Децим перевел Вортекса с рыси на шаг, отдал ему повод, оглянулся назад. Стена лагеря слилась с горизонтом.
Моросил мелкий дождь. Холодно. Боги жестоки: то нестерпимый зной, то тоскливая слякоть.
Он выехал один. Чтобы никто не мешал, ни видом, ни словом, ни даже дыханием.
Вортекс шел медленно, опустив голову. Щипал траву.
Децим думал. Обо всем сразу: о судьбах похода, о скифах, об убийствах, о покушениях, о людях, чьи поступки причудливо сплетались в нить на веретене парки. Когда никого нет рядом, когда никто не вторгается в ровный строй мыслей со своими идеями и соображениями, разум становится острее. С размышлений о соратниках по командованию он вернулся к убийствам. И снова его посетило ощущение, что он упускает что-то. Не видит очевидного. Очевидного. Он даже тихо проговорил это слово, будто пробуя на вкус. Уши Вортекса встрепенулись: он всегда прислушивался к голосу всадника, знал команды: менял аллюры и скорости, повинуясь не только поводу и ногам, но и голосу.
– Галоп! – резко выкрикнул Децим и ударил его пяткой по боку.
Вортекс поскакал вперед. На раскисшей дороге поскользнулся, едва не упал на бок, но удержался. И вдруг повел себя странно: рванул повод из рук Децима, вытянул вперед шею и понесся через сжатое поле.
– Стоять! – Децим попытался набрать повод, но Вортекс не отдавал. Закусил удила и прибавил скорости. Шарахнулся в сторону от взлетевшей с земли птички. Децим едва удержался на нем. – Долбанный одр! – в ярости он дернул повод на себя, потянул так сильно, что, не поддайся Вортекс, сломал бы ему шею. – Стоять! – Вортекс дал себя собрать, замедлился, перешел на шаг. – Дерьмо! – Децим хлестанул его поводом по шее. И все повторилось: Вортекс выстрелил с места в карьер, снова вырвал повод из рук. Когда Децим вновь попытался силой собрать его, прыгнул в сторону и сразу подкинул зад. Децим перелетел через его голову и упал на землю. Увидел над собой проносящуюся мускулистую груд и передние ноги и успел схватиться за ремень, соединявший уздечку с подпругой. Вортекс протащил его несколько десятков шагов и остановился. – Тварь! – Децим выбрался из-под него и, держа под уздцы, отхлестал по шее поводом. Вортекс дергался, косил налившимся кровью голубым глазом, пытался встать на дыбы. Но Децим был вне себя от ярости, и это утраивало его силы. Животное посмело! После всех спокойных лет, что возил его без единого происшествия. Лишь когда серебристо-розовая кожа на шее Вортекса лопнула от очередного удара, он успокоился. Перевел дух. Забрался в седло. – Убью, если понесешь еще раз! – проскрежетал он. – Принесу в жертву! Понял?!
Уши Вортекса сложились. Плохой знак. Нервничает. За лучшее возвращаться в лагерь шагом. Если этот осел сбросит его и убежит, с солдат станется углядеть дурное знамение в том, что командующий вернулся перемазанным в грязи и пешком. Суеверные болваны! Север прав: жалование дуракам не плати, дай уверовать в любую глупость! Вот даже Требий, вроде разумный человек, в летах уже, рассудительный, не трус, а учудил со своей клепкой.
Дождь усилился. Поднялся ветер, неприятный, с порывами.
С кислым выражением на лице Децим проехал мимо караульных на воротах. Заметил, как те, что стояли ближе, уцепились взглядами за его перепачканную в земле одежду.
– Корнелий Приск!
Вортекс шарахнулся в сторону от резко приблизившегося человека. Децим не успел перехватить повод – он имел привычку не держаться за него на шагу. Жеребец мотнул головой, перебросил повод вперед себя и понесся карьером по главной дороге лагеря.
