Голова у Дайи шла кругом: кружилась от падения с лошади, от удара о землю, от потрясения, что испытал, увидев истерзанное тело, от голода – поесть не успел – и от двухчасового галопа под заходящим, но оттого не менее жестоким солнцем от лагеря до Рима. И теперь – от роскоши места, в котором оказался уже затемно. Лупанар госпожи Флавии поражал великолепием – не столько убранства, сколько женщин. За свои без малого двадцать восемь лет Дайа перевидал их много: простых кровей и благородных, луп и благочестивых матрон, но таких красавиц еще не встречал. Совершенные тела – ни одного изъяна, гладкая, даже с виду шелковистая, кожа, роскошные волосы всех оттенков, точеные лица – он и подумать не мог, что такая красота может существовать. Мрамор, шелка и золото, что окружали это великолепие плоти, меркли в сравнении с ним, становились несущественны.
И вино было превосходным. Не успел он и двух шагов ступить вслед за Севером, как к нему грациозно подплыла юная гетера с кожей, белой, как вершины альпийских гор, волосами чернее воронова крыла, алыми – что кровь из перерезанного горла – губами и раскосыми глазами, бездонными, темными. Он потерял дар речи, что-то крякнул, а она рассмеялась, совсем как обычная крестьянская девчонка, и протянула ему серебряный кубок. Машинально он принял его и осушил. Запоздало почувствовал вкус: насыщенный, терпкий. Обжегши его горло, вино теплым согревающим потоком разлилось внутри, разнеслось по венам. Как нечто далекое, он услышал обрывки разговора Севера с какой-то женщиной, у нее был мелодичный голос, с легкой хрипотцой, грудной. Таких голосов не бывает у дурнушек, подумалось ему.
Откуда-то появились еще женщины. И мужчины. Они повели Дайю в купальню. Там две гетеры – та, что встретила, и ее чернокожая подруга, освободили его от запыленной одежды и увлекли за собою в горячий бассейн, в котором долго мыли его, не забывая подавать время от времени то подогретое, то охлажденное – с кусочками льда – вино. Потом мужчина – рослый нубиец в льняной повязке на бедрах – позвал его вылезти и похлопал ладонью по мраморному массажному ложу.
Дайа послушно отлепился от раскосой гетеры и, прикрывая чресла ладонями, дошел, согнувшись и затравленно – как дворовый пес – озираясь, до ложа, лег на живот и сжал со всей силы ягодицы: чувственная красота нубийца рисовала ему неподобающие солдату перспективы.
В заведении Таруция – дыре, пропахшей потом, дерьмом и блевотой – ему было куда привычнее. В обыкновениях патрициев – то, что порицается ими самими на площадях. Видят боги, он предпочел бы посидеть в стороне, ожидая своего командира, чем отведать патрицианских удовольствий, но, кажется, избежать их не удастся. Не оставьте боги, дайте вкусить лишь тех плодов, которых хочется!
– Расслабься, – шепнул ему нубиец. – Я избавлю твою спину от боли, только и всего. – Дайа кашлянул в ответ. – Упал с лошади?
– Да.
Сильные руки принялись мять ему спину. Ничего особенного. Так Дайа и сам мог.
– Без седла ездишь.
– Да.
– Зачем?
– Приказ.
Нубиец усмехнулся.
– Ты простой солдат, – сказал он после паузы.
– Как догадался?
– Плохие зубы.
– Зато крепкая рука, – обиделся Дайа.
– С этим не спорю. Ты принес бы много золото госпоже, трудись ты здесь.
Дайа поперхнулся куском поднесенного чернокожей гетерой персика. Будь это заведение Таруция, окажись в том заведении мужчина-шлюха, он лишился бы жизни за такие слова. Но здесь приходилось усмирять себя. Любая безделушка здесь стоила дороже, чем год службы Дайи в легионе.
Послышались легкие шаги и шорох ткани.
– Уйдите все! – Дайа узнал голос – с этой женщиной разговаривал Север – и поднял голову: в купальню зашла высокая женщина. На ней была роскошная стола и вышитая жемчугом накидка. Много нитей жемчуга было и в нее высокой прическе – пантеоне из переплетения рыжих и вороных кудрей. – Долгих лет, солдат! – она улыбнулась Дайе, обнажив ряд ослепительно белых зубов.
