Озираясь, будто вор в чужом доме, Требий зашел в общественный туалет.
Ругнулся про себя: вот ведь вас всех подперло, пагани Пантикапейские!
Двое мужчин сидели на соседних седалищах для отправки большой нужды и жарко обсуждали цены на зерно. Еще один – со страдальчески оплывшим лицом – сидел поодаль, кряхтел и тужился, то багровея до оттенка легионного знамени, то стравливая цвет и становясь мертвецки серым. Трое стояли и мочились в ванну, при взгляде на которую у Требия потяжелело на душе. Слава богам, все обошлось! Незаметно для окружающих, он приложил руку к сердцу и легко поклонился, отправляя богам свою благодарность. Не оставьте и сейчас, дайте отыскать клятую клепку! Его глаза рыскали по полу, но ничего маленького и блестящего им не попадалось. Вот дерьмо!
Поймав на себе изучающие взгляды троих, что сидели по большой нужде, Требий непринужденно потянулся, хрустнув хребтом, и подошел к ванне. Не переставая поглядывать по сторонам, шаря глазами по полу, он встал, широко расставив ноги. Как назло, мочевой пузырь был пуст. С трудом выдавив из себя какие-то капли, жалкие по сравнению с мощной струей, что выдал дюжий грек по соседству, Требий по привычке покосился на орган в его руках. Едва удержал в себе презрительное фырканье: отверстие больше трубы! Взгляд его при этом выцепил нечто, блеснувшее в солнечных лучах, бивших сквозь узкое окошко. Клепка! Лежит между обутых в сандалии ног печального сидельца.
Требий намеренно долго завязывал тесьму на штанах, поправлял ремни, сбивал налипшие соломинки с сапог. Ушли все, кто мочился. И оба торговца, завершившие и свои низменные дела и – попутно – сделку. Один продал другому три повозки с зерном и заодно сговорился посватать сына к его вошедшей в возраст сестре. И только страдалец не сдвинулся с места.
Клепка маняще сверкала между подошв его сандалий. Призвав на его голову десятилетия запора, Требий устроился рядом. Вошли двое мужчин с маленькими сыновьями. Общаясь и хохоча, они, не торопясь, справили малую нужду и направились к выходу, когда один из мальчишек потянул отца за полу туники. Отец нагнулся к нему, выслушал, его смуглое лицо расплылось в улыбке. Подхватив на руки, он его отнес на возвышение и усадил рядом с Требием. Мальчик принялся вертеться, щебетать, схватил Требия за руку и потянул с пальца кольцо с кабаньей мордой. Недовольно буркнув, Требий выдернул палец из его ладошки, зыркнул сурово на его смеющегося – по всему, хмельного – отца.
Сосед, что внимательно следил за всеми людскими перемещениями, горестно вздохнул и предпринял новую – багровую – попытку облегчиться. Потерпел поражение: его тщедушное тело не издало ни единого звука, и снизу не послышался победный всплеск.
Мальчик тем временем осуществил его мечту, наскоро подтерся губкой, спрыгнул с возвышения и побежал к выходу. Отец, похохатывая и слегка пошатываясь, двинулся следом.
Страдалец попытался снова. Пустое. Требий начал выходить из себя. Он, префект лагеря Двадцатого легиона, третий человек в легионе по значимости, вынужден терять время из-за ленивых кишок какого-то пагани!
Кипение достигло апогея. Сграбастав за одежду кряхтящее препятствие к заветной клепке, Требий сдернул его с насеста, вместе с ним спрыгнул с приступки на пол и, пинком придав ускорение, вытолкнул на улицу:
– Долбанный дерьможуй! – рявкнул он ему вдогонку, споро развернулся и ринулся к клепке.
– Тревога! – заверещали снаружи. – Хватай его!
Не успел Требий разогнуться с вожделенной добычей в пальцах, как на спину ему навалились, с ног свалили подсечкой и, ткнув лицом в загаженное изножье возвышения, скрутили за спиной руки.