Сжав его бока ногами, Децим уцепился за его безгривую шею, подался вперед, чтобы поймать повод. Но не успел. Впереди возникло препятствие – завернувшая с бокового прохода центурия. Одновременно Вортекс запутался передними ногами в поводе, споткнулся и вместе с всадником кубарем влетел в солдатский строй.
Перекувыркнувшись через голову, Децим вскочил на ноги и в бешенстве принялся пинать и лупить поднимающегося коня. Солдаты порскнули в стороны: командующего они узнали. Узнали теперь и каков он в ярости.
– Корнелий Приск! – тот же голос. Голос того, кто спугнул Вортекса.
Децим резко развернулся:
– Что?!
Трибун ангустиклавий Элий отшатнулся: на мгновение ему показалось, что все пинки и удары, которые еще не успел получить Вортекс, достанутся ему.
– Корнелий Приск, – выставив вперед ладони, Элий отступил на шаг. – Я знаю, кто убийца.
Эти слова отрезвили Децима. Его словно окатили ледяной водой из ведра.
– Вот как? – его голос стал почти спокойным. – Кто?
Вортекс за его спиной – если судить по звукам и возгласам солдат – попытался убежать, но был остановлен.
Лицо Элия подернулось инеем, застыло, уголки губ дернулись книзу.
– Будет… лучше, если… не будет свидетелей, – проговорил он.
– Хорошо, – не стал спорить Децим. Обернулся. На Вортексе повисло несколько солдат. С испугом в глазах они смотрели на него. – Отвести на конюшню. Не кормить, – приказал он центуриону. Тот кивнул, приложил кулак к груди. – Элий, – Децим мотнул головой, давая трибуну понять, чтобы шел следом, и двинулся в сторону своего шатра. Элий поспешил за ним. Весь путь они не перекинулись и словом. Трибун шумно дышал – верно, из-за нервного возбуждения и чересчур быстрого шага. А Децим, кривясь от боли – падение было жестким, – гадал, чье же имя он назовет. Кто-то знакомый? Или черная кошка в ночи?
Войдя в шатер, он стащил с себя грязную тунику и кинул ее рабу, что вскочил на ноги, едва увидев хозяина.
– Горячего вина! – велел ему Децим. – Ты, – он повернулся к плешивому секретарю, что сидел за столом над стопкой пергаментов, – выйди.
И раб, и секретарь, уловив особые нотки в его голосе, кинулись к выходу. Хозяин в гневе. За лучшее испариться долой с его глаз как можно скорее.
Дождавшись, когда полог шатра упадет за ними, Децим повернулся к трибуну:
– Я слушаю, Элий.
– Да, Корнелий Приск, – трибун скользнул взглядом по голому торсу командующего, торопливо отвел глаза. И Децим про себя подумал: вряд ли Элий хоть годом старше его самого, а выглядит, как сущая развалина, как изъеденный плесенью, покрытый мхом пень: землистая, будто жеваная кожа, оплывшие черты, отстающая от грудины плоть – ему не стоило снимать панциря с его мускульным рельефом. – Мне открылась истина. Я был слеп. Теперь прозрел. Так странно, что раньше это не приходило мне в голову, это так…, – он запнулся, услышав шум за спиной. Обернулся. Это был раб с кувшином подогретого вина.
Под нетерпеливым взглядом Децима раб быстро дошел до стола, наполнил кубок, поставил кувшин на стол и стремглав удалился, пятясь и кланяясь. Его нервозность передалась Элию. Трибун принялся кусать губы, дергаться.
– Элий.
– Да, Корнелий Приск. – Элий сглотнул. Моргнул. Командующий стоял возле вешалки с доспехами. На которой, кроме панциря, висел меч в ножнах. Еще один клинок с кривым парфянским лезвием лежал на столе. – Тебя… ранит то, что я расскажу, Корнелий Приск. Но… я должен. Это мой долг, как гражданина Рима, как…, – он осекся. И выпалил: – Марк Рубеллий – член братства…!