– Долгих лет, госпожа, – выдавил из себя Дайа и поспешно сел на мраморном ложе. Спохватился, судорожно прикрыл ладонями пах, когда заметил, как взгляд женщины метнулся туда.
– О, нет! – она засмеялась. – Не стесняйся! Здесь – это преступление!
– Да, госпожа, – Дайа убрал руки за спину. Нубиец и гетеры тем временем покинули купальню.
– Я – Флавия, – женщина улыбнулась и, протянув руку, коснулась мокрых волос Дайи, поворошила их.
– Гай Кассий Дайа.
Флавия кивнула. Цепким взглядом она беззастенчиво осматривала его, как покупатель товар на рынке рабов.
– Атилий Север платит за все, – сказала она после паузы. – Ты волен выбрать любую женщину здесь, любого мужчину. Или даже, – она пожала плечами, – всех разом. – Дайа сглотнул, его глаза против его собственной воли остановились на ее обтянутой тонким шелком груди. – Но я предлагаю тебе заработать, солдат.
– Заработать? – с усилием он перевел взгляд выше, посмотрел ей в глаза, карие, подведенные сурьмой.
– Не каждый день сюда приходят… дикие звери вроде тебя. Чего ты хочешь?
– Ты говоришь о… себе, госпожа?
– Ну, конечно!
Дайа прочистил горло.
– Госпожа, я… из простых солдат… раньше был гладиатором… в Капуе…
– Вот как? – интереса в глазах Флавии отчего-то убавилось.
– …чемпионом, и я умею только сражаться, убивать… в разговорах не силен… но ты…, – он выдохнул, выпрямил плечи и посмотрел на нее в упор, так, как чемпионом Капуи смотрел в глаза матрон, что изменяли с ним своим мужьям – нагло, беззастенчиво, как волк на мясо, – ты красивее и горячее всех своих шлюх вместе взятых!
Флавия улыбнулась. Так широко, что стали видны скобы, которыми вставная челюсть крепилась к пенькам клыков.
– Значит, мы договорились?
– Да, госпожа, – резким движением он выбросил вперед руку, сгреб в кулак ткань ее платья и рванул на себя, раздирая шелк.
– И сколько же? – успела выдохнуть она.
– Львы Тринадцатого легиона с красавиц денег не берут!
Держась стен домов, проулками к заведению госпожи Флавии шли двое – женщина и мужчина. Она была среднего роста, с узкими плечами и тяжелым тазом – это было единственное, что отметил бы прохожий в ее внешности. О возрасте и красоте судить было сложно: она шла, кутаясь в плащ и надвинув капюшон на лицо. О том, что она не из простого люда, говорили сандалии из тисненой золотом кожи, дорогая ткань плаща и вооруженный мужчина рядом с ней – раб галльских кровей, уже немолодой, но все еще крепкий, с испещренным шрамами лицом, лысоватый, круглоголовый. Отстав от них на пятьдесят шагов, за ними следовал еще один человек, еще более таящийся, еще теснее жмущийся к стенам, согбенный, как старец под гнетом прожитых лет и совершенных злодеяний. Но стариком он не был, на молодость указывал гладкий подбородок, выглядывающий из-под капюшона, и молодая кожа руки, что сжимала рукоять обнаженного пугио.
– Это здесь? – женщина остановилась, не дойдя десятка шагов до задней двери заведения госпожи Флавии. Этот ход, в иных домах не представлявший из себя ничего большего, кроме как простой, но крепкой двери, отличался изысканностью: дуб был инкрустирован слоновой костью и серебром. С расстояния, на котором остановилась женщина, казалось, что это причудливые узоры, заключенные в квадраты, на которые было поделено пространство двери.
– Да, госпожа, – уверенно произнес раб и, мягко, но решительно взяв ее под руку, подвел к двери. – Ты видишь.
Теперь она увидела. Ошибки быть не могло. Только хозяйка лупанара решится покрыть дверь своего дома подобными сценками. Нос Нонии брезгливо сморщился. Она вздохнула.
