- Мило вы с Севером пообщались вчера, отец.
– Ты долго терпел, Друз, – Децим усмехнулся, – чтобы высказаться.
Они сидели в триклинии загородной виллы Корнелии, вдовой и бездетной сестры Децима. Сама она, Корнелия младшая – дочь Децима – и его сын Авл были там же. Долг отца – провести как можно больше времени с семьей перед долгой разлукой, но мыслями он был далеко – в скифских степях, со своей армией.
– Это было неправильно, отец. Он оскорбил тебя, а ты….
– Это было недоразумение, Друз, с этим письмом.
– Это Север так говорит.
– Это я так считаю, – тон Децима стал холоднее. – Последнее, что отец сделает после казни сына, это…
– Ты – да. Но Север, он…, – Друз взмахнул руками. – Поверь, я знаю его куда лучше тебя. Я служил с ним и….
– А я служил с Коссом. И представить не мог, что он и ты – вы оба – способны на…!
– Децим…, – Корнелия, старшая сестра Децима, бросила красноречивый взгляд в сторону его трехлетней дочери. – Мы же условились.
– Да. Прости, – он взял кубок, глотнул вина, превосходного, терпкого. – Друз, ты слышал свою тетку? Больше ни слова о делах.
– Слышал, – беспечно отозвался Друз.
– Будущая война – не в счет, – Корнелия тоже отпила из своего кубка. – О ней мы можем говорить. Брат, ты ведь возьмешь Авла в поход? – она глянула на его младшего сына, пятнадцатилетнего юношу, худого и нескладного, что с удивительной для его стати жадностью уплетал блюдо из рубленого мяса, специй и сваренных в масле кусочков теста. На мгновение Авл прервался, поднял глаза на отца. Во взгляде его сплелись воедино – страх перед варварами и желание прославиться.
– Нет.
– Почему? – спросила сестра.
– Отец, я готов! – запротестовал сын.
– В случае поражения – а оно возможно – сомнительно, что скифы выпустят нас из своих степей живыми. Я рискую жизнью Друза. Этого достаточно. Авл останется в Риме.
– Север нагнал на тебя страха, отец, – хмыкнул Друз. – Эти скифы просто дикари, мы их….
– Это они нас, если мы будем самонадеянны.
– Если Друз и я погибнем, у тебя не останется наследника, – Авл взглядом подозвал раба, чтобы тот положил ему добавки. – Этого ты опасаешься, отец. Но ведь есть ребенок Сабины.
– Сабина – просто девка, дорогой мой братец.
– Она не просто девка, Друз, – холодно сказал Децим.
– Даже если бы и просто девка, – пожал плечами Авл, – она носит в чреве нашего брата, Друз.
– Брата?
Авл улыбнулся:
– Она гадала на зернах. Мне Креон шепнул. Первыми взошли зерна ячменя. Она родит тебе сына, отец.
– Я знаю, – Децим улыбнулся. Единственное, что омрачало предстоящий поход, было расставание с Сабиной. – Но раз уж выбалтываешь чужие тайны, Авл, не сдавай источник. Он может иссякнуть.
Авл кашлянул.
– Прости, отец.
– Креон простит. За вполовину урезанное жалование.
– Почему Сабина не с нами, кстати? – Друз показал рабу на блюдо, из которого подкладывали добавку Авлу: тот умел есть так, что у присутствующих начинал разыгрываться аппетит даже при полном желудке.
– Ей нездоровится.
– Жаль, – Друз поднял кубок: – За ее здоровье! И за моего брата! – глаза его метнулись к Корнелии. Перехватив его взгляд, тетка поджала губы, прикрыла веки и еле заметно кивнула. Друз сразу повеселел, но постарался удержать торжество в себе: Авл временами на редкость прозорлив, как бы не заподозрил чего. Если отец узнает, что сын и сестра сговорились против его наложницы, беды не миновать. Они сошлись во мнении, что в семье им не нужен ребенок, рожденный дочерью пекаря. С отца станется сделать его наследником, слишком уж любит он ее, эту рыжую безродную кошку.
– Сабина – прелесть, – Корнелия махнула рабу-виночерпию, чтобы наполнил вновь кубки, – но тебе, брат, нужна жена. Высокородная, благочестивая, из семьи, чьи связи будут тебе полезны. С твоего позволения, я бы занялась этим делом, переговорами с семьями достойных женщин….