Не дойдя до шатра Севера несколько десятков шагов, Эмилий остановился. Выдержал испытующий взгляд гельвета, что сидел возле закрытого полога. Эмилию нужно было справиться не со страхом, а с неприязнью. Узы дружбы побудили его стать мстителем и убийцей, они же принуждали теперь забыть о данных клятвах ради спасения товарища, затолкать глубоко свою ненависть и просить у объекта мести помощи.
Дернув ртом, он решительно двинулся к шатру. Легионеры караула и гельветы обратили к нему глаза.
– Сто тысяч требовать пришел? – ухмыльнулся один из гельветов.
– Сто тысяч? – вопрос застал Эмилия врасплох.
Брови обоих гельветов поползли вверх, они переглянулись, и тот, что задал первый вопрос, хмыкнул:
– В поединке ты вылез участвовать, уж, наверное, не из товарищеских чувств к тем свиньям, а ради денег.
– Легат пообещал сто тысяч победителю, – шепнул один из легионеров другому. Гельвет шикнул на него:
– Тихо! Да только, брат, – он снова обратился к Эмилию, – уговор был, что первый, выбитый за круг, выбывает из борьбы.
– Глуховат ты, видать, – заметил второй, немного свысока, но беззлобно.
– Не получишь, в общем, ты денег.
– Денег?
Гельветы снова переглянулись. В их красноречивых взглядах отчетливо читалось все, что они думали о скудоумных слабосильных юношах из Двадцатого легиона.
– Мне к Северу надо, – сказал Эмилий.
– Зачем? Говорят же тебе: не получишь денег!
Эта неожиданная препона оказалась кстати: если минуту назад Эмилий не знал, как заставить себя войти в шатер и обратиться к ненавистному человеку с просьбой, теперь он всеми фибрами души желал скорее проникнуть внутрь.
– По делу надо!
– По какому?
– Твоего ума дело?! – у Эмилия почти получилось рявкнуть, а после – вполне натурально солгать: – Приказ от командующего Приска! Доложи быстро!
Гельвет прочистил горло, покосился с неуверенностью на товарища:
– Чего кричишь сразу? Раз от Приска, иди.
– Идти? – Эмилий опешил. – Ты не доложишь?
– Оружие отдай только, – не вставая с места, гельвет кивнул на гладий на поясе Эмилия и протянул ему раскрытую ладонь.
Сердце дернулось у Эмилия в груди. Гельвет не собирается обыскивать его. Он легко пройдет внутрь со спрятанным в сапоге пугио. И осуществит свой замысел. Но в этом случае Требию конец. И чем же тогда он лучше Севера, который мог спасти, но не спас?
Он обреченно выдохнул. Живой товарищ дороже мертвого. Отдал гельвету и гладий, и пугио. Увидев, откуда он достает его, гельветы снова переглянулись, и один из них, крякнув, поднялся и обыскал Эмилия. Ничего не найдя, вернулся на свое место.
– Иди. Не пугайся. Так-то она баба складная, главное – на лицо не смотри.
«Баба? Какая еще баба?», – с раздражением подумал Эмилий и решительно, чтобы не успеть передумать, протянул руку, чтобы отодвинуть полог.
– Марк Эмилий! – окликнули его сзади. Эмилий обернулся, увидел крепыша в серой тунике, перетянутой на талии потертым ремнем. Его широкое лицо с носом-репкой и глазами-маслинами было ему смутно знакомо. И сейчас оно было наполнено тревогой.
– Чего тебе?
– Скажи ему, что Кассий Дайа схвачен! За убийство!
Лицо Эмилия скривилось в неудовольствии: мало ему своих забот, еще и о Дайе болеть душой? Крепыш понял его гримасу по-своему: вцепился в локоть, да так сильно, что у Эмилия вырвался крик боли:
– Пусти!
– Скажи ему! – взмолился крепыш.