– Стучи, – велела она рабу. – Но не смей называть мое имя.
Галл двинул редкими белесыми бровями:
– Со мной они даже разговаривать не станут. Ты ведь потому и пошла сама, госпожа, что лишь благородное имя способно отворить…
Из-за двери в это мгновение послышался шум – ругань, потасовка. Спустя секунду дверь распахнулась, и на улицу вылетел кто-то – в полумраке Нония не разобрала, мужчина ли, женщина ли. А на пороге возник рослый нубиец в белоснежной тунике. Зверское выражение на его красивом, но хищном лице резко сменилось на благолепное, едва он столкнулся взглядом с Нонией. Уж кто-кто, а он умел с одного взгляда отличать благородную плоть от простой, иначе не стал бы правой рукой госпожи Флавии, не получил бы от нее вольную и не сумел бы втайне от нее уводить часть ее дохода в свою мошну.
– Госпожа, – он склонил свою курчавую голову в поклоне.
Нония обернулась на галла, беспомощно, ожидая поддержки. Но подлый раб не пришел на помощь госпоже. Напротив. Он потупил взор и отступил назад, во мрак. Надеяться не на кого. Как и всегда. В душе Нонии поднялась волна гнева. И придала ей решимости.
– Мой муж здесь, – сказала она, вскинув голову. – Атилий Север.
– Я не знаю имен тех, кто…
– Высокий, темные волосы, зеленые глаза…
– Госпожа, – голос нубийца был мягок, – в правилах этого дома…
– Если он внутри, просто передай ему, что я хочу видеть его, – она сунула руку под плащ, вытащила кошель и протянула нубийцу.
Тот помотал головой:
– Правила дороже золота, госпожа.
– Я наслышана о…, – голос Нонии зазвенел, – о правилах этого дома! О том, что здесь теряют счет времени! О…
– Что такое, Тарка? – из-за плеча нубийца возникло женское лицо. Стареющая, но все еще ослепительно красивая женщина в съехавшем набок рыжем парике – под ним виднелся по-солдатски короткий ежик темных волос. Рядом с женщиной, держа ее под руку, бессмысленно улыбался красивый брюнет.
– Дайа! – воскликнула Нония. В глаза брюнета на мгновение вернулся разум. Он захлопал ресницами, попытался остановить взгляд на Нонии, но выходило плохо. – Передай Луцию, что я здесь! Завтра погребение! Хоть это передай, я прошу!
– Погребение? – Дайа икнул, и женщина рядом с ним расхохоталась.
– Да, болван! – Нония задохнулась от обуявшего ее гнева. – Погребение!
– Незачем кричать, госпожа, – Дайа страдальчески скривился. – Я все передам, клянусь! А тебе внутрь нельзя, нельзя, там столько женщин…. таких женщин! Не стоит тебе их видеть…. Как одна все богини, богини…, – он забормотал еще что-то, путаное, нечленораздельное, клоня голову книзу. Наконец, уткнулся поцелуем в обнаженное плечо госпожи Флавии. Та засмеялась и потащила его на себе прочь, вглубь освещенного факелами коридора.
– Госпожа, – нубиец склонил голову и медленно – чтобы не прищемить благородную матрону, взбреди ей в голову прорываться внутрь силой – закрыл дверь. Скрипнул засов.
Из горла Нонии вырвалось рыдание – бессильный крик ярости. Ее трясло. От обиды, от гнева.
– Мы уходим! – крикнула она галлу и резко обернулась. В отблеске чадящего у дверей лупанара факела успела увидеть пол-лица – бледного с горящим исступлением и бешенством глазом. Это лицо ей не было знакомо. – Торикс! – закричала она, призывая галла. Но тот не услышал, не явился стремительно из полумрака, в котором скрылся, оставив ее один на один разговаривать с хозяевами лупанара. – Торикс! – второй ее крик задохнулся в зачатке: неизвестный ударил ее коленом в живот, схватил за горло, душа вопль боли. В кожу под мочкой уха ткнулось что-то, новая боль всполохом разорвала сознание, и по шее потекло горячее. Кровь! Он хочет перерезать горло! Нония рванулась. Хватка ослабла. Потом слетела вовсе, и Нония устремилась прочь. За спиной она услышала звуки борьбы, треск рвущейся ткани, ругань. Остановилась, обернулась и успела увидеть, как разбойник, что едва не убил ее, убегает, подхватив полы длинного плаща. А ее спаситель – вовсе не дюжий круглоголовый Торикс, а кто-то узкоплечий, сутулый – идет к ней, потирая правой рукой плечо левой.