– Ты однажды устроила мне брак с достойной женщиной. Этого довольно.
– Однако надо признать, отец, Ульпия Плотина отвечала твоим вкусам в полной мере, – улыбнулся Друз. – Внешне Ульпия безупречна, что до…
– Кстати об Ульпии, брат…, – прервала Друза Корнелия и, не дождавшись отклика Децима, продолжила: – Октавия, мать Атилия Севера спрашивала у меня о ней…
– Зачем?
– Хотела узнать мое мнение. Советую ли я Ульпию как… жену для ее сына.
Децим нахмурился:
– Сына? Разве Луций не единственный ее сын?
– Единственный, отец, – ответил вперед тетки Друз. – Всех остальных ее детей унес мор в Галлии.
– Луций женат.
– Как я поняла, – осторожно произнесла Корнелия, – со слов Октавии, его развод с Нонией – вопрос времени. Очевидно, что он не может… после всего, что….
– Что ты ответила ей?
– Правду. Что Ульпия не из тех, кого я стала бы советовать, но, кажется, мои слова не возымели действия. Полагаю, Ульпия сумела понравиться ей. Ты же знаешь, она…. – Децим поднялся. Назначение убавило в нем терпимости. Командующему армией не пристало занимать разум бабьими сплетнями. – Куда ты, брат?
– Уезжаю. В Рим. Мне ненавистна праздность, когда дела не терпят.
– А Сабина? – спросил Друз.
– Едет со мной.
– Твое право поступать как угодно, Децим, – Корнелия улыбнулась, успев при этом переглянуться с Друзом: все идет даже лучше, чем можно было предположить, – но, возможно, дорога – испытание, которое может стать роковым для ее ребенка.
Децим не ответил ничего, вышел. А Друз по-плебейски подмигнул тете.
– Это произойдет на пути в Рим. Превосходно!
– Что произойдет? – Авл наколол на кончик ножа моллюска.
– Ничего, братец. Ешь, а то отощаешь, – Друз поднялся с ложа. – Догоню отца.
Децим успел выйти в сад и пройти несколько десятков шагов по тропинке, петляющей меж причудливо постриженных кустов.
– Отец! – Децим остановился. Подождал, пока Друз приблизится, и продолжил путь. – Тетка знает толк в красоте, – сказал Друз после долгого молчания – они шли рядом, не разговаривая, уже несколько минут. – Ее рабы-садовники выше любых похвал! – Децим не ответил. – Отец?
– Здесь красиво.
– Отец! – Друз остановился, повернулся к Дециму, и тому пришлось сделать то же самое. – Отец, я прошу, прости, если я невольно….
– Друз, я хочу, чтобы ты услышал меня сейчас.
– Я слушаю, отец!
– Этот поход, Друз, есть великий риск. Я не хочу остаться в истории вторым Варом. Поражения запоминаются больше побед, знаешь, почему?
– Почему?
– Потому что Рим не проигрывает. На сотню побед – одно поражение. Проигравшего будут поносить, даже когда имена победителей сотрутся из памяти.
– Отец, мне не по душе твой настрой. Это все Север, он….
– Оставь эти петушиные бои. Я поставлен командовать армией, которую враг превышает числом. Армией, боевой дух которой низок. Армией, во главе которой, кроме меня, стоишь ты, ни разу не участвовавший ни в одной кампании, Лепид, умеющий только крестьян с вилами резать за неповиновение, и Север, в чьей уме я не сомневаюсь, но…, – Децим шумно выдохнул.
В глазах Друза мелькнуло торжество.
– Но? – он вопросительно посмотрел на отца, ожидая продолжения. Но его не было. – Отец…
– Я хочу, чтобы ты понял, сын, – Децим стиснул его плечи ладонями, посмотрел в глаза, – мы – я и ты – не можем позволить себе отвлекаться на что-либо, кроме дел кампании, не можем позволить склок в командовании. Я должен быть уверен в тебе, всецело, полностью, совершенно. Ты это понимаешь? Мы ставим все на один бросок костей.
– Я с тобой, отец.
– Хорошо, – Децим прижал его к себе. – Побудь еще немного с теткой, дай наставления брату, поиграй с сестрой, и уезжай отсюда. Сейчас не время наслаждаться красотой кустов. Двадцатый легион ждет тебя.