Эмилий беспомощно оглянулся на солдат и гельветов. Те предпочли не вмешиваться. Он понял, что проще будет пообещать, иначе не вырваться, а ведь время дорого: пока он тут теряет драгоценные секунды, Децим Корнелий Приск допрашивает Требия, а тот – не мастер врать и изворачиваться.
– Скажу! Отпусти! – он рванул руку.
– Клянешься? – крепыш был очень силен.
– Клянусь!
Лицо крепыша расплылось в благодарной улыбке, он выпустил локоть Эмилия из своей короткопалой ладони.
Эмилий резко повернулся на пятках, выдохнул, как пловец перед прыжком в воду, и, откинув в сторону полог, вошел внутрь. И едва не бросился наутек обратно: полуобнаженная женщина, сидевшая на ложе, вскинула голову. Теперь Эмилий понял, что имели в виду гельветы: кошмарная голова на прекрасном теле. По счастью, ее лицо было частично скрыто тонким бинтом, но для того, чтобы испугаться, было довольно лысой обожженной головы и плеч.
– Господин, – позвала она, склонив голову. Из ее глаз на грудь спящего мужчины закапали слезы.
Заморгав, он открыл глаза. Сразу повернул голову вбок, посмотрел на Эмилия. Его губы дернулись то ли в приветливую улыбку, то ли в ехидную ухмылку – Эмилий не разобрал.
– Требия Сея схватили, – без приветствия сказал Эмилий и, спохватившись, добавил: – И Кассия Дайю.
– Корнелий Приск – деятельная натура, – сипло отозвался Север.
Эмилий почувствовал, как в нем начинает клокотать ярость: он не собирается помогать!
– Ты обещал Требию: любая просьба, в любое время! А теперь…!
– Я помню, – сжав челюсти – любое движение явно причиняло ему боль, – Север сел на ложе. – Зое, милая, налей Марку Эмилию вина.
– Я не хочу! – чересчур громко и резко выкрикнул Эмилий.
– Что ж…, – Север поднялся. Пошатываясь, дошел до сваленной на походное кресло одежды, начал одеваться.
Эмилий смотрел на его спину и думал о том, как легка была бы сейчас месть: оружия, колющего и режущего, в шатре много.
Север никак не мог справиться с пряжками ремней, попадал не туда, пальцы его не слушались. Зое легко вскочила с ложа, подбежала к нему, помогла. Теперь, находясь вблизи, Эмилий увидел, что ее маска мокра от слез.
– Это ведь ненадолго, господин? – шепотом спросила она, когда Север двинулся к выходу. – Ты ведь скоро вернешься?
Он не ответил ей. Зато спросил у Эмилия:
– Где он?
– Требий? Или Дайа?
– Дайа подождет. Где Требий?
– В шатре у командующего.
Север кивнул. Из шатра он вышел первым, снова повернувшись к Эмилию спиной. Будто провоцировал на очередную попытку совершить возмездие.
– Требий сказал, ты вступишься за него, – сказал Эмилий, когда они прошли полдороги.
Север остановился. Эмилий тоже остановился, непонимающе уставился на него. Один из гельветов подскочил вовремя – успел подставить легату плечо, иначе тот упал бы.
– Совсем плох стал, – шепнул Эмилию второй гельвет.
– Он пьян? – так же тихо спросил тот.
– Не без этого. Но дело в другом. Крепко ему досталось. Отделали его те двое в туалете, как бабка моя – говяжью мякоть. А мы с Седулом их упустили. Ловкие парни. Попадутся – кишки им через ноздри выну. Голыми руками.
Эмилий посмотрел на его крупные мозолистые ладони. Но страха не испытал. Вовсе ничего не почувствовал, кроме отвращения к себе: будь он умнее и проворнее, давно осуществил бы задуманное, не подставил бы под удар Требия. А так – проиграл повсюду.
– Зачем ты это сделал? – без приветствия спросил у Требия Децим. Префект лагеря сидел перед ним на высоком табурете со связанными руками. Сам Децим стоял, широко расставив ноги и заложив руки на спину, на Требия смотрел свысока и без обычной теплоты.