Наконец, он приблизился.
– Эмилий?!
– Госпожа, – Эмилий едва мог говорить. Схватка выбился весь воздух из его легких. Он и сам не понял, как сумел победить: противник был сильнее, ловчее и опытнее. Он быстро поднял на Нонию глаза, чтобы в следующую же секунду снова опустить их, но вместо этого вытаращился: – У тебя кровь!
Пальцы Нонии дернулись к лицу: от правой мочки уха вдоль челюсти шел неглубокий разрез в дигит длиной. Она пошатнулась. И упала бы, но Эмилий вовремя подскочил и подхватил ее под руки.
– Кто это был? – спросила она.
– Кто?
– Человек, который напал на меня.
– Я… я не знаю, – обескуражено произнес Эмилий. – Я шел за тобой и твоим рабом, увидел, как этот человек набросился на тебя, услышал твой крик и…
– Шел за мной? – Нония высвободилась из его рук, отступила на шаг и одновременно всмотрелась в лицо Эмилия. Широкое, бесхитростное. – Зачем?
– Чтобы просить о милости.
– Милости? – прозвучало излишне резко. О чем бы ни собирался просить этот юноша, он спас ей жизнь. И потому Нония переспросила теплее: – Какой милости?
– Я…, – Эмилий вздохнул. – Я надеялся, мне удастся… Я…, – он решился: – Позволь мне присутствовать на погребении. Я буду незаметен, никто из патрициев не увидит меня, не узнает, я…, – он всхлипнул. – Я должен попрощаться… с ним. С Коссом. Ты ведь позволишь?
На мгновение Нония задумалась: просьба понятна, как и понятны его опасения.
– Но ты обещаешь быть незаметным.
– Клянусь, госпожа!
– А теперь проводи меня домой.
– Да, госпожа, – Эмилий поклонился, пряча печальную улыбку.
В потрясении от случившегося и Нония, и Эмилий совершенно забыли о галле Ториксе. Ни ей, ни ему не пришло в голову покликать его, поискать. Стремясь как можно быстрее покинуть задворки лупанара и оказаться на широкой и людной даже в поздний час улице, они быстрым шагом прошли мимо темного угла, в котором угадывалось какое-то шевеление. То вздымалась и опускалась в последних вдохах и выдохах грудь галла Торикса. Жизнь быстро покидала его тело сквозь три отверстия, пробитых в печени мясницким ножом.
Дайа проснулся с рассветом, долго лежал, уставившись в потолок. Виски ломило, затылок ныл. Ему было тошно от самого себя и стыдно. Уже не единожды он давал себе зарок больше не пить вина, но каждый раз нарушал данное самому себе обещание, едва Флавия или одна из ее гетер наполняла серебряный кубок вином и протягивала ему. Он пил, успокаивая самого себя, что одним кубком все ограничится. Но всегда за первым кубком шел второй, третий. Вино лилось потоком, из курильниц поднимался дымок дурмана, а тела гетер сплетались друг с другом в отсветах ламп, чтобы возбудить его страсть к Флавии.
Хотелось пить. Он приподнялся на локте, дотянулся до стоящего на полу кувшина, поднес его к лицу, выругался: на дне плескалось вино. Все! Довольно! Только воды! Ледяной! Он посмотрел на Флавию, что лежала рядом с ним. Уже не юна, но какое тело! Ее парик – сплетение кос цвета зрелой пшеницы – валялся на полу. Но ее коротко стриженая голова скорее добавляла ей привлекательности, чем уменьшала ее, делала ее беззащитной, хрупкой.