– Он подойдет к Риму послезавтра.
– Выезжай навстречу заранее. Встреть на подступах. Солдатам это понравится. Теперь иди к ним. Мне нужно побыть одному.
– Отец, – Друз приложил сжатый кулак правой руки к груди – воинское приветствие и прощание. По разгладившимся чертам лица он понял, что раздражение покинуло отца, и рискнул: – Прошу, поделись опасениями!
– Ты про Севера?
– Да, отец.
– Как же ты любишь своего бывшего командира, – глаза Децима изучающе сузились. – Я не знаю чего-то?
– Чего? – взгляд отца Друзу не понравился.
– Ты видел его латиклавия? – ответил тот вопросом на вопрос.
– Марка Рубеллия? Да, я знаю его.
– В грудях Венеры больше мужского, чем в нем, – фыркнул Децим. – Север говорит разумные вещи, готовит своих солдат… и назначает латиклавием напомаженную девку. Об этом я говорю, когда сетую на неуверенность в остальном командовании, кроме нас с тобой. Да, он назначен приказом цезаря, но кто подсказал цезарю имя Рубеллия? Север! Как можно думать чреслами, когда…
– Отец, – тихо прервал его Друз. Вот уж не предполагал, что придется Севера защищать. – Ты ошибаешься. Марк Рубеллий – достойный юноша, способный, отважный, он давно уже служит, и не было случая, чтобы он подвел командование. Его назначение – дань его старательности и преданности. Что до Севера…, – Друз протолкнул воздух из легких наружу: отец – как и всякий солдат – недолюбливает мужеложцев, подтвердить его подозрения насчет Севера, и вот они, посеяны семена вражды и неприязни. Но это чревато – скрыть, что именно он, Друз, посоветовал Клавдию назначить Рубеллия, не удастся, правда выплывет наружу рано или поздно и потопит лжеца. – Мой бывший командир неразборчив в связях, это верно, но спит он только с женщинами.
– Это прикрытие.
– Он бы измучился прикрываться.
– Мой источник в Тринадцатом легионе доложил, что Кассий Дайа, тот болван, что орал вчера непристойности, и которого Север приговорил при нас к смерти на кресте, жив и здравствует: достойный юноша Рубеллий снял его с креста. Разумеется, Северу пришлось разыграть это базарное представление. Для меня. Но предавать любовника смерти он не собирался.
– Любовника?
– Юлия Агриппина говорила мне об этом. Она провела с ними на Партенопе почти месяц после кораблекрушения. Ей ли не знать.
– Отец? – лоб Друза пошел морщинами. – Ты что, встречался с ней?
– Она – свободная женщина, вдова. Почему нет?
– Она – племянница цезаря, отец! А ее репутация… Отец, – он схватил Децима за локоть и горячо продолжил: – Я умоляю, порви с ней! Она погубит нас скорее, чем скифы! Твоя армия для нее, как течная сука для кобеля! Ее непомерное честолюбие…!
– Довольно, – Децим убрал руку сына со своего локтя. – Иди. И скажи своей тетке, что я готов к повторному браку. Но только если это будет Юлия Агриппина. Пусть…, – он ухмыльнулся, – договаривается.
Караульный придержал полог шатра. Стигий с Кассием Дайей вошли внутрь и застыли на пороге. Легат лежал на ложе, на спине, подложив под поясницу скатанный в валик плащ, и читал. Не отрываясь от пергамента, спросил:
– Успехи?
– Все пропавшие драгоценности госпожи найдены, господин, – Стигий прошел до стола и вытряхнул на лист чистого пергамента содержимое холщового мешочка. – Я отмыл их в уксусе, – торопливо добавил он. – Не осталось ни запаха, ни…
– Хорошо, – Луций свернул в трубку свиток, который читал, с трудом сел на ложе, потом поднялся. Осторожно ступая, дошел до стола. – Что думаешь, Дайа?
– О твоей спине?
– Да.
– Позволишь говорить открыто?
– Говори.
– Патрицию и легату любой лекарь посоветовал бы лежать много дней. А солдату, отбившему спину при падении с лошади утром, придется снова влезать ей на спину вечером, – он с некоторой опаской поднял глаза.
– Благодарю за честность, Дайа. Я поеду с вами на вечернюю тренировку.
– Только с седлом, командир.
