Стол оказался невеликим препятствием для разозленного мужчины. Блюда и кувшины попадали с него на пол, когда Проб ворвался в каюту Агриппины. Кажется, он даже не заметил, что что-то помешало ему. Дверь чуть не сорвалась с петель, стол отлетел в сторону.
В испуге она вскочила с кровати. По зверскому выражению лица Проба поняла, что ничего хорошего ее не ждет. Он схватил ее за волосы, возле лица тускло мелькнуло лезвие гладия, но, оставив ему клок волос, она сумела вывернуться из его рук и отпрыгнула в сторону, к спасительно темнеющему проему двери. Но не успела, споткнулась обо что-то на полу, растянулась на нем во весь рост. А встать уже не смогла. Проб настиг ее и придавил к полу, снова схватил за волосы, закинул голову так, чтобы открылось горло. Она лягнулась, он взревел, как раненый вепрь, и в это мгновение по всему кораблю прошла ударная волна, отбросившая их обоих к стене.
Она первой пришла в себя. Сбросила с себя его руки и на четвереньках поползла, ранясь об осколки посуды, к спасительному выходу. Но Проб не разлеживался сзади. Догнал, ударом ноги перевернул ее на спину и принялся бить по груди, животу, лицу. Агриппина пыталась сжаться в комок, загородиться руками, подтянуть колени к подбородку, но каждый раз не успевала.
И вдруг все прекратилось. Удары, оскорбления. Проб будто исчез.
Все еще вжимая голову в плечи, Агриппина открыла глаза, и ее прошиб ледяной пот. Проб стоял над ней, держа обеими руками меч, направленный ей в горло.
- Сдохни! – прошипел он сквозь зубы и начал поднимать руки.
Ее кровь заледенела в венах, она зажмурилась. И потому не видела, что произошло. Только услышала вопль Проба, странный, будто выдавленный из груди, звуки потасовки, лязг, глухие удары и в довершении всего крик боли.
- Давай договоримся! – это был Проб, его голос, и в нем не было больше ни ярости, ни уверенности, ни напора. Это был голос загнанного в угол зверька.
Агриппина открыла глаза и не поверила им:
- Луций?!
Север оглянулся на нее и быстро переместился так, чтобы не выпускать ее из поля зрения. Эта женщина уже показала себя однажды вероломным созданием, способным ударить в спину.
Проб в этом маневре увидел для себя путь к спасению. Он прыгнул вперед, намереваясь схватить с пола оброненный меч и заколоть противника, но не соизмерил расстояние и усилие, кончики его пальцев лишь скользнули по рукояти гладия. В Луция он врезался безоружным, повалил его на пол и, воспользовавшись его секундным замешательством, оседлал, прижав его руки к телу своими ногами, и принялся наносить короткие удары локтями.
Луций изогнулся дугой и сбросил его с себя, но Проб успел выхватить у него топор. Его рот ощерился в оскале:
- Что же ты никак не сдохнешь?!
Луций попятился от него, озираясь по сторонам в поисках оружия или того, что сможет его заменить. Агриппина поползла к нему, зажав в руке крупный осколок блюда. Он шарахнулся от нее и оказался в шаге от Проба. Тот взмахнул топором. Луций успел поднырнуть под него, но щербатое лезвие задело его, содрало лоскут кожи с плеча. Хлынула кровь.
- Убей его! – заверещала Агриппина.
Луций не сомневался, этот призыв предназначен Пробу. Она опять оказалась слишком близко, ее тонкая рука с зажатым в окровавленной ладони осколком взметнулась вверх. Луций отбил в воздухе летящий осколок раскрытой ладонью, проскользнул под топором Проба, и подсек его в развороте ударом в голень. Проб с грохотом упал навзничь. Перекатился на живот, встал на четвереньки и начал подниматься. Подхватив с полки каким-то чудом устоявший на ней бюст Германика, Луций прыгнул на него, повалил на пол и обрушил бюст ему на голову.
Топор выскользнул из руки самозваного Нерона Цезаря. Луций подхватил его и отпрыгнул в сторону. Агриппина с россыпью осколков все еще представляла опасность.
