ᛁ

Ís köllum brú bræiða;
blindan þarf at læiða.

…

Голод разбудил меня на рассвете. Дотлевали в кострах угли, вповалку спали воины, зевали дозорные. Ярл Уве уже не спал, а в полном боевом облачении, со щитом и мечом, стоял на берегу, и розовые лучи восходящего солнца танцевали на его чешуйчатой кольчуге и начищенном шлеме.
Мое пробуждение не осталось незамеченным.
– Запали очаг, клоп! – хрипло велел мне один из воинов Уве, тоже только проснувшийся, и почесал живот. – Жрать охота!
– Меня зовут Бьёрн, – пробормотал я. Достаточно громко, чтобы меня услышали. Но не настолько, чтобы расценили как призыв надрать мне уши. Ответом мне был презрительный хохот.
Я сглотнул, давясь гневом. Тот человек в бескрайней пустоши не снес бы оскорбления, сказал я себе. И сам же себе возразил: никто и не осмелился бы оскорбить его, глас и длань самого солнца.
Я разжег огонь, порезал сало под внимательными взглядами воинов – не утянешь и кусочка, – бросил в котелок, туда же отправил корешки, травы, зерно, залил водой.
Когда варево начало бурлить, и спящие начали по одному просыпаться, из-за стен городища раздался протяжный вой боевого рога.
Мы устремили взгляды к неприступным стенам.
Ворота отворились, и из них выехал давешний конь. Но седок был другим. Не Ульвар, а Сигвальд.
Не спеша, шагом, он подъехал к нашему становищу, с усмешкой оглядел вскинутые при его приближении мечи и топоры, сплюнул на песок.
– У тебя красивая жена, ярл Уве, – сказал он, обращаясь к одному из воинов, тощему и рябому.
– Уве – это я! – играя желваками от гнева, что какую-то слякоть приняли за него, Уве выступил вперед.
– Ты? А…, – Сигвальд будто разочаровался еще больше, увидев настоящего Уве. – Сейчас мой брат выйдет биться с тобой. Как только ты будешь повержен, вы все уберетесь с нашего берега, а ведун Сигурд будет твоей платой за поражение.
– Как только я убью твоего брата, вы отдадите мне Агнету! – прохрипел Уве. – И серебра столько, сколько весит твой брат. Постараюсь оставить его целым!
Сигвальд хмыкнул в сторону.
– Готовься. Сейчас.
Он толкнул коня пятками, повернул его голову, и тот послушно порысил обратно к городищу.
– Есть! – рявкнул Уве. – Быстро!
Я шмякнул в миску недоваренную кашу, и он начал быстро есть, обжигая рот и проклиная меня.
Нельзя биться на голодное брюхо. Верный путь проиграть.
– Пить!
Кто-то поднес ему бочонок с медом, и он схватил его и стал пить прямо из него.
– Песнь!
И воины затянули боевую песню о не знающем поражения воине, благословенном Тором, который рубил, резал, кромсал врагов, жег и разрушал их дома, ложился с их женами и дочерями.
Ворота городища закрылись за Сигвальдом и снова отворились.
Уве взревел и пошел навстречу тому, кто должен был выйти из них. И воины его при каждом его шаге ревели и ударяли топорами и мечами о свои щиты.
Ярл прошел дюжину шагов прежде, чем из ворот показался его противник.
Он правил колесницей, которую несли четыре вороных коня.
Ульвар.
Уве будто на стену налетел, остановился как вкопанный.
Мне показалось, я услышал смех со стен городища. Уве не одолеть Ульвара. Ни один на один, ни против Ульвара на колеснице. Он попросту затопчет его копытами своих коней.
– Я вызывал Трюггви! – выкрикнул Уве.
– Трюггви приболел! – крикнул в ответ Ульвар и остановил коней. – Конунг Фроуд, мой отец, сказал, что его сын будет биться с тобой! И вот он я! Его сын! Убьешь меня, и получишь серебра по моему весу! – он засмеялся. – И по весу коней моих!
Уве дернулся назад, едва заметно, всего шажок.
– Испугался, Уве?!
Уве обернулся к нам.
– Борг! – рявкнул он приказ. И повернулся к Ульвару: – Великий воин против великого воина!
Ульвар пожал плечами:
– Мне все одно, кого убить, лишь бы твой сброд убрался от моих берегов! Хотя… воины, переходите в наш стан! У нас сытно, и мы пойдем в набег на франков, привезем богатую добычу! Хватит всем!
Я видел, как спешно растолкали сладко спавшего Борга, как он захлопал непонимающе глазами, когда ему сунули в руки меч, щит, засунули за пояс топор и вытолкнули, даже без утренней оправки, к Уве.