Осторожно, стараясь не задеть ее, не разбудить, он поднялся с ложа. Вышел из комнаты, притворил за собой дверь. Надо найти кого-нибудь, кто скажет, где вода. Или отыскать кухню в этом лабиринте коридоров, сквозных комнат и залов. На кухне должна быть вода. И еда. Вместе с жаждой он ощутил и голод. Казалось, он провел в этом заведении вечность, и в его память врезались многие удовольствия, что он испытал здесь. Но одного он не помнил совершенно – как принимал пищу.
Завернув за угол, он столкнулся с чернокожей гетерой. Она вскрикнула испуганно, но тут же нашлась: рассмеялась мелодично и протянула ему кувшин.
– Вино? – Дайа скривился.
– Вода, – она широко улыбнулась. – Патриций велел принести.
Дайа крякнул: вот оно что, легат испытывает те же муки совести, очевидно. Устал пьянствовать.
– Где он? Я сам отнесу, – Дайа вдруг поймал себя на мысли, что наверняка оказался в заведении госпожи Флавии вовсе не для того, чтобы дни и ночи напролет пить вино и спать с женщинами, а чтобы разделить с командиром его скорбь, помочь преодолеть ее.
– Я покажу, идем.
С кувшином в руках Дайа последовал за ней. Время от времени он припадал губами к горлышку. Вода была ледяной.
– И я бы… поел, – пробормотал он, глядя в ее затылок.
Гетера обернулась, ее полные губы сложились в хитрую улыбку.
– Тогда зайдем на кухню, я дам тебе сыр и лепешки. Но съешь их сразу. Патриций не желает видеть еду.
Дайа в ответ двинул бровями: командир временами странно себя ведет, но это его право.
На кухне он пробыл недолго: набил рот хлебом, запил его холодным молоком. Гетера при этом смотрела на него лукаво, из-под опущенных ресниц, таких длинных и густых, что он заподозрил: ненастоящие, как зубы госпожи Флавии. Но как же крепятся к векам? Смолой?
– Ты долго, милая, – услышал он голос Севера, когда, отстав на шаг, входил вслед за ней в просторную комнату. Солнце успело подняться достаточно высоко, чтобы его лучи мягко светили ее сквозь большие окна, выходившие во внутренний дворик.
– Прости, господин, – пробормотала гетера и оглянулась назад, на Дайю. – Я…
– Забудь. О, Дайа, проходи! Выпьешь?
– Командир, – выйдя из-за узкой спины гетеры, Дайа чуть склонил голову. Воинское приветствие он посчитал неуместным в лупанаре. Первое, к чему устремился его взор, было широкое ложе, на котором среди взбитых белоснежных подушек лежали, обнявшись, две чернокожие гетеры. Они крепко спали. Или умело притворялись. Легат сидел в кресле возле окна, подперев рукой голову. Он выглядел истощенным, усталым. – Разве что воды, – Дайа посмотрел на горлышко кувшина, который нес.
– Как хочешь, – Север пожал плечами. А мне, милая, – он кивнул гетере, что привела Дайю, – налей вина.
– Я думал, она несла воду тебе, – зачем-то пробормотал Дайа.
– Воду? – Север нахмурился, потер заросшие щетиной впалые щеки ладонями. – И верно…. но… я передумал. Лучше вино. Садись, Дайа, – он кивнул на кресло напротив.
Гетера тем временем наполнила кубок из кувшина, что стоял на столике из слоновой кости, подошла к нему, села на колени и, приобняв, поднесла кубок к его губам. Дайа, как завороженный, смотрел на нее. Красота, грация, неторопливые мягкие движения – все в ней было иным, не таким, как в женщинах, с которыми он когда-либо имел дело.
Дайа пожевал губы: надо было что-то сказать. Но что?
– Может статься, я так и не увижу никогда свою дочь, – пробормотал он и вздохнул. – Даже не знаю, что тяжелее, никогда не увидеть ее… или…, – он кашлянул, – потерять…
– Это лишнее, Дайа.
– Лишнее? – не понял тот.
Север погладил гетеру по щеке костяшками пальцев, прижал ее к себе.
– Твое сочувствие.