- Что ты бегаешь от меня?! – завизжала она.
- Ты пыталась убить меня.
- Нет! Я пыталась помочь тебе!
- Ты кричала ему….
- Я кричала тебе! Тебе! – она кинулась к нему, поскользнулась на крови Проба. – Верь мне, умоляю, верь мне…, – она доползла до него, обхватила его ноги, подняла на него глаза: – Он не Нерон, не мой брат!
- Я знаю.
- Знаешь?!
Вместо ответа он схватил ее за руку, рывком поднял на ноги:
- Уходим. Быстро! Держись за мной.
Он двинулся к выходу, таща за собой Агриппину, но у дверей остановился, оглянулся. Голова Марка Деция Проба была месивом из осколков костей, лопнувших глаз, растекшихся мозгов и крови.
- Прости, Афраний, – пробормотал он, – но головы не будет.
Они выскочили на палубу. Либурну мотало из стороны в сторону, усилившийся ветер драл во все стороны парус, мачта трещала.
- Командир! – услышал он голос Дайи. – Сюда! Скорей!
Луций повернулся на голос. Дайа и один из высадившихся на либурну гвардейцев. Они стояли у трапа, перекинутого с борта «Партенопеи» на либурну. Несмотря на усилившееся волнение, творение Валерия Камилла все еще крепко держало свою жертву.
Призыв Дайи услышал не только он. С носа либурны, скользя по накренившейся палубе, им наперерез бежала целая толпа поднявшихся из гребного отсека пиратов.
- Сука! – один из пиратов устремился к Агриппине с занесенным над головой кривым мечом. К нему присоединился товарищ.
Кинув ее себе за спину, Луций подсек первого из них подножкой, и ударил топором в грудь второго. Лезвие глубоко застряло в грудине, и он не стал тратить время, пытаясь освободить его. Вместо этого схватил хрипящего пирата за широкий ремень и толкнул в сторону его поднявшегося с палубы товарища. Боковым зрением увидел, как Агриппина выскочила из-за его спины и понеслась, подхватив высоко подол платья, к трапу. Но возле Дайи остановилась, как вкопанная, узнав его, обернулась беспомощно назад.
- Помочь! – крикнул ему Луций, и тот, грубо подхватив ее, подсадил наверх. Больше не оглядываясь, она в два прыжка преодолела расстояние меж кораблей и спрыгнула на палубу «Партенопеи» прямо в холодные объятия Афрания Бурра.
Луций несильно отстал от нее. Сметя в сторону двух пиратов, что наседали на Дайю и гвардейца, пытаясь взять штурмом трап, Луций вырвал у одного из них кривой меч и зарубил им обоих.
- Командир! – Дайа приветствовал его широкой улыбкой, которая мгновенно покинула его лицо, когда либурну бросило в сторону, и трап на несколько секунд завис над ее бортом.
Не сговариваясь, Луций, Дайа и гвардеец схватились за край трапа, сумели подтянуть его обратно.
- Уходим! – Дайа первым запрыгнул на трап и протянул руку: – Командир?
- Где остальные? – спросил тот и обернулся назад: ему показалось, кто-то звал его. И не ошибся: быстро перебирая короткими толстыми ногами, к ним бежал раб Феокл.
- Все мертвы! – прокричал Дайа ему в ухо. – Быстрее, командир!
- Господин! Умоляю! Прошу! – на бегу Феокл замахал руками.
- Уходим, – Луций подсадил раненого в плечо гвардейца на трап, закинул туда же добежавшего, наконец, Феокла, забрался сам.
Они успели спрыгнуть на палубу «Партенопеи» за несколько секунд до того, как ударила очередная волна и отбросила либурну далеко от них. Она налетела на торговую трирему из флота Клодиев, корабли накренились друг к другу, их паруса и снасти переплелись, и, когда волны вновь отбросили их друг от друга, более тяжелая либурна перевернула трирему, вода хлынула через ее борт.
- Боги! – выкрикнул неожиданно тонким голосом Дидий. Разинув от изумления и восторга рот, он, позабыв свой долг кормчего, смотрел на разворачивающуюся морскую трагедию.
