Агриппина подлила себе в чашу вина, выпила до половины. Сидящий напротив нее Проб, вернее, не Проб, а Нерон, ее любимый старший брат, смотрел, как она ест и пьет, сам иногда отщипывал кусочек от сырного пирога или отрывал виноградину от грозди и рассказывал.
- … тот рыбак пристал к острову в шторм. Был ливень, с градом, и преторианцы укрылись в пещере. А я вышел набрать дождевой воды, заметил его. И понял: вот он, мой путь к спасению. Я оглушил его, и оттащил в одну пещеру, не пещеру даже – нору, о ней мои стражи не знали. И там оставил связанного. Лодку потопил, накидав в нее камней. Через три недели рыбак умер от голода и жажды. Я переодел его в свои лохмотья, перетащил труп в другую пещеру, туда, где его легко нашли бы. Выкинул камни из подтопленной лодки, она всплыла. Так я выбрался.
- А как познакомился с Домициллой?
Проб улыбнулся:
- Мне понравилось менять личины. Это просто. После того, как спасся, я отправился в Иудею, нанялся простым моряком на трирему. С нами плыл Марк Деций Проб, болван из плебейского рода, сирота без братьев и сестер. Плыл к своему дяде. Я зарезал его, едва он сошел на берег, но перед тем выяснил о нем все. Дядя не усомнился, что перед ним его племянник. С год я помогал ему вести его мелкие торговые дела. Потом он и его семья сгорели в страшном пожаре. Единственным наследником был я.
- Я восхищена тобой, брат.
- Вернулся в Неаполь. С помощью подкупа сумел получить должность в командовании Мизенского флота. Тогда же узнал о Домицилле. И понял, деньги этих плебеев помогут мне вернуть утраченное. Я стану принцепсом, непременно стану.
- Она верила, что ты любишь ее.
- Это было тяжелее всего. Ублажать эту рухлядь. Я подкинул ей идею заново сойтись с Камиллом. Она презирала его, но послушалась. Эти его изобретения, жалкий позер…. Но я знал, рано или поздно он окажется полезен. Так и вышло. Наш брат благоволил ему, и мы… я решил использовать это. Мы собирались нанести удар, когда Гай приедет смотреть на «Партенопею». Я и подумать не мог, что этот кусок дерьма опутал корабль подслушивающими трубками! Он узнал о моих намерениях. Я, верно, обсуждал это с одним из своих людей…. Но Домициллу он не подозревал, написал ей, болван, письмо, отправил с голубем, велел ей донести на меня.
- А она вместо этого предупредила тебя.
- Да, – кивнул он. – Мне пришлось действовать второпях. Я убил эту старую крысу, но плохо продумал детали, наследил….
- Ты все сделал правильно, брат, – уверила его Агриппина и, помедлив, спросила: – Этот недуг, о котором говорил Север…. Я подслушивала под дверью…. Прости….
- Следствие лишений, на которые меня обрек Тиберий. Они морили меня голодом так долго, что мое тело не справилось, сдалось. Я выжил, но боле не здоров.
- Все так и есть, как он сказал? Ты теряешь сознание, если не поешь?
- Да.
Она вздохнула, посмотрела в сторону, на мраморную голову Германика. Боги, как же она сразу не заметила сходства между трибуном Децием Пробом и своим отцом? Брат будто прочитал ее мысли:
- Ты была совсем еще ребенком, когда он умер, – сказал он.
- Да, – согласилась она. – Знаешь, похоже, этот недуг поразил и меня тоже. Я постоянно голодна, а когда ем, не могу насытиться. Не проходит и часа, как я начинаю слабеть, если снова не поем.
- С этим не будет трудностей. Цезарю и его сестре не придется испытывать неудобств с пищей.
- Цезарю, – повторила она. – Ты уверен, что мы победим?
- Нет. Мы рискуем. Своими жизнями и жизнями тех, кто поверил мне и в меня. Но у нас нет выбора, сами боги ведут нас. Наш брат зашел слишком далеко, надо остановить его, иначе он погубит Рим.
- Да, ты прав. Скажи…
- Да, сестра?
- У тебя есть жена, дети?
- Нет. Никого. – Он заметил, что ответ обрадовал Агриппину и добавил: – Я полагаюсь на твой вкус, уверен, ты сможешь выбрать среди благородных женщин Рима ту, что будет достойна цезаря. Хотя мне по нраву Лоллия Паулина.