– Но как же…? Зачем же я тогда здесь? Не затем ведь, чтобы пользоваться…, – он обвел глазами комнату, запнувшись надолго о сплетенные тела спящих гетер, – всем этим.
– Пока скорее тобою пользуются, чем наоборот. Это глупо, Дайа. Флавия – красивая женщина, но…, – Север не договорил, забрал кубок у гетеры, допил из него вино.
– Это да, – крякнул Дайа. – Теперь я вижу, – его глаза снова устремились к ложу.
– Пользуйся.
– Да, командир. Но… все-таки…
– Он играет со мной, – перебив, не дал ему договорить Север и, когда Дайа непонимающе вытаращился, пояснил: – Убийца. Он нагл настолько, что убивает едва ли не на моих глазах, подкидывает тела. И часто это происходит рядом с тобой.
– Ты думаешь, что это я?
– Нет. Хочу удостовериться: он бездействует, когда в лагере нет меня и тебя. Также я допускаю, что он может убить тебя. Поэтому ты здесь. В безопасности. Я не хочу рисковать тобой. Ты мне нужен.
– Нужен? – воздух застрял у Дайи в горле. – Но…, – его взгляд вновь метнулся к женским телам, но уже пропитанный не вожделением, а красноречиво вопрошающий, отчего здесь женщины, раз командир предпочитает…
– Ты болван временами, если говорить об уме, – не дал ему додумать Север, – но солдат ты превосходный. Я видел тебя в деле, на корабле Проба. Езду по-нумидийски ты освоил за две тренировки, три?
– Четыре, командир. И я не освоил, я…
– Довольно, Дайа. Я видел. Ты…
– Господин, – донеслось с порога. Север и Дайа одновременно обернулись на голос. Это был чернокожий вольноотпущенник Флавии – Тарка. – К тебе… гость.
– Гость?
– Корнелий Приск.
– Командующий? – Дайа вскочил: его зад начал гореть от соприкосновения с полированным деревом кресла, едва он представил, что командующий войдет и увидит его – мелкую букашку – сидящим в его присутствии.
Тарка неопределенно передернул плечами.
– Для командующего он слишком молод.
– Веди.
Тарка испарился, а Дайа обеспокоенно посмотрел на Севера. Тот мягко подтолкнул гетеру со своих колен:
– Иди, милая, поспи.
– Да, господин, – она грациозно поднялась, дошла до ложа, медленно опустилась на него и свернулась калачиком рядом с подругами – хрупкий беззащитный котенок.
– Это плохо, что ты здесь, командир, – зашептал Дайа. – Ведь должен быть с легионом и…
Север скривился, махнул на него рукой и плотнее закутался в одеяло из тонкой шерсти.
– Холодно, – пробормотал он.
– Холодно? – в один голос изумились Дайа и кто-то еще, судя по голосу, совсем еще юный. И он же продолжил: – Здесь, как в печке!
– Долгих лет, Авл, – произнес Север еще до того, как появившийся на пороге высокий худой человек откинул с лица капюшон.
– Ты меня знаешь? – юноша, в чертах которого Дайа не углядел и намека на сходство с командующим, перешагнул через порог, на ходу стаскивая с себя шерстяной плащ. Его он кинул за спину, рабу, и шикнул через плечо, чтобы тот убирался.
– Твой отец не пришел бы сюда. Друз – тем более.
– Это верно, – Авл усмехнулся и многозначительно посмотрел на освободившееся после Дайи кресло. Север кивнул, и он сел, вытянув свои длинные худые ноги, с улыбкой задержал взгляд на спящих гетерах, потом перевел его на Дайю. – Раз он здесь, Атилий Север, я уверен: он молчун, и…
– Вовсе нет. Его рот – решето.
– Командир!
Авл поджал губы, потом расхохотался.
– А Друз говорил, ты не умеешь шутить, – сказал он, отсмеявшись.
– Как ты нашел меня?
– Заплатил кое-кому.
– Много?
– Много.
– Зачем?
Авл пожевал губы, глянул с беспокойством на Дайю, заерзал в кресле.
– Я могу уйти, – пробормотал Дайа и посмотрел на Севера.
– Достаточно твоего обещания не болтать.
– Я клянусь!
– Авл?