- Дидий, уводи нас отсюда! – взревел Афраний и для большего эффекта извернулся и пнул Дидия пониже спины.
Трибун не сразу понял, что произошло, но уже в следующую секунду опомнился и успел как раз вовремя: резко повернул, и «Партенопея», пусть накренившись опасно на правый борт, но без потерь прошла меж двух высоких волн.
За то недолгое время, что Луций и Дайа пробыли на либурне, погода изменилась, как меняется порою настроение стареющей женщины. Чернота, наступавшая с запада, обрушилась на побережье. Резко, неистово. Только сейчас, увидев так близко вздыбившиеся гребни огромных волн, Луций понял, что имели в виду моряки и торговцы, когда говорили о безжалостности Нептуна, его размахе и жестокости. Он-то думал, они приукрашивают, преувеличивают, подобно охотникам. Оказалось, правды в их словах было куда больше, чем лжи. И правда эта была неполной.
Небо было черно от сизых, клубящихся у самой воды туч, то тут, то там их пронзали молнии, вслед за тем, безо всякого промедления слух разрывали раскаты грома. Море будто кипело, волны шли не в одном направлении, а, казалось, во всех сразу. Корабли флотилии Проба раскидало на многие стадии друг от друга, но основная ее часть на всех веслах шла по направлению к небольшой бухте.
- Задница Нептуна, – пробормотал Луций.
- Умоляю, не богохульствуй, Атилий Север! – взмолился Дидий и лег на рулевое весло всем телом. К удивлению Луция, он, в отличие от кормчих флотилии, правил не к берегу, а в открытое море.
- Давай за ними, Дидий! – крикнул он трибуну. Тот лишь помотал головой: не услышал за очередными раскатами грома. – Поворачивай в бухту! – на этот раз Луций проорал ему это в самое ухо.
- Нельзя! – крикнул в ответ Дидий.
- Почему?! Мы же утонем, посмотри на волны!
Молния осветила бледное, мокрое от пота мясистое лицо Дидия:
- Дальше есть другая бухта! В эту нельзя! Слишком тесно! Много кораблей!
- Как скажешь, – Луций не стал с ним спорить. На него накатила вдруг слабость, голова закружилась, он покачнулся. И упал бы, не подставь ему Дайа плечо.
- Командир?
- Все хорошо, Дайа.
Бывший раб широко улыбнулся. Ему, похоже, не было дела до свирепствующей за бортом стихии.
- Что там произошло, командир? Я про мятежного трибуна, – он ухмыльнулся. – Про Нерона Цезаря.
- Да, где его голова? Ты обещал! – крикнул Афраний.
- Ее нет! – крикнул в ответ Луций.
- Как так?!
Луций хотел прокричать ответ, но закашлялся. Ночь в претории и ледяная вода Тирренского моря не прибавили здоровья, но отгрызли от него немалую часть.
- Он выбил у меня топор, – просипел он, подойдя к Афранию, – я схватил, что попалось под руку. Бюст Германика. И размозжил им его череп.
Афраний загоготал.
- Помнишь, он сказал, старуха напророчила ему смерть от тени вероломно убиенного воителя?
Луций ухмыльнулся в ответ:
- Угадала.
- Она не гадает, она знает. Все сбывается.
- Все?
- Все.
- Про себя спрашивал?
- Да. Про смерть. С жизнью, решил я, сам разберусь.
- Ты утонешь.
- Не дождешься! Я умру стариком, в своей постели!
- А мне она напророчила лошадей, карликов и горы.
- Не понял. Лошадей-карликов или карликов на лошадях?
- Она выжила из ума, Секст.
- Посмотрим. Я буду следить за твоей судьбой, – Афраний осклабился, повернул голову, чтобы глянуть за корму, да так и застыл: – Мать-Юнона….
Пораженный столь мягким выражением, прозвучавшим из уст сквернослова, Луций обернулся.