– Тебе выпала великая честь, Борг! – прогремел тот и хлопнул Борга по плечу. – Ты принесешь нам победу! И спасешь ведуна Сигурда из плена!
Я бессильно заскрипел зубами: Боргу не выстоять против Ульвара, чье лицо испещрено шрамами, а запястья унизаны браслетами, снятыми с врагов, а Сигурд до конца дней будет ручной крысой конунга Фроуда, охочего до благих предсказаний.
Борг с удивлением посмотрел на меч и щит в своих руках, будто впервые видел. Потом перевел взгляд на Ульвара, что, заскучав, принялся жевать какой-то круглый плод.
Я добежал до них с Уве, никто не пытался остановить меня.
– Нам нужно отступить! – затараторил я тихо. – Уйти!
– Уйти?! – рявкнул Уве.
– Хитрость, ярл, послу…
В этом миг Борг шумно выдохнул и сделал шаг к Ульвару. Прикрыл торс щитом, ударил о него мечом, выкрикнул боевой клич. Воины за нашими спинами поддержали его. Жидко, нестройно.
Ульвар стегнул коней, и они с места сорвались в слаженный галоп. Борг едва успел увернуться. Ульвар развернул колесницу, погнал на Борга. Тот побежал навстречу и даже смог в миг столкновения вскользь ранить одного из коней. Тот взвился на дыбы, подмял под себя Борга, его товарищи протянули колесницу дальше, и она проехалась по Боргу, вмяла в мягкий песок.
Борг едва смог выбраться, когда колесница уже неслась на него снова. Не устоял на ногах, поскользнулся на песке, и прямо на четвереньках бросился прочь. С колесницы, со стороны городища раздался издевательский хохот. На стенах замелькали голые зады – даны смеялись над нами всеми.
Борг проскользнул между мной и Уве и скрылся в толпе воинов.
– Стена щитов! – успел пискнуть я прежде, чем кони Ульвара врезались в нас, отбрасывая в разные стороны.
Невесомой былинкой я отлетел далеко, рухнул в пену прибоя. И наблюдал, как Ульвар потешается, гоняя по берегу наше войско. И грозного Гуннара, и решительного Хакона, и непреклонного Уве. И никто, ни один не догадался выпустить по нему стрелу.
С шумным пыхтением ко мне подполз Борг. Вид у него был смурной, виноватый.
– Тебе было не выстоять, – успокоил я его. – Это не позор.
– Хитрость?
– Хитрость.
В азарте погони за Уве Ульвар налетел на бурлящий котел. Ободом колеса его подкинуло. Он перевернулся в воздухе, и кипящее варево пролилось на спины коней и голову Ульвара. Кони взвились от боли, Ульвар зарычал, и это дало передышку. Воины Уве и сам он перестали метаться по берегу, как поросята, а быстро сомкнули ряды.
И вовремя: из ворот уже показались даны, воины, что собирались легко перерезать разобщенную дружину Уве.
– Пошли! – я потянул Борга за собой.
Мы добежали до Уве, и я быстро, пока он не пришел в себя после унижения, зашептал ему на ухо свой замысел.
Ошпаренный Ульвар скрылся за воротами, и его сменил Сигвальд.
Снова неспешно поехал к нам, изображая зевки.
Но на этот раз мы не стали этого терпеть, в его сторону полетели стрелы.
Ему пришлось остановиться.
– Убирайся, трусливый Уве! – крикнул он.
– Трус не тот, кто отступил! А тот, кто обманул! Трюггви, выходи! Трюггви – ты баба, трусливая баба, что прячется за спину брата! И ты, Ульвар, – трусливая баба! Прячешься за мощью своих коней! Выйди один! Пешим! С мечом и щитом!
– Ярл…, – я потяну его за рукав, – вот, не стоит… выйдет же…, – и получил тычок, опрокинувший меня на песок.
Уткнувшись в него, среди россыпи мелькающих перед глазами звезд, я смотрел, как бежит мимо меня, ловко уворачиваясь от топочущих ног, детеныш краба. К матери бежит, подумалось мне. Вот и я так бегу.
Чей-то грубый башмак раздавил его, и я уяснил знак богов.
Остаток дня мы собирали скарб, что успели перенести с кораблей на берег, и возвращали обратно, на корабли. Воины были мрачны, один Мехмет посмеивался, да его слякотный сброд. Этим любая наша неудача была в радость. Плесень на древе Иггдрасиля, никчемный и жалкий люд.
Я варил котел за котлом, воины были голодны.
Пока было светло, Хакон, его родичи и те из воинов, чьи руки росли из плеч и могли сотворить хоть что-то, кроме смерти ближнего и дальнего, отсыпались. Ночью им предстояла работа.
