа.
Что-то легко толкнуло Луция под ребра.
- Он жив?
Чьи-то сильные пальцы сдавили горло.
- Жив, – прогудело над головой голосом Проба. Его грубая рука переместилась с шеи на спину, провела, сильно давя, вдоль позвоночника. Луция скрутило жуткой болью. Он задергался, как в падучей. – Похоже, ты перебила ему хребет, сестра. И откуда в тебе столько силы?
- В нас течет кровь богов, Нерон. Как думаешь, Нептуну важен целый хребет?
- Уверен, нет, – последовал ответ, и на спину вновь надавили. Пробу явно хотелось в полной мере насладиться страданиями того, по чьему умыслу он только что ползал, мокрый от страха, в пыли. Но переусердствовал: сознание не удержалось в мучимой плоти и выскользнуло вон.
В чувство его привела ледяная вода. Привязанная к поясу гиря стремительно потащила на дно. Узел был крепким, моряцким, но веревка не затянута. Луций выскользнул из нее, проплыл под водой вдоль борта до кормы и там уцепился за торчащее из нее приспособление, напоминающее огромный, цельнолитый бронзовый цветок. Преодоленное расстояние было небольшим, но далось ему с трудом. Левая рука и левая нога почти не слушались, он едва чувствовал их. Спину и грудь ломило. Первый же вздох, который он сделал, вынырнув за кормой, отозвался резкой болью.
Открытием для него стало то, что «Партенопея» успела выйти в открытое море и встать на якорь. Значит, без сознания он пробыл долго. Уже вечерело. Горизонт был чист, ни островов, ни большой земли, только стремительно приближающийся корабль, либурна старого образца.
Она встала на якорь рядом с «Партенопеей». Через ее борт перекинули трап. С громким стуком он ударился о борт «Партенопеи».
- Добро пожаловать на мой корабль, сестра, – ветер донес до Луция слова Проба.
Держась за одно из двух рулевых весел, Луций осторожно выглянул из-за кормы. С «Партенопеи» на либурну переходили люди. Проб помог Агриппине спуститься на палубу, следом протопали разбойничьего вида мужчины. Ни одного знакомого лица, никого из команды «Партенопеи», ни Афрания, ни его гвардейцев. Потянулась длинная цепочка освобожденных от оков гребцов.
Едва последний из чернокожих рабов спрыгнул на палубу либурны, трап убрали, вытянули якорь. Раздался короткий приказ, следом за ним послышались мерные удары гортатора, и либурна, набирая постепенно ход, поплыла прочь.
Держась борта, Луций доплыл до тянущегося из воды якорного каната, с сомнением посмотрел наверх. Схватился за канат правой рукой, подтянулся на ней, попытался поднять левую, но она не поднялась выше уровня плеч, вдобавок шею пронзила боль, шедшая откуда-то со спины.
- Проклятье! – пробормотал он, но не сдался. Пусть рука почти не слушалась и не поднималась, но кое-какой толк от нее, как и, по ощущениям, бескостной левой ноги был: всеми силами он прижимал ими к себе канат, не давая телу сползти обратно в воду. Он взобрался по канату до борта и заглянул в отверстие, через которое шел якорный канат. Палуба была пуста.
Перебравшись через борт, он сделал несколько нетвердых шагов и повалился на палубу.
- Чтоб тебя! – проскрежетал он сквозь зубы, с трудом сел, принялся растирать здоровой рукой больную. Но это не помогло. Вдобавок закружилась голова, и он вспомнил, что, если не считать яблока в претории, не ел уже больше суток. Нужно подкрепиться.
Придерживаясь за борт, он поднялся и, подволакивая ногу, сделал несколько шагов.
Оставалось спуститься вниз, в отсек с запасами.
Отойдя от борта, он почти доковылял до закрытого люка, но услышал шум, донесшийся из распахнутого люка в гребной отсек. Ему показалось, он слышит голос Афрания, его изощренную брань и проклятия.
- Афраний?! – крикнул он. – Ты здесь?!
- Здесь! Я здесь! Скорее сюда!
Луций дернулся к люку. В этом резком повороте он не заметил заледеневшей лужи перед ним, поскользнулся, закачался на краю, судорожно пытаясь удержаться, схватиться за что-нибудь, но не успел, правая нога проскользнула по льду, левая подогнулась, и он кубарем полетел вниз по крутым ступеням.
- Боги, его же выкинули за борт, как он выбрался?! – услышал он чей-то знакомый голос откуда-то издалека.
- Какая разница, как?! – рявкнули в ответ голосом Афрания. – Все одно, теперь он точно мертв. Свернул шею, петух неуклюжий!
- Сам ты петух!
- Заткнись, падаль! Вот выберусь отсюда и….
- Сначала выберись, потрох воловий! Стой! Подожди! Он дышит, смотри, смотри!
Луций приподнял голову, чтобы посмотреть, кто же так рьяно защищает его. Дайа.
- Командир! – закричал тот радостно. – Ты жив!
- Жив…, – выдохнул Луций. – Но не могу… пошевелиться…, – его не сковал ужас, не забилось судорожно сердце, с каким-то будничным спокойствием он осознал, что парализован. И это значило только одно: – Убейте меня.
- Прости, но не выйдет, – проворчал Афраний. – Разберись с собою сам.
- Что? – Луций снова приподнял голову и увидел, что в гребном отсеке почти пусто. Не осталось ни одного раба, кроме Дайи. Афраний, его гвардейцы, Дидий и прочие члены команды «Партенопеи». Все прикованы к скамьям.