– Марк Ру…?
– …и Друз, твой сын!
– Ты бредишь, трибун? – спокойно спросил Децим. Он надеялся услышать нечто разумное, но нет – очередные байки про лупу-стригу и проклятую фалеру. Раздосадованный этим, он взял со стола кубок, отпил глоток, поморщился: слишком горячо.
– Трибуны Домиций и Лаберний подтвердят мои слова…
Децим поставил кубок на стол. Не глядя на Элия, спросил:
– Что же они раньше молчали? Скрывали убийц?
– Не убийц, – Элий залился краской. – Они подтвердят не это. Не то, что они из братства…
– А что же?
На шаг Элий придвинулся ближе к выходу.
– Меж ними была связь, – просипел он. Голос отчего-то изменил ему.
– Связь?
– Я видел, – Элий отступил еще на шаг, – своими собственными глазами. В Виндониссе, в термах. Они думали, там никого нет, много пара было, а я лежал в ванне…. А Домиций и Лаберний застали их, когда… когда Друз был во главе легиона, в январе, когда легата Севера цезарь Калигула отправил в Неаполь…, – Элий увидел, как лицо командующего на глазах обращается в камень, и это, вопреки всему, придало ему решимости: – Это правда, клянусь! Моя жена оскорбила Друза, и он решил отомстить. Он мстил всем им! Всем женщинам!
– За что?
– За то, что ни одна не зачала от него! Поэтому все они презирали его! А Рубеллий помогал ему!
Децим вдохнул, выдохнул.
– Доказательства? – спросил он ровным голосом.
– Доказательства? – переспросил Элий.
– Почему я должен этому верить?
– Это правда! Истинная правда! Спроси у него сам! Допроси!
Децим скрестил руки на груди.
– Исчезни, трибун, – сказал он сквозь зубы.
– Корнелий…, – начал Элий, но не закончил: выражение лица командующего подломило все его опоры. Издав нечленораздельный гортанный клекот, он выбежал из шатра.
Децим несколько минут стоял на месте, угрюмо глядя в одну точку на полу. Потом крикнул караульного.
– Корнелий Приск! – тот прижал кулак к своей груди.
– Друза сюда. Немедленно.
Шло время. Децим, уже переодевшись в чистое, мерил шагами шатер. Гнев кипел в нем. Как ни гони от себя мысли, как ни убеждай себя, что слова Элия – бред, но разум менторски нудит: это возможно. Более того, весьма вероятно. Друз защищал Рубеллия. Это раз. Север уверил, что не он ходатайствовал о назначении Рубеллия. Децим спросил тогда, кто. Север загадочно улыбнулся и посоветовал спросить у Клавдия. Это два. Совмести первое и второе, и получишь доказательство. Но, может быть, просто дружба? А признаваться в ней отцу Друз не хотел, видя его отношение к женоподобному Рубеллию?
– Да где ты, Цербер тебя раздери?! – вскричал он и вышел из шатра. Караульные вжали головы в плечи: – Где мой сын?! Я же приказал привести его!
Караульный, на которого он в упор смотрел, судорожно сглотнул: как ответить на вопрос, когда ответ тебе не известен? Ведь ты стоишь тут, а ищут Друза по всему лагерю.
Децим прочел это в его глазах, признал мысленно правоту. Качество хорошего полководца – ставить себя на место своего солдата.
– Ты и ты со мной, – он ткнул пальцем в двух легионеров. – Ты, – он посмотрел на третьего, – скажешь моему сыну, когда он придет, чтобы шел к трибуну Элию. Я буду ждать его там. – Краем глаза он заметил раба-секретаря: – Идешь со мной. Запишешь все, что скажет Элий.
Он успел отойти всего на несколько шагов от шатра, когда меж палаток появился запыхавшийся солдат, которого он отправил за Друзом.