Наутро, когда рассвело, и даны продрали глаза, кораблей Уве не было в прибрежных водах. Не было и его самого. И его воинов. Берег был гол. Почти.
Прямо напротив ворот, у самой кромки воды стоял великан. С молотом в руках.
Не сразу даны сообразили, что это не сам Тор явился к ним из Асгарда, а его кумир. Из дерева и железа.
Сигурд, мудрый Сигурд, хитрый Сигурд, подсказал Фроуду, что это знак богов, и кумира надобно втащить в городище, поставить перед домом конунга и принести ему жертвы. И тогда Франкия склонится перед данами, перед Фроудом и его великими сыновьями.
И даны послушались. Не стали сжигать его, а потащили волоком в городище.
В миг, когда я, отброшенный колесницей Ульвара, рухнул в пахнущую гнилой рыбой пену прибоя, мой дух нырнул в реку времени и на мгновение вынырнул в светлом зале. Вокруг меня были дети. Я узнал их. Все до единого они падут в великой битве в песчаной пустоши, под слепящим оком разгневанного светила. Но пока они были еще слишком малы для битв. А я был молод и силен.
Они смотрели на меня, раскрывши рты, внимали каждому слову.
Всего миг я был там, но я запомнил то, что собирался рассказать им.
Не всякого врага одолеешь мощью и доблестью. Перед иными ты бессилен. Но та, которой служишь, должна выстоять, выжить. Любой ценой. Любыми средствами. Чтобы дать жизнь новым людям, сыновья и дочерям. И твоя жизнь, и жизнь твоих детей лишь плата за это. Жертва, которую ты принесешь.
Их судьба – отдать свои жизни за родную землю. В битве. И погубит нашего врага хитрость. Та же, что погубила великий город. Он держал осаду много лет, но… если не можешь победить в прямом столкновении, не будь туром, не будь медведем, будь змеем. Змеем в оперении куропатки.
Мастер Хакон и его родичи не смыкали глаз, рубили, строгали, пилили. Из кнорра они сотворили исполинского Тора, в котором спрятались самые умелые и сильные из воинов Уве, и он сам. И Борг. И я. А Хильде и остальные увели драккары в соседнюю бухту.
Уве хотел малого: оказаться в городе, дождаться темноты, выползти из кумира, украсть Агнету, убить Трюггви, прихватить серебра и утечь в сторону своих драккаров.
Но я – и Хакон меня поддержал – убедил его, что он сможет захватить городище, овладеть им и стать конунгом. И для этого нужно чуть больше, чем выползти таящейся света змеей из кумира Тора. Нужен Борг и его неистовая сила разрушения, возникающая после погружения в реку времени. Грибами и медом мы погрузим его в сон. А когда разбудим, он разнесет полгородища, нам останется лишь уворачиваться от щепок.
Хакон, на себе испытавший эту мощь, оказался убедителен. Уве уверовал в милость богов и особенно Тора, которому тотчас пообещал принести в жертву стадо овец.
Внутри Тора было тесно и душно. Я свернулся в клубок в пятке исполина. Меня не собирались брать, но я был единственным, кто сумел втиснуться в это малое пространство.
Щелей в исполине не было, и Уве с дружиной оставалось прислушиваться к тому, что было снаружи. А там шел спор. Меж Сигурдом и Рэгнхильд.
– Сожги его, отец! – молила дева-шаманка. – Зло исходит от него, смерть! Смерь, упадок, пепел, тлен, черепа, кости…
– …то знак богов, великий конунг, что принудили слабого головой Уве убраться от твоих стен, но оставить тебе дар, плату за то беспокойство, что причинил тебе и сыновьям твоим…
– …все сгорит в пламени, и не останется ничего, ни песней скальдов, о подвигах твоих, и подвигах дедов твоих, и подвигах дедов их дедов… ни имен, ни костей, ни даже пепла…
– …знак милости самого Тора! Покуда он стоит здесь, городище твое будет стоять, а власть крепнуть…!
Руны Сигурда явили ему то же, что Рэгнхильд видела в своих снах наяву. Но дева была честна, а Сигурд – хитер, и искал своей выгоды. А Фроуд, как и все поседевшие на своем незыблемом троне владыки, не желал слушать плохих пророчеств.
И потому внимал Сигурду. А от дочери отмахивался, как он назойливой мухи.