– Безусловно. Ты свободен. Иди, готовься. И передай, пусть седлают мне…, – он задумался.
– Я бы посоветовал Хасту. Она бесхитростная, послушная. И при этом быстрая.
– Хорошо.
– Командир, – склонив голову, Дайа попятился к выходу.
Луций подошел к столу, посмотрел на драгоценности. Две пары серег, четыре кольца. И браслет.
– Он съел браслет? – рассеянно спросил он.
– Нет, господин, – Стигий нервно улыбнулся. – Браслет был у него запястье. Сразу мы не увидели, он был обмотан тканью. Очевидно, это его собственность, Квинта…
– Я знаю этот браслет.
– Господин? – Стигий удивленно воззрился на Севера. – Я знаю все драгоценности в твоем доме. Уверяю, он…
– Это браслет Друза Приска. Он выиграл его у Аппия Силана. Прошлой зимой. Поставил на ретиария Диодора.
– О, – выдохнул Стигий.
– Верни драгоценности моей жене. Не говори, где и как они были найдены. А браслет…, – он коснулся украшения, провел пальцем по отполированному ребру. – Отправь его Друзу.
– Да, господин, – Стигий позволил себе плотоядную улыбку: пусть гаденыш знает, что хозяину все известно. Было еще кое-что, о чем нужно было сказать. Собравшись с силами, раб проронил: – Господин, твоя мать прибыла из Сардинии.
– На погребение?
– Нет, господин, – Стигий сглотнул. – Она сказала, что не желает изображать скорбь по убий…
– Не продолжай.
– Да, господин, – раб вздохнул с облегчением. – Она в Цере. Желает поговорить с тобой.
– О чем?
Стигий кашлянул:
– Госпожа Октавия просит напомнить тебе, что ты глава рода, господин, и теперь, по смерти молодого господина, не имеешь наследника. Возраст госпожи Нонии таков, что вряд ли стоит надеяться на… ее помощь в этом… деле. Особенно учитывая ее… страх перед родами. Как ты помнишь, гадатель напророчил, что ее убьет второе дитя….
– Будь краток, Стигий.
В голосе Севера появился лед, и это рабу не понравилось. Но он продолжил:
– Госпожа Октавия понимает, что сейчас тебе не до поисков новой жены, и взяла на себя этот труд. Ее выбор – Ульпия Плотина. Она овдовела недавно. Ее муж Азиний Галл погиб, оставив ее стесненной в средствах: как известно, Калигула изъял почти все его состояние. Если бы не… деяния молодого господина, многие отцы отдали бы за тебя своих дочерей, родовитые, богатые, но…
– Ульпия Плотина – бывшая жена Децима Приска?
– Да, господин. Ей двадцать пять, она красива, и ее плодовитость не подлежит сомнению: Приску она родила дочь, ей три года, а Галлу – мальчиков-близнецов, им чуть больше года. Госпожа Октавия беседовала с ней, Ульпия готова – как Агриппина Германика – сопровождать тебя в походе и….
– Передай госпоже Октавии мою волю, как главы рода, возвращаться на Сардинию.
– Ты не увидишься с ней?
– Нет.
– А брак с Ульпией Плотиной?
– Децим Приск – ревнивый мужчина.
– Он развелся с ней, господин, и….
– Он – командующий армией.
– Но…
– Это не спор, Стигий. Меня хотят рассорить с командующим. Его бывшая жена в походе в качестве моей жены нынешней – что-то более возмутительное и скудоумное с моей стороны трудно придумать. Узнай у моей матери, кто надоумил ее предложить мне Ульпию.
– Да, господин, – раб склонил голову. – А что передать ей относительно твоих намерений на повторный брак?
– Его не будет. Ты узнал то, что я просил?
– Господин, – Стигий кивнул, – второй и третий день после апрельских календ. Но я не уверен, что…
– Стигий.
Раб вздохнул: похоже, никогда ему не удастся открыть хозяину глаза на истинную сущность его жены, мелкую, мстительную, вероломную.
– Господин, – он поклонился, сгреб драгоценности в мешочек и попятился к выходу.
– Не думай, что я чего-то не знаю, – голос Севера вернул его с порога.
– Господин?
– Я простил Коссу все. Кроме попыток обвинить мать в своих ошибках, – он стоял спиной к рабу и не мог его видеть, но физически почувствовал волну неприятия, что шла от него. – Это все, Стигий.