- Они оставили нам ключи, – Дидий поднял руку и указал на стену, где на гвозде висела связка ключей.
- Милосердно, – пробормотал Луций и закрыл глаза.
- Но мы не можем добраться до них, – пояснил Дидий, решив, что до легата не дошел весь ужас их безвыходного положения.
- Я понял.
Надо нырнуть в спасительное забытье. Смерть придет сама. Не может не прийти.
Но заснуть ему не дали.
- Командир! Ты единственный, кто может освободить нас!
Луций открыл глаза.
- Я не смогу подняться, Дайа. Хребет сломан, я чувствую.
- Будь так, ты только глазами хлопать бы мог! Ползи ко мне!
- Хочешь отомстить?
- Хочу помочь.
- Как ты ему поможешь, дерьмо ослиное? – крикнул Афраний.
Дайа не удостоил префекта ответом, но взмолился:
- Командир, я прошу тебя!
- Ладно. Я попытаюсь. Убей меня, Дайа, окажи последнюю милость…, – извиваясь, как змея, Луций пополз к Дайе. В двух шагах от его скамьи тело пронзило болью, и он застыл, скрежеща зубами от бессилия и ярости.
Дайа встал, насколько позволяла короткая цепь, которой он был прикован за шею к скамье, шагнул к Луцию и попытался достать до него рукой, чтобы подтащить к себе, но не дотянулся. Тогда он вытянул по направлению к нему ногу и с силой ударил его пяткой между лопаток.
Луций взвыл от боли, рывком вскочил и хотел уже отвесить Дайе оплеуху, но вовремя остановился:
- Я могу ходить!
Боль не исчезла, и каждое движение давалось трудно, но тело слушалось.
- В лудусе что ни день приходилось вправлять руки, ноги и хребты, командир, – Дайа смущенно развел руками. – Я научился этому от одного раба-врачевателя. Когда меня забирали на рудники, мои товарищи сетовали, что без моих умений они все вскоре станут калеками. Если не вправить, обратно может никогда не встать. Ложись на пол, я должен закончить. Боль уйдет, доверься мне!
- Подожди, освобожу тебя, – деревянной походкой Луций направился к висящей на гвозде связке с ключами. – Который из них твой, не помнишь?
- Они все одинаковые, – ухмыльнулся Дайа. – Обманка для черных.
- Вот как? То есть ты, когда освободился, мог отпустить всех гребцов?
- Мог. Но я же не дурак. Они бы сожрали меня, – он сплюнул на пол и зло пробормотал: – Звери.
- Ты собираешься освободить его? – спросил Афраний, когда Луций снял связку с гвоздя.
- Ты против?
- Он преступник. Очевидно, совсем пропащий, раз его единственного Проб не забрал с собой.
- Дайа вытащил из моря мешок с костями Рубелия, Проб зол на него.
Дайа не лгал, первый же ключ подошел к замку на его цепи. После него Луций освободил Афрания и двоих солдат. Вручил связку префекту:
- Дальше сам, Секст. А вы двое принесите что-нибудь из еды.
- Префект? – оба солдата в унисон посмотрели на Афрания.
- Идите, – махнул он рукой. – Хотя я предпочел бы не засиживаться здесь, а спуститься на землю и….
- Ближайшая земля под нами, Секст. Мы в открытом море, берега не видно.
- Что? Мы уплыли?
- Как можно не заметить, что корабль плывет? – хмыкнул Дайа. – Вот ведь сухопутная крыса!
- Молчи, Дайа. Делай, что обещал.
- Есть, командир!
Афраний ожег Дайю неприязненным взглядом, но ничего не сказал. Освободив узников от оков, он буркнул:
- За мной, – и первым поднялся по лестнице.
Гвардейцы и моряки из команды «Партенопеи» поспешили следом.
Спустя четверть часа, показавшихся Луцию вечностью – настолько болезненными оказались методы Дайи, – он поднялся вместе с ним на палубу. О недавнем недуге напоминало только легкое покалывание в кончиках пальцев левой руки.
Наверху их встретил хмурый Афраний.
- Они забрали с собой все запасы. Вода есть. Немного. Но еды – ни крошки. Только мертвый Кокцей. Я так и не понял, с чего он так перепугался твоего ряженого в Гортензия раба?
- Надо отдать Кокцею последние почести, – сказал Луций, сделав вид, что не расслышал вопросительных ноток в голосе префекта. – А что с ряженым рабом? И с Антистием?
- Командир! – выкрикнул из-за спины Дайа. – Погоди с почестями! Может, статься, нам придется закусить Кокцеем, чтобы выжить!
- Рабство иссушило твой мозг, Дайа.
- Прости, Атилий Север, – Афраний тронул Луция за локоть, – но я, пожалуй, соглашусь с ним. С погребением Кокцея лучше повременить. Что до ряженого раба, он сумел сбежать. Прыгнул за борт. Я слышал, как эта тощая сука Агриппина возмущалась, требовала найти его. Антистий ранен. Вряд ли протянет долго. Проб пырнул его кинжалом, когда понял, что он не призрак Камилла. Хорошая была идея, мы получили признание. Но…, – он вздохнул тяжело: – Кто ж мог предугадать, что этот Проб окажется Нероном Цезарем?
<<предыдущая, Глава 46
следующая, Глава 48>>
© 2017, Irina Rix. Все права защищены.