Юноша прочистил горло.
– Мой брат ненавидит тебя, – сказал он и замолчал.
– Это не новость, – Север налил себе вина из кувшина.
– Он хочет уничтожить тебя. – Не дождавшись ни ответа, ни даже интереса во взгляде Севера, Авл продолжил: – Способы выбирает наиглупейшие. Хотя чего ждать от него? Но отец его любит, Друз теперь легат, как и ты, вы равны. История с письмом вышла потешная. Отец поверил тебе. В этот раз. Но… хочу сказать… насчет твоего брака с Ульпией… Мой отец – забавный человек. Он был женат на ней, развелся, она вступила в новый брак, родила детей, стала вдовой – казалось бы, в чем подвох? А в том, что…
– В том, что твой отец ревнив, – Север вздохнул тягостно, как учитель, в сотый раз пытающийся вбить в голову нерадивого ученика простые истины. – Я не собираюсь жениться на Ульпии. Ни на ком. Нония – моя жена.
– Но ведь…
– Что?
Губы Авла дрогнули.
– Нет, ничего.
– Это все, Авл?
– Нет. Я пришел, чтобы дать тебе оружие против моего брата.
– Оружие?
– Правду, которая выжжет любовь к нему из сердца нашего отца.
– Поэтично.
Авл отчего-то залился краской.
– Пишу… иногда…, – проговорил он. – У моего отца есть наложница. Сабина. Он любит ее. Очень. Она ждала ребенка. Прошло не меньше трети срока. Но несколько дней назад она потеряла ребенка.
Морщины в углах рта Севера стали жестче.
– Прискорбно.
– Да, – поспешно отозвался Авл. – Вернее, нет. Женщины часто выкидывают. Обычное дело. Но не в этот раз. Друз и моя тетка Корнелия сговорились и подмешали ей в еду снадобье. Я понял это по их полунамекам, они не особо таятся от меня, почитают глупее себя. Я знаю, ты скажешь, что слов недостаточно, нужны доказательства. Они есть. Я обыскал их комнаты, моего брата и тетки. И в ее вещах нашел глиняный сосуд с тавром. Поспрашивал у женщин в округе. Многие узнали его. Повитуха Фласка торгует средством для вытравки плода. Я наведался к ней. Она узнала сосуд и точно описала того, кто купил его. Мой ступид братец сделал это лично.
– Это не оружие, Авл. Между наложницей и взрослым сыном твой отец выберет…
– Одна вещь, – юноша перебил Севера, – Фласка предупредила Друза, что на сроке больше месяца это снадобье может стать смертельным, и в любом случае женщина больше не сможет зачать. Сабина едва не умерла. Сейчас опасность миновала, но…, – Авл вздохнул, замолчал ненадолго. – Поверь, она значит для отца куда больше, чем можно представить. Как понимать твое хрюканье?! – он резко повернулся к Дайе.
Тот бросил обеспокоенный взгляд на Севера – вот уж не думал, что едва слышный звук так разнесется по комнате. Север кивнул ему.
– И зачем ты принес легату это… оружие, благородный господин? В чем твоя выгода? – спросил Дайа и вновь покосился на Севера, ища одобрения. Кажется, нашел: тот улыбнулся уголками рта.
– Если ты поклянешься, что это останется тайной, Атилий Север, я скажу. И если он, – Авл мотнул головой на Дайю, но взглядом не удостоил, – поклянется.
– Это очевидно, Авл. Можешь не говорить.
Авл усмехнулся. Его губы сомкнулись в тонкую нить.
– Выпьешь вина? – Север наполнил из кувшина кубок, подвинул его к краю столика, чтобы юноша мог дотянуться.