– Что сделал, Корнелий Приск? Ни аса из казны лишнего не взял, все только на нужды легиона!
– Не извивайся. Ты знаешь, о чем я.
Требий вытаращил в ответ глаза. И таращил долго, пока Децим устало не спросил:
– Зачем ты вышвырнул человека из туалета?
– Замучил он меня своим кряхтением! Не можешь облегчиться, так иди, чего воздух портить!
– Замучил, стало быть? А это, – Децим поднес к его глазам серебряную клепку, – зачем ты поднял?
– Так это…, – глаза Требия забегали.
– Корнелий Приск, – сиплый голос ознаменовал спасение. Префект шумно выдохнул с облегчением: перешагнув через порог, в шатер вошел Атилий Север, протянул командующему руку.
– Атилий Север, – тот сжал его запястье, оглянулся на Требия: – Прискорбно, но один из моих солдат – твой обидчик.
– Обидчик?
– Один из тех, кто напал на тебя в Пантикапее. Я приказал обыскать туалет, и мои люди нашли вот это, – он показал Луцию клепку. – Я не надеялся на успех, но все же устроил там засаду. Мои люди ждали, что злоумышленник придет за пропажей. Очевидно, что он мог потерять это в драке.
– Или… просто потерять, – Луций повертел клепку в пальцах. Поймал на себе полный признательности и надежды взгляд Требия. – Это ведь твое, любезный…
– Требий Сей, – подсказал Требий.
– Да. Я помню. Твое?
На виске Требия дернулась жилка. Как ответить?
– Мое, – сказал он, сглотнув. С облегчением увидел едва заметный кивок в ответ.
– С сапога?
– С сапога, – ответил за Требия Децим.
– Вероятно, любезный префект потерял клепку. Нет одной клепки – теряется все очарование сапог от Лисистрата.
– И поэтому надо сжечь оба сапога? – криво улыбнулся Децим.
Брови Луция чуть приподнялись.
– Ты сжег сапоги работы Лисистрата? – спросил он, обратившись к Требию, и, не успел тот открыть рот, добавил: – Стоит сжечь и самого Лисистрата, когда вернемся в Рим. Так плохо закрепить клепку с символом легиона, что она может потеряться, значит…, – он пошатнулся, мотнул головой. Децим подхватил его под руку. – Я… я хочу сказать, гнев префекта понятен. Хоть и забавен… Эти солдатские суеверия, Корнелий Приск: потеря знамени, мгла с востока, крест в небе… Прошу прощения…, – он схватился за горло и неверным шагом поспешил наружу.
Децим проводил его взглядом, потом посмотрел на Требия:
– Если ты сжег сапоги, зачем искал клепку? К чему она тебе?
К этому вопросу префект уже был готов. Линию защиты он понял, благодарение Северу:
– Помыслилось мне, что победим мы скифов, если я ее найду. Знак.
– Знак? – прищурившись, Децим посмотрел в упор в глаза Требия. Тот под этим немигающим взглядом чувствовал себя неуютно, потел, елозил на табурете, но внешне старался тревоги не показывать: непонимающе пучил глаза и держал ровно спину. – Кто сообщник, Требий? Имя?
Полог дрогнул.
– Полегчало, Атилий Се…? – начал Децим и остановился на полуслове: в шатер вошел не Север, а женщина из таверны напротив сгоревшего лупанара в сопровождении своего хозяина и Креона.
– Елена и Архей, – напомнил их имена батав.
Оба склонили головы.
– Подойди, Елена, – позвал женщину Децим. – И посмотри на этого человека. – Елена подошла. – Это тот, кого ты описала мне? Узнаешь его?
Женщина посмотрела на Требия, кивнула.
– Это он. Он побежал за легатом Севером и… другим.
Требий замотал головой, с тоской при этом глядя на приоткрытый полог.
– Кто твой сообщник, Требий? – повторил свой вопрос Децим. Уже другим тоном, ледяным, как вершины Альп. Вкраплений теплоты, что появились в нем после слов Севера, больше не было.