Почти всей флотилии Проба удалось достичь бухты, но корабли не нашли в ней спасения. Там, заключенный в малом пространстве, гнев Нептуна был еще страшнее. Корабли бросало друг на друга и на скалы, они сцеплялись, чтобы тут же быть раскиданными в разные стороны. Луцию казалось, он слышит голоса людей, их отчаянные крики о помощи, предсмертные вопли, но то было, конечно, игрой воображения: никакой крик не прорвался бы сквозь рев стихии, раскаты грома и шум начавшегося дождя.
Один из кораблей, длинная трирема, сумела обойти своих гибнущих собратьев и вышла из бухты. Ее парус был изорван в лохмотья, половина весел сломана. Но теми, что уцелели, гребли в полную силу, со всем отчаянием последней надежды.
Отойдя на три стадия в открытое море, трирема замерла, словно человек в раздумьях. Скорее всего, так оно и было. Капитан или кормчий, тот, кто распоряжался судьбой триремы, прикидывал, куда править. В конце концов, ее нос дрогнул влево, весла снова опустились в воду, и она устремилась ровно вслед «Партенопее».
- Чует, на кого ровняться надо, – хмыкнул Афраний.
Дидий покачал круглой головой:
- Неверно чует. Ему надо идти вдоль берега. Здесь на три мили опасное место, а дальше до самой Остии, если в стадии от берега плыть, все спокойно.
- А мы тогда куда прем?
- Сейчас повернем, префект, как только уйдем из-под ветра. Иначе есть риск, что нас кинет вон на те скалы. Не трудись всматриваться, не увидишь, они и в тихую погоду торчат из воды на ладонь, не больше. Но они там есть, клянусь!
Еще стадий, и «Партенопея» плавно взяла правее, прошла между двух длинных волн, закачалась, едва не зачерпнув левым бортом воды.
Тот, кто правил триремой, заметил маневр, решил повторить его, но сделал это слишком резко. Корабль врезался носом в короткую высокую волну, его развернуло, закрутило, кинуло в набегающий вал.
- Им конец, – с искренним сожалением сказал Дидий и зашептал слова молитвы: просил Нептуна быть милосердным к тем, кто попал в лапы подвластной ему стихии.
И оказался прав. Потерявшую управление трирему замотало среди волн. Они, будто кошки с еще живой полузадушенной птицей, играли с ней, то отпуская, то принимаясь трепать всерьез. В конце концов, так же, как и хищник, что, заскучав, кончает с жертвой одним ломающим хребет ударом, стихия покончила с триремой, подняв ее высоко меж двух гребней и переломив надвое.
- И нас это ждет, если попадем между гребней, – пробормотал Дидий.
- Да? – Афраний разом побледнел. Отчего-то он посчитал «Партенопею» непотопляемой. – Я думал, Камилл все продумал, нет?
- Как раз это он и не продумал. Это была «Персефона», я узнал ее, главное судно флота Клодии Домициллы. Камилл построил ее для нее, свадебный подарок…, – он вздохнул, шмыгнул носом и часто заморгал: – Они предали его, жена и Проб. Совсем она глупая, раз поверила, что Проб любит ее.
- Все старухи падки на молоденьких, – сказал Афраний. – Редко какая устоит, если юноша распушит перед ней хвост. Вот помню….
- А что с ней было не так? – спросил у Дидия Луций, не дав префекту договорить.
- С Домициллой?
- С «Персефоной». И что не так с «Партенопеей»?
- Она слишком узкая для такой длины. Я хотел сказать ему, но боялся. Он и так вечно поносил меня, говорил, я ничего путного ни помыслить, ни сказать не могу, что держит меня только за мой дар кормчего.
- Он был несправедлив. Мы обязаны тебе жизнью. Я расскажу о тебе цезарю, он непременно оценит твой талант, возможно, поставит командовать Мизенским флотом.
- Нет! – горячо запротестовал Дидий. – Я прошу тебя, Атилий Север, не делай этого, не упоминай обо мне. Я – невеликая рыба, чтобы заплывать так далеко.
- Как знаешь.
Все замолчали. Дидий сосредоточенно следил за курсом, машинально бормоча слова морской молитвы. Губы Афрания тоже шевелились. Но, оказалось, он не молится. Прислушавшись, Луций узнал старую песню – глумливый речитатив, положенный в размер марша, о цезаре Августе и вероломном Арминии.