– Нет, – тот замотал головой. – Я не пью вина. Мне нужен трезвый ум. А вот…, – его взгляд метнулся к ложу, остановился на сплетении женских тел. Север покачал головой. – Что ж…, – Авл глубоко вздохнул, как ныряльщик перед прыжком в воду. – Я знаю своего брата. Он не оставит своих попыток очернить тебя, навредить. И ты нанесешь ответный удар. С помощью того, что я рассказал тебе, или иначе. Думаю, это случится еще до решающих действий в Скифии. Что до кампании…. Скифы опасны. Но я знаю своего отца. Понимаю, что ты за человек. Вы положите всех солдат до единого, падете сами, но выгрызите победу у скифов. Я буду наследником героя, отведшего угрозу от Рима, войду в Сенат – император, я уверен, будет расположен ко мне – дань признательности моему отцу. Политической карьеры не сделать без военных побед и золота. Если с моей дороги уйдет Друз, состояние моего отца перейдет мне, а победа моего отца станет и моей победой. И чем выше будет цена этой победы, тем лучше. – Он поднял глаза: – Ты презираешь меня?
– Нет.
Авл усмехнулся, его взгляд задержался на собеседнике.
– Хотел бы я иметь твою внешность, – сказал он задумчиво. – Многое было бы проще. Ты немолод, уже много дней пьешь и, кажется, не ешь, но ты куда привлекательнее меня, юного, сытого и трезвого. Ты платишь этим девицам, но спроси любую, и она ответит, что отдастся тебе и бесплатно. Как и любая женщина. Как и любой мужчина. Солдат ли, гражданин ли….
– Я не…! – успел выкрикнуть Дайа.
– Засунь свою солдатскую честь себе в зад, – отмахнулся от него Авл. – Я говорю о другом. Тебе или моему отцу, или моему брату совсем несложно завоевать любовь народа, солдат, легионов. И взять власть силой. Таким, как я, приходится действовать иначе. И в этом случае моя внешность играет за меня. Меня не будут бояться, задвигать в дальние углы, подсылать убийц – у тихого пса нет зубов, а спокойные воды не таят в себе змеев.
– Тебе не будет проще.
– Не будет? – Авл удивился.
– Не при цезаре Клавдии.
Юноша нахмурился, потом медленно кивнул:
– Возможно. Да. Ты прав. Он – такой же, как я. Значит, надо поменять цезаря.
Дайа вытаращился на него, а Север засмеялся:
– Ты тоже умеешь шутить, Авл! Твое здоровье! – он поднял кубок, отпил из него. – Ты хороший сын. Мечта любого отца.
Авл моргнул, по его лицу прошла волна, щеки зарумянились.
– Кстати, об этом, – он сглотнул. – Раз уж ты решил не вступать в повторный брак…. Ты куда богаче моего отца, а, как известно, политический вес зиждется на золоте, у кого больше, тот быстрее продвигается. На случай, если отец простит Друза, если Друз вернется живым…. Нет, не на этот случай – в любом случае, если ты оставишь четкие наставления о наследовании, бумагу о моем усыновлении, то…
– Продолжим этот разговор после триумфа, Авл.
– Триумфа? – брови Авла сошлись домиком над переносицей.
– Я тебя понял. Теперь иди.
Юноша вздохнул, поднялся. У порога на прощание кивнул и вышел.
Дождавшись, когда его шаги стихнут, Дайа презрительно выплюнул:
– Змеиное гнездо, а не семья у Корнелия Приска! А мне он показался честным, простым….
– Он таков и есть.
– Зато его сыновья – один другого гаже. Но оба дураки. Этот червяк даже не понял, что ты смеешься над ним!
– Я был серьезен. Он – хороший мальчик.
– Хороший? – Дайа вытаращился на Севера. – Скользкий, мерзкий хитрец!
– Хитрость редко приводит на плаху.
– Ты что же, всерьез думаешь усыновить его?
– Его? Вряд ли. Есть другие претенденты. На случай, если…, – Север вдруг запнулся. – Какой сегодня день?
Этот простой вопрос сотворил странную метаморфозу с Дайей: он побледнел, комок застрял в его горле. Сколь бы причудливым образом ни скручивалось и ни растягивалось время в этом заведении, он вдруг все вспомнил и осознал: госпожа Нония была здесь не вчера, а много раньше. А он не передал ее просьбу командиру. И значит, тот не присутствовал на погребении сына.
– Второй день после апрельских календ, господин, – сказала одна из гетер, приподнявшись на локте.
<<предыдущая, Глава 11
следующая, Глава 13>>
© 2018, Irina Rix. Все права защищены.