– Я не понимаю, о чем…, – начал оправдываться Требий.
– Не отпирайся! Елена узнала тебя! – выкрикнул тавернщик Архей и бросил быстрый взгляд на командующего, ища одобрения.
– О, прекрасная Елена, – из-за его спины появился Север, подошел к Дециму, намеренно легко задев плечом грудь женщины. – Во всей Тавриде краше нет…
Елена зарделась.
– Она опознала Требия, – оборвал Децим поток лести. – Он – один из тех, кто покушался на тебя.
– Она была в том туалете? – удивился Север.
– Нет. Она обслуживала его за столом в таверне напротив лупанара. Когда ты спрыгнул вслед за неизвестным, Требий, по словам Елены, вскочил, опрокинул стол и побежал следом за вами.
– Но драки ты не видела, Елена?
– Нет, легат Север.
Север вздохнул, посмотрел на Требия. Тот ссутулился, опустил голову.
– При всем уважении к любезному префекту, Корнелий Приск, он не добежал бы. Столько лишнего сала. Я, конечно, не могу утверждать, там было… темно, но… это точно не он.
– Не он? Елена…
– Елена видела, как он убежал. Верно, вспомнил, что не взял денег, а уже выпил, и потому решил сбежать, по старой привычке…
– Я бы так никогда не…! – Требий рванул с табурета, одновременно дернув связанными руками к груди – хотел приложить ладони к сердцу.
– …и… мне… неловко об этом говорить, Корнелий Приск…, – не обращая внимания на праведный порыв Требия, Луций тронул Децима за локоть, – но тот из моих противников, что был сильнее – второй вовсе мальчишка, лет тринадцать-четырнадцать, хилая тростинка, – так вот, сильный… попытался оторвать мне…, – он кашлянул. – Полагаю, если бы это был Требий Сей…, – он посмотрел на огромные руки префекта и снова кашлянул. – И еще… борясь, они ругались. По-гречески.
– Ты не говорил об этом, Атилий Север.
– Прости, Корнелий Приск. Я.., – он многозначительно тронул рукой висок и мучительно улыбнулся. – Не стану лгать, это происшествие не прошло бесследно. И еще…, – он помедлил, – если все-таки предположить, что это был он, ты не находишь странным, что ночью он покушался на меня, а утром – спас? Марк Эмилий – горячий юноша, плохо расслышал правила поединка, жажда выиграть сто тысяч сестерциев оглушила его и ослепила.
В глазах Децима мелькнуло что-то, что Луцию не понравилось. Не стоило упоминать имя Эмилия. Слишком опасно. А когда твоя оборона слаба, нужно атаковать первым, что Луций и сделал:
– Участие Эмилия в поединке можно расценить как покушение. Однако в Пантикапее на меня напал не он. Эмилий – не юноша-тростинка и не…, – Луций посмотрел на хозяина таверны Архея: – Второй был вроде него по стати, высокий, жилистый. – Он резко повернулся к Требию и быстро спросил: – Кто командует галльской конницей в Двадцатом?
Требий непонимающе уставился на него.
Децим машинально ответил:
– Думнорикс, – и, спохватившись, осознал, что спросил Север по-гречески. Реакция Требия была естественна: языка он не знал. – Приведи Эмилия, – велел он Креону.
Батав вышел. Уже спустя минуту вернулся: Эмилий ждал снаружи.
Не успел Эмилий открыть рта, как Децим задал ему тот же вопрос на греческом, про конницу. И так же, как Требий, Эмилий недоуменно и отчасти испуганно вытаращился.
– Что ж…, – Децим повернулся к Требию: – Я поторопился с обвинением, Требий Сей. Однако твое поведение говорит о том, что тебе есть, что скрывать. Очевидно, я неверно понял, что. Друз проведет всестороннюю проверку расходов легиона.
– В этом я чист, Корнелий Приск! – выпалил Требий. Его лицо расплылось и осветилось счастьем. – Я… я опешил, оторопел, командир, оттого, что ты обвинял меня, подозревал! Потому я… так…
– Куда ты побежал тогда?