Агриппина поджала губы.
- Лоллия? Похожа на Домициллу, только моложе.
- О, – по его лицу пробежала тень брезгливости, – ни слова больше о ней!
- А ты забудь о Лоллии, она не достойна быть женой цезаря! Это должна быть женщина, которой цезарь сможет доверять, как самому себе, женщина, в которой течет та же кровь.
Намек был прозрачен, как слеза младенца, но он не понял. Или сделал вид, что не понял. Агриппина досадливо закусила губу: возможно, не стоило так торопиться. Нерон всегда был правильным, строгим, ему было чуждо вероломство Друза, среднего брата, и пытливость ума Гая, брата младшего.
Она снова выпила, потом принялась за сваренные в меду шарики из теста. Неловкое молчание затянулось, и он решил нарушить его:
- Ты не сожалеешь о нем?
- О ком? – не поняла Агриппина. – О нашем брате? О Гае?
- О Севере.
- Нет, – она покачала головой. – Это его судьба.
- Что ж, значит, мне показалось.
- Что показалось?
- Что между вами связь.
- Перестань, Нерон! – она засмеялась и шутливо бросила в него яблоком. – Я отказала ему!
- Вот как? – он поймал яблоко на лету.
- Так сложно поверить?
Улыбнувшись, он пожал плечами и откусил от яблока.
- Почему мы встали на якорь? – спросила она.
- Ждем знака.
- Какого знака? Откуда? От богов?
- От человека. С Капри. Мы недалеко от него. Если поднимешься на палубу, увидишь его очертания.
- Но зачем?
- Ради золота. Ты же понимаешь, все эти отбросы – рабы, пираты, разбойники – хотят наживы, только поэтому они со мной. Тиберий укрыл на Капри клад. Мой человек обещал, что достанет его и подаст сигнал. Мы заберем золото и сразу двинем в Остию.
- Промедление может быть опасным. Просто пообещай им золота.
- Они не купятся на обещания, поверь мне. К тому же уже ночь, не время пускаться в путь.
- А «Партенопея», где она?
- Далеко. Мы довели ее до отмели, бросили якорь. Даже если они сумеют освободиться от цепей, им не сдвинуть корабль с места. Три сотни гребцов надрывались. А их там не больше пятидесяти. Их судьба – умереть от голода и жажды.
Агриппина выпила еще. Опасность миновала. Похоже, брат не придал значения ее словам. Или рассудил, что она, говоря о жене цезаря, имеет в виду любую женщину из рода Юлиев, а вовсе не саму себя.
- Ты помнишь Оппидум Убиорум? – спросила она.
- Как не помнить? – рассеянно откликнулся он. – Неспешные воды Рейна, снег….
- Неспешные воды? Помилуй меня Веста, Рейн быстр! Снега я не застала, те две зимы, что я помню, были теплыми.
- В год, когда ты родилась, зима была суровой, снега выпало по пояс.
- Вот как? – брови Агриппины удивленно приподнялись. – Не помню, чтобы мать поминала об этом.
- У нее были дела важнее воспоминаний.
- Ты прав. А помнишь, как мы играли в волков? Ты, Друз, Гай и я! Я укусила тебя за запястье, и ты визжал, как поросенок! – она засмеялась. – На моей свадьбе ты предостерегал свинью Агенобарба, говорил, я могу обращаться волчицей, и следы моих клыков неистребимы временем! – перегнувшись через стол, она схватила его правую руку и повернула тыльной стороной ладони вверх.
На его запястье не было ни единого следа, ни шрама, ни рытвины.
Широкая улыбка сползла с лица Агриппины. В глазах мелькнул последний отсвет надежды, и она потянулась к его левой руке. Прошло много лет, наверняка, память изменила ей и подбросила ложное воспоминание именно о правой руке брата. Никаких сомнений, она укусила его за левую!
Он не дал ей дотянуться до себя. Спокойно и даже насмешливо посмотрев в ее глаза, он поднял левую руку и продемонстрировал гладкую кожу запястья:
- Я – Нерон Юлий Цезарь Германик, твой брат, – сказал он невозмутимо и холодно. – И ты подтвердишь это столько раз, сколько понадобится, или я вырву тебе язык и выколю глаза, а твоего сына скормлю крысам.
<<предыдущая, Глава 47
следующая, Глава 49>>
© 2017, Irina Rix. Все права защищены.