Дайа уже давно лежал, укрывшись плащом, у борта и, посапывая, беззаботно спал. Хороший солдат, подумал Луций, бесстрашный, азартный, но не для строевой службы. Он сел рядом с Дайей, прислонился спиной к борту и мгновенно провалился в тяжелый сон.
Ему казалось, он спал всего несколько секунд, когда услышал:
- Стихает понемногу, – это был голос Дидия. А префект ему ответил:
- И потеплело. Или мне кажется?
- Нет, не кажется. Буря всегда меняет погоду. Если было тепло, станет холодно. И наоборот. Воля Нептуна, его привычки.
Луций открыл глаза. Небо сменило цвет с сизо-черного на пепельно-серый, ветер стал тише, и «Партенопею» уже не мотало на волнах. Он поднялся, прошелся по палубе, вернулся на корму.
- С добрым утром, Атилий Север, – Афраний смахнул пот со лба.
- Уже утро? – не поверил Луций. – Я проспал почти сутки?
- Шучу. Ты спал часа три.
- Долго до Остии?
- Долго, – ответил Дидий. – Не раньше полуночи будем.
- Что ж, есть время отдохнуть, – услышанное скорее обрадовало Луция, чем наоборот. Он смертельно устал. Все, чего он хотел, это забыться сном. Но не на продуваемой ветрами палубе посреди моря, а на мягком ложе, стоящем на твердой земле в окружении крепких стен.
- Ты прав, пора – буркнул Афраний и позвал: – Эй, ты! Как там тебя? Дайа!
Кассий Дайа поднял голову:
- Меня кто-то звал?
- Звал, ослиная ты задница! Иди сюда! Замени меня! Нептун успокоился, и теперь даже твои кривые клешни сгодятся в помощь Дидию!
Дайа поднялся, потянулся, зашагал вразвалку к Афранию.
- Шевелись быстрее! – рыкнул тот, вверил ему весло и, повернувшись к Луцию, продолжил уже совсем другим тоном, осторожным, вкрадчивым, лицом при этом он стал напоминать уже не вепря, а хорька: – Надо переговорить. Ты не против?
- Идем, Секст.
Они отошли к самому носу, встали под фигурой Партенопеи. Здесь не было никого, ни моряков, ни гвардейцев.
Облокотившись о борт, оба смотрели вниз, на темные, но на глазах успокаивающиеся воды. Луций не выдержал первым:
- Я слушаю, Секст.
- Да, Луций…, – Афраний оттянул от шеи ворот туники, будто тот душил его, кашлянул, глянул вверх: – Клятая ведьма, смотрит так, что мороз по коже, – его передернуло. Луций поджал губы, и префект понял, что довольно прелюдий: – Я хочу спросить: с чем мы явимся в Рим? Что у нас есть? – он заметил, что по лицу легата пробежала тень и, воодушевленный, продолжил: – Ты сообщишь Калигуле, что Камилла убил Деций Проб, расскажешь заодно, что он собирался низложить его, назвавшись именем Нерона Цезаря, что даже армию собрал. Еще есть твои подозрения насчет сына Домициллы…. Но…. Нет, я не хочу сказать, будто он не поверит тебе, но слова – это просто слова, совсем не одно и то же, что доказательства вещественные, преступники в цепях. Ни ты, ни я, пройдя через все это дерьмо, ничего не приобретем, скорее потеряем….
- Я понял тебя, Секст.
- Понял?
- Твой намек.
- И… что же?
Луций вымученно улыбнулся и хлопнул префекта по плечу:
- Пойду вниз. Переоденусь.
Скрежеща зубами, Афраний проводил его взглядом, снова повернулся к борту и свирепо забормотал проклятия:
- Так да или нет?! Надменный ты козел! Боги, отчего вы маните властью не тех, кого стоило бы?! Будь у меня легион, я бы… я бы…! – в бессильной ярости он ударил по кромке борта сжатыми кулаками.
- Эй, Секст! – донеслось из-за спины. Афраний резко повернулся. – Да!
<<предыдущая, Глава 53
следующая, Глава 55>>
© 2017, Irina Rix. Все права защищены.