– Так… все побежали… вот и я, побежал…. Легата узнал. Решил, он воришку преследует. Подумал: подсоблю. Но отстал быстро, задохся.
– Развяжи его, Креон. Можете идти, Требий, Эмилий. Вы – тоже, – он глянул мельком на Архея и Елену, зацепившись на долю секунды взглядом о ее высокую полную грудь. – Атилий Север, не задерживаю.
– Корнелий Приск, – Луций улыбнулся в ответ.
Едва он вышел из шатра, улыбка слетела с его лица. И в сторону своего шатра он пошел быстрым, временами неверным, шагом, неся на лице мрачное, даже угрюмое выражение.
На полдороге его догнал Требий. Красный, запыхавшийся, он глянул на отставших гельветов и выпалил:
– Атилий Север…!
– Ты совсем дурак, префект? – в шепоте всегда трудно различить эмоции, но Требий безошибочно уловил раздражение.
– Нет, Атилий Север, я только…
– Это был не вопрос, префект. Зачем ты пошел в этот туалет? Зачем сжег сапоги?
– Так ведь…
– Преступника всегда губит суета.
– Суета?
– Не так он следит в самом преступлении, как в попытках замести следы.
– Виноват, легат Север, – пробормотал Требий, – внове это мне, следы заметать, лгать…, – он вздохнул, потом выругался вполголоса: – Елена эта…. Вот ведь сучка, грудью надо мной трясла, задом вертела, а как…
– Отомстишь ей?
– Выпорю, так, чтоб месяц не могла…
Луций остановился, повернулся к Требию, тот остановился тоже.
– Нет, префект, ты пойдешь в ее таверну, выпьешь с ней, подаришь ей что-нибудь дорогое и будешь восхищаться ее красотой, пока не натрешь на языке мозоль.
– А потом у… убить? – сглотнув, спросил Требий. Убивать коварную Елену он не хотел, но отчего-то ему показалось, именно это сейчас велит сделать Север, такой тяжелый и безжалостный у него был взгляд.
– Убить? Нет, префект, ты будешь нежно ухаживать за ней. Случившееся будешь вспоминать как шутку, как недоразумение.
– Понял, легат! – Требию стало стыдно за слова об убийстве. – Я не всерьез это, что убить, сказанул, вылетело…. Так-то я к ней…
– Вылетело, – повторил Луций. – Выпьешь со мной?
– Почту за честь, Атилий Север!
Луций кивнул ему и продолжил путь. Он первым вошел в свой шатер, придержал полог для Требия.
– Зое, милая, налей нам вина.
Ответом ему была тишина. Он осмотрелся. Зое в шатре не было.
Место Требия занял Кассий Дайа. В его глазах тоже плескалось изрядно страха, однако – Децим поймал себя на мысли – вел себя префект нумидийской конницы куда естественнее префекта лагеря.
Не имея доказательств и четкой уверенности, умозрительно, он предположил, что Дайа может быть причастен, может знать убийцу, помогать ему. Из его собственного рассказа, со слов Севера и тех донесений о расследовании, что он получал от верных людей еще в Риме, он знал о мутной истории с хмельным побегом Дайи из лагеря и его чудесным возвращением. Дайа уверял, что ничего не помнит, какие-то обрывки – то ли сны, то ли явь, то ли хмельные фантазии: выпил он тогда много, очень много, а кто не воздержан в питие, случается, видит то, чего нет, будто наяву.
– С кем ты дружен в легионе? – спросил Децим. Неожиданный, как он думал, вопрос. Но Дайю он не удивил:
– Легат Север уже спрашивал меня. Еще тогда, под Церой когда стояли. Нет никого такого, кто ради меня рисковать станет. Не было.
– Не было? Теперь есть?
– Парни мои, – Дайа улыбнулся, на мгновение тревога оставила его лицо. – Нумидийцы. Верный народ.
– Неужели?