– Господин.
По шороху упавшей ткани Луций понял, что раб вышел.
Он нагнал конный отряд нумидийцев и разместившихся вторыми всадниками солдат первой когорты в трех милях от лагеря. Обошел галопом рысящий по протоптанной через поле дороге отряд справа, развернулся, проскакал к задним рядам с другой стороны. Легионеры, завидев легата, напрягались, зажимались, многие из-за этого теряли равновесие и падали.
– Командир, – приветствовал его Дайа. Он сидел за спиной нумидийца, чье смуглое, почти черное лицо напоминало высохшую на солнце сливу. Сидел почти свободно, расслабленно.
– Как он? – спросил Луций у нумидийца на его языке.
– Мы сажаем своих сыновей на лошадей в три года, легат. Он умел, как шестилетний. Но не сравнится с семилетним.
– Посмотрим. Слезай.
– Легат?
– Это не наказание. Это испытание для Дайи. – Он перешел на родной язык: – Дайа, на скорость.
– Я готов, – тот широко улыбнулся и заелозил на спине лошади, устаиваясь плотнее, когда нумидиец соскочил на землю.
– Заканчиваем за теми горками.
Дайа проследил за взглядом легата: петляющая по полю дорога упиралась в череду невысоких – не больше пятнадцати локтей, – но крутых горок. В этих горках скрывался подвох: непросто удержаться на голой спине при таком перепаде высот.
– Начинаем? – спросил он. Главное – не упасть до горок. А на самих горках – упасть не раньше легата. Что тот слетит с седла, их преодолевая, Дайа был почти уверен: в лудусе он перевидал сотни травмированных спин, и знал, какая именно нагрузка в каком случае станет роковой.
– Да, – Луций поддел пяткой бок лошади и хлестнул ее поводом по шее. С шага она сорвалась на галоп и, наращивая скорость, поскакала, огибая рысящий отряд, по вспаханному полю.
Дайа и его жеребец лишь на мгновение замешкались и уже на середине отряда оказались впереди на полкорпуса. Несколько лошадей сорвались за ними. Римляне послетали с их спин, но нумидийцы удержались и с руганью вернули животных в строй.
Поднимая облака пыли, они неслись к горкам. Дайа опережал на два корпуса, пока в резком повороте его жеребец неожиданно не перешел на рысь и тем чуть не сбил всадника со своей спины. Но Дайа удержался и, нещадно хлеща коня нумидийским прутом и подбивая его пятками, сумел обогнать кобылу легата у изножья первой горки. Путь вверх – проще, чем по прямой. А вот вниз – испытание.
Он удержался на первой и при подъеме на следующую горку позволил себе обернуться: в седле ли Север или нет? В седле. И нагоняет.
На вершине они оказались почти одновременно: Хаста ткнулась носом в хвост жеребца Дайи, когда тот на мгновение застыл перед спуском. В следующее мгновение жеребец вдруг дернулся вбок, лягнув кобылу в грудь. Летя с горки вниз, Дайа успел увидеть то, что так внезапно ужаснуло коня: пугало, скрытое меж двух горок – два перекрещенных бревна, лохмотья.
От удара о землю воздух выбило из легких. Жеребец пронесся над ним. Дайа едва успел подставить защищенные наручами предплечья, иначе копыта проскребли бы его по лицу. Со стоном он перевернулся набок, подтянул колени к груди, перекатился на четвереньки, поднял голову, чтобы осмотреться. Север удержался на Хасте, но не сидел в седле, а лежал, обхватив ее шею и свесившись набок.
– Жив? – он сполз с лошади и деревянной походкой направился к Дайе. Припадая на левую переднюю ногу, кобыла поплелась следом.
– Да, – в груди что-то защемило. – Проклятые клячи! Пугаются всего! Какой болван поставил тут…?! – он с яростью устремил взор к пугалу и обмяк: – Боги….
То, что он принял за лохмотья, было человеческой плотью. К бревнам, как к кресту, было прибито женское тело. Оно было истерзано, изодранно настолько, что ветер трепал отстающие от костей кожу и мускулы. На макушке, среди колышимых ветром рыжих волос, сидел ворон и увлеченно ковырял клювом в пустой глазнице.
<<предыдущая, Глава 10
следующая, Глава 12>>
© 2018, Irina Rix. Все права защищены.