– Корнелий Приск! Телохранители легата Приска сказали, он спешно покинул шатер! Сопровождения не взял! Я искал его по всему лагерю, но…, – солдат осекся: по лицу командующего понял, что надо срочно перевести его гнев с себя на кого-то другого. – Они сказали, к нему зашел какой-то человек, в плаще. Сразу вышел, и легат Друз следом. Тоже в плаще, с капюшоном. Он очень спешил.
– Сбежал. Кто-то предупредил его. – Децим резко обернулся, окинул взглядом стоявших возле шатра троих солдат и раба, что принес ему вино: – Кто из вас отлучался? – перевел взгляд на тех, кто сопровождал его: – Из вас?
Как по команде, все замотали головами. Децим выругался и быстрым шагом направился в сторону той части лагеря, где находились шатры командования Тринадцатого легиона.
Его мир рухнул с горы Олимп в Тартар. Друз – сын, наследник – трусливый слизняк, жестоко мстящий женщинам за насмешки! Мужеложец, убивший своего любовника. За что убил? Разум сразу выдал ответ, но душа не пожелала его выслушать: слишком горько, слишком гадко, мелко, низко, подло!
Гнев подгонял его. Солдаты и секретарь едва поспевали за ним. В шатер Элия он влетел, резко дернув в сторону полог и наполовину оторвав его. Первым, что он увидел, был Друз, повернувшийся ему навстречу, вздрогнувший, отпрянувший с выражением ужаса на бледном лице.
– Отец…, – прохрипел он и попятился. Его губы задрожали, в руках он принялся мять какую-то грязную тряпку.
Взгляд Децима соскользнул с сына на тело, что лежало на полу у его ног. Тело в одежде трибуна Элия, с его поседевшими короткими волосами, с его ремнем из тисненой с позолоченной пряжкой, с его браслетами и приметным кольцом с мутным изумрудом. Тело без лица.
– Это не я! – выкрикнул Друз и отшатнулся назад. – Я не убивал его! Отец!
Децим в два прыжка оказался перед ним, сгреб за тунику на груди и с разворотом швырнул в сторону выхода. Друз врезался в секретаря, солдат и появившегося откуда-то Креона, что застыли на пороге.
– Сопливая мразь!
Друз попытался прорваться сквозь живой щит: отпихнул секретаря, локтями раздвинул солдат, но в Креоне встретил неодолимое препятствие. Батав обхватил его за плечи, стиснул и, будто не замечая его попыток освободиться, развернул лицом к отцу.
– Отец…! – успел выкрикнуть Друз, прежде чем отцовская рука отвесила ему оплеуху такой силы, что его голова мотнулась в сторону, а изо рта полетели брызги крови.
– Крепкий, невысокий, светловолосый! – проскрежетал Децим. – Креон, обожженную девку сюда! Быстро! Вы, – он повернулся к солдатам, – свяжите ему руки!
– Отец…!
– …и заткните рот!
Отойдя к трупу Элия, краем глаза он следил, как солдаты и секретарь связывают Друзу руки. Секретарь наклонился за выпавшей из руки Друза тряпкой, чтобы сделать из нее кляп, и с женским визгом отбросил, едва подняв. Децим повернулся, чтобы рявкнуть на болвана, но осекся: тряпка оказалась срезанным лицом Элия. Без слов он кинул секретарю зеленый шарф, который лежал возле Элия. Повернулся спиной, чтобы не видеть Друза. Склонился над телом. Способ убийства – как почерк. Горло трибуна было перерезано. Чистая работа. Уверенная рука.
– Командир…
Децим повернул голову. Креон. Один.
– Зое нет в шатре Севера. Она ушла сразу после него. Спешила. Караульные рассказали.
– А где Север?
– Не спросил, – честно ответил Креон.
– Узнай. Я хочу, чтобы он пришел сюда. И трибуны Домиций и Лаберний.
– Да, командир.