Этот вопрос не требовал ответа: таким тоном был задан. Дайа вздохнул:
– Думал, легату я важен. Но… теперь вижу, что нет. Он не пришел.
Децим пропустил мимо ушей это сетование.
– Ты был членом братства.
– Нет!
– Твоя манера убивать, твой почерк, то, как ты убил четырех женщин…
– Я не убивал! – возражения были горячими, но в глазах Дайи Децим видел сомнение – будто бы не вполне уверен был Капуанский мясник в своей невиновности.
– Они убивали так же. Как звери на арене, рвали, кромсали.
– Нет, я клянусь!
Децим подвинул кресло, сел напротив Дайи. Долго смотрел на него, прежде чем заговорить снова:
– Я все знаю, Дайа. Ты убил Статилию, свою любовницу. Времени на это у тебя было достаточно. Потом лупу Беренику. Хозяина лупанара Таруция…
– Я не мог его убить, я был…
– …убил твой сообщник, мастеровой Папий. Полагаю, он с самого начала был с тобой заодно, он – один из братьев…
– Папий недавно пришел в легион! – наконец-то Дайа смог возразить по существу. – Это точно! Легат приказал проверить всех!
Децим поджал губы: цепь доказательств лишилась одного звена. Но только одного.
– Это неважно, – отмахнулся он. – Поняв, что вот-вот ты будешь разоблачен, ты решил подставить гельвета Фелана, убил его, подбросил ему вещи жертв, изобразил самоубийство. А потом устроил это представление с оскорблением. Ты знал, что Север не казнит тебя. Раз не казнил за нападение на моего сына в свое время.
Глаза Дайа выкатились из орбит:
– Командующий Приск, – закрутил он головой, – я… все было не так, совсем не так!
– Ты, снятый с креста, был в лазарете, когда Север отправился в рощу, к лупам, ждать убийцу. По донесениям, он предположил потом, что одна из них – Авлия – была в сговоре с убийцей. Есть свидетели, показавшие, что ты был с ней близок. Вас видели вместе. Ты из тех мужчин, кого любят женщины, тебе легко было влюбить ее в себя, как и всех, кто были до нее и после.
– Но я же был в лазарете!
– Ты – да. Но Папий – нет.
– Легата избил силач.
– По его словам. А как было на самом деле, мы не знаем. Он, вероятно, был опоен Авлией. Нападение было неожиданным. Добавлю казнь сына. Я складываю все это и понимаю, что его мог избить кто-то, кого в иной день он свалил бы одним ударом. Взять происшествие с двумя вашими солдатами. Они убили бы его, не приди ты ему на помощь. Они тоже напали неожиданно, когда он был не в лучшем состоянии. А потом он их легко разделал, – Децим развел руками. – Сила убийцы – не довод против Папия.
Дайа в ответ лишь замотал головой. Им овладело отчаяние: к словам Приска не придерешься, начинаешь сам верить в свою вину. Все говорят, что он лучшая ищейка в империи и не может ошибаться.
– Авлия исчезла. Как и Папий. На это, думаю, был уговор. Они ждали тебя в каком-нибудь тайном месте. Выйдя из лазарета, ты отправился к ним. Убил обоих. Авлию прибил к кресту, а Папия сберег. Отправил его потом Северу, обмазав глиной. Как только ты с ним отправился в Рим, в лупанар, убийства прекратились. Некому убивать. Убийца в отъезде. Попытка убийства была в Риме. Удивительно – прямо рядом с тобой. Ты попытался убить Нонию. Эмилий спугнул тебя. За что ты хотел ее убить?
Дайа в ответ беззвучно замотал головой.
С усмешкой командующий ответил на свой собственный вопрос:
– Ревность.
– Ревность?!
– Про Партеноп все знают.
– Что знают?
– Север продвигает тебя в карьере. Очевидно, что не за боевые заслуги.