До нас доносились слова песен, восславлявших Тора. И род Фроуда, и самого Фроуда, и сыновей его. Донеслись и сказанные громко слова Сигурда, что призывал почести воздать и требы поднести великому Тору после заката.
Борг спал крепко, в удобной и просторной утробе Тора. Дым до него не дошел.
В нем, в Борге, был наш замысел: щедро напоить его медом, дать сушеных грибов, и Борг уснет, да так крепко, что нырнет в иную свою жизнь, ту, воспоминания о которой по пробуждении заставят его ломать и крушить все вокруг. Борг с молотом в руках ошарашит данов, ввергнет их в трепет перед Тором во плоти, и так мы возьмем городище, обретем корабли и богатство, а Уве станет править.
Я слышал, как он посапывает и причмокивает во сне.
Снаружи послышались скрип колес и натужное кряхтение уставшего люда – дневные дела закончены, торговцы, рыбаки, ремесленники возвращались домой, к похлебке и лепешкам.
Появился Ульвар и распорядился расставить вокруг исполина треножники, чтобы дать больше света. Велел привести телка, дюжину овец и саксонского раба – Тору нужны жертвы, нужна кровь. Недолгие переливы тальхарпы и удары в бубен – пришли скальды, чтобы опробовать, как звучит подле исполина боевая песнь.
Борг заворочался, и я наполнился ужасом, что он проснется слишком рано, когда поблизости от исполина лишь скальд с бубном да простой люд с мозолями на руках.
Но Борг не подвел: причмокнув, заворочался, и затих.
Шло время, воины втягивали воздух сквозь зубы, едва слышно бранились: замысел был хорош на словах, но провести день в тесноте и духоте, без еды и питья, без оправки – было сущим испытанием и мучением.
Снаружи зашевелились. Много шагов, голосов, шорохов, скрипов. Я будто бы узнавал среди общего гомона густые голоса Фроуда, Ульвара и Сигвальда, полный тревожного звона – голос Рэгнхильд, надтреснутый от лет – голос ее матери, вкрадчивый – голос Сигурда. И без передышки разминал свое горло Скальд: утробными переливами, вплетая в них удары о бубен, он бормотал о Рагнарёке, за которым придет новое время и новые люди.
– Хорошо…! – услышал я сверху голос Борга. На него сразу шикнули, и он замолк. Снова заворочался, устраиваясь удобнее.
Хорошо?
Я не выдержал, выполз из пятки, пополз в кромешной тьме по ноге Тора к Боргу.
Кто-то недовольно пихнул меня локтем под ребра, прошипел проклятие. Другой пнул. Но я достиг цели, оказался возле Борга, устроился рядом. Места было в избытке, Боргу должно было быть удобно, ведь он был сердцем нашего замысла.
– Брат, ты? – спросил он тихо.
– Я.
– Ошибся Сигурд-то…
– Ошибся?
– Когда сказал, что убили меня… Там, где я ярла с повозкой его покрошил… Не убили, не убили. Ушел я, брат. Люди отбили меня, – он шептал мне на ухо, но слышал не только я. Еще и Хакон с Уве. И я ощутил повеявшее от них через мрак напряжение. – Когда повозку разбил, набежали какие-то в темных одеждах, вязать меня хотели, но тут со всех сторон люди, навалились на этих темных. А я что? Хвать топор-то, да и ушел ходами промеж домов. До человека того хорошего добежал, что дом мне просторный сулил и кафтан, в ноги бросился, рассказал. А он… понял я, что сдаст… Тюкнул его по голове, не сильно, не убил… вроде… добра в его доме набрал, что было… да утек. Решил по следам брата своего пойду, на кораблях ходить буду, чтоб ветер бороду трепал. Но сперва по лесам укрывался. Искали люто, с собаками… Не нашли. В городище приморское пришел я лесами, на корабль пошел, доски тер на нем, железяки, чтоб блестели… Добро он вез, корабль тот. И как-то… с товарищами высадили мы тех, кто правил им, в лодке малой, да поплыли сами. Стали сами торговать, в набеги ходить. Как брат мой. И был я там кормчим. Слушались меня. В городищах разных все брата детишек искал. Всех нашел. Матерям их дома купил. Растил малых. Всех вырастил, никого ни болезнью, ни нуждой не унесло. Лежу я, плохо мне, но не больно, а так, силы кончились, а они вокруг сидят, светлые как ты, рыжие, как я, вовсе черные и волосом, и кожей, и так мне хорошо тогда стало… так хорошо… я и проснулся…

_________

вернуться к ᚾ

перейти к ᛃ

© 2023, Irina Rix. Все права защищены.