– Как не за…? – Дайа опешил. – Я же помог ему в… деле неаполитанском, с Миципсой потом…
– Эта история с Миципсой – расчет чистой воды. Север знал, как этот нумидийский дурак поведет себя, подставил его под бой с тобой. У болвана не было шансов против гладиатора. Все легко.
– Это было случайно, легат не хотел…
– В Рубеллии ты увидел соперника. Предположу, ты надеялся, Север тебя усыновит. Но он предпочел мальчишку. И ты убил его.
– Я был с легатом в тот день!
– Есть свидетель, который видел, как после полудня он один ехал верхом в сторону деревеньки к востоку отсюда. Где был ты?
Дайа кашлянул:
– Спал. Сморило меня. А легат захотел испробовать мою лошадь африканскую.
– Спал, – повторил Децим. – Четырех луп в Пантикапее ты убил еще раньше.
– Нет же, нет! Я никого не убивал!
– Кто командует конницей в Шестом легионе?
– Что? – Дайа заморгал. – Я не понимаю, не расслышал…
– Неважно. Это греческий. Не ты напал на Севера в лупанаре, не ты дрался с ним. Думаю, это были мелкие воришки из местных. Будь это ты, ты убил бы его, – он скользнул взглядом по широким плечам Дайи. – Тебе незачем убивать его. Ты ему предан. С этим не поспоришь. Но зачем ты поджег лупанар? Ты же мясник. Огонь – не твоя стихия. Рубеллий – понимаю. Ты устранил его с дороги, как соперника.
– Я не убивал, никого не убивал!
– Не убивал, – неожиданно согласился Децим. – Во всяком случае, не всех убил ты. Ты – мясник. Но есть – хирург. Твой сообщник.
– Мой…, – Дайа побледнел. Такого с ним еще не было: его ноги стали ватными, внизу живота закрутило – будто кто-то ледяными пальцами принялся выкручивать кишки. – Я не убивал их, не убивал, клянусь!
– Лекарь Коссутий, – продолжил Децим. – Кто он был? Один из вас или жертва? Со странностями человек, как мне доложили. Он мог быть тем, кто убивает. А мог выйти на след убийц. И за это поплатиться жизнью. Это ведь он осматривал тела жертв, что в Виндониссе, что в лагере под Церой.
Децим замолчал. Стилус в руке плешивого мужчины, что записывал их разговор, остановился.
– Я жду, Дайа.
Дайа поднял голову. Бескровные губы. Затравленный взгляд.
– Имя, Дайа. Кто он?
– Корнелий Приск, я клянусь…
– Ты ведь предан Северу? Предан. А твой товарищ хочет убить его. Это очевидно. Попытка с перерезанной подпругой, поджог лупанара, двое солдат – я почти убежден, их нападение не было случайностью. Вероятно, они оба тебе… дороги. Но тебе стоит сделать свой выбор. Назови имя, и я передам тебя Северу, пусть он решит твою участь. Предвижу, он не будет крайне суров. Имя, Кассий Дайа, имя!
– Имя? Какое имя?
– Твоего сообщника.
Дайа опустил голову. Он уже и рад был признаться и повиснуть на кресте, лишь бы закончилась эта пытка. Но Приск требует невозможного.
– Ты обвинил меня во всех убийствах, Корнелий Приск. А теперь говоришь, что это не я. Я не понимаю, я…
Децим с удивлением увидел, как крупная слеза выкатилась из левого глаза Дайи, устремилась по гладко выбритой щеке вниз.
– Я видел, как ты убил Миципсу. Лепид рассказал, как ты убивал на арене. Я же сказал, четырех луп убил подражатель. Ты. Остальных женщин убил другой человек. Он убивает чисто. Срезает лица. А ты делаешь грубую работу. Убиваешь свидетелей. Тех, кто мешает. Тех, кто грозит разоблачением. Убийство Рубеллия и двоих с ним – сложное дело, одному не справиться. Вас двое. Ты восхищаешься им. Поэтому подражаешь.
<<предыдущая, Глава 24
следующая, Глава 26>>
© 2018, Irina Rix. Все права защищены.