– Отправь кого-нибудь к воротам, узнать, не выходила ли Зое. Если нет, ворота закрыть, никого не выпускать. Искать ее по всему лагерю. Используй…, – он задумался на мгновение, – только солдат Шестого легиона. Это мой приказ.
– Слушаюсь.
Креон вышел.
Стараясь не смотреть на Друза, Децим прошел по шатру. Остановился у вешалки с доспехами. Оглядел сверху вниз: с гребня на шлеме его взгляд переместился на панцирь, опустился вниз и наткнулся на ворох одежды на полу. Странно, промелькнуло у него в голове. Элий казался педантом. О том же говорило убранство его шатра: никакого беспорядка, если не считать самого Элия на полу.
От вороха одежды к сундуку рядом с вешалкой тянулась пурпурная лента. Очевидно – решил Децим – Элий сгреб содержимое сундука в охапку и бросил рядом, а лента зацепилась за что-то. Зачем он это сделал? Что-то искал? Или прятал?
Децим открыл защелку, откинул крышку. И отпрянул. В сундуке было тело. Розовое, будто ошпаренное. Лысая обожженная голова. Залитая кровью из рассеченного горла грудь.
Он захлопнул крышку. Закрыл глаза. В памяти воскрес далекий день. День, когда он впервые взял на руки Друза, своего первенца. Он был таким же сморщенным, розовым и лысым, как тело женщины в сундуке. Если бы только знал тогда, что за чудовище произвел он на свет. Чудовище, деяния которого очернят весь род. Никакие победы, никакие триумфы не перекроют этого позора.
Снаружи послышались стройные голоса и топот. Тренировка. Солдаты бегут и поют, чтобы поддерживать темп. Счастливые в своем простом существовании.
Донеслась хриплая команда. Оборвалась песня, прекратился топот.
– Корнелий Приск.
Децим обернулся. Север. С голым торсом, в штанах и заляпанных грязью сапогах. За его спиной маячил Креон.
– Атилий Север, – Децим перехватил взгляд Луция, устремленный на тело Элия, и зачем-то спросил: – Сколько миль?
– Это… Элий? – Луций сделал шаг вперед. – Пять миль, Корнелий Приск. Из восьми.
– Твои солдаты могут продолжить.
– Да, – Луций оглянулся назад.
– Я передам! – крикнул Креон.
– Ты знал, Атилий Север? – спросил Децим.
– О чем? – Луций покосился на связанного Друза.
Челюсти Децима плотно сжались.
– Это ты совратил моего сына?
– Совратил?
Пригнувшись, в шатер вошел Лепид, на шаг от него отстал его сын. Следом, бледные и кусающие губы, вошли трибуны Домиций и Лаберний.
– Элий рассказал мне, что… между моим сыном и Марком Рубеллием была связь. Это ты! Ты совратил их обоих!
– Я? – удивление Луция казалось искренним.
– Эта показная ненависть, взаимная неприязнь. Слишком для легата и латиклавия. Не похоже на правду. А похоже на плохую игру! Как я не догадался сразу?!
– Я не понимаю, Корнелий Приск.
– Перестань! Все это знают! О тебе!
– Что знают?
– О твоих наклонностях.
– Брей бороду и ноги, Тринадцатый в дороге, – еле слышно пропел Креон слова только что отзвучавшей в исполнении бегущих солдат песни.
Луций сдержанно улыбнулся.
– Это просто песня, – сказал он. – Байки. Молва. Или есть доказательства? Свидетели?
Децим будто не услышал его вопроса.
– Ты покрывал его! – выкрикнул он. – Его преступления! По какой еще причине, кроме как…?!
Его голос прервала попытка Друза оттолкнуть солдат, что держали его. Они вовремя спохватились, вновь стиснули его с обеих сторон. Он не успокоился, забился в их руках, мыча сквозь кляп.
– По-твоему, я покрывал человека, из-за которого мой сын мертв? – холодно спросил Север. Его сухие губы глумливо скривились. – Бог князя Сардо, пророк-бродяга, намеренно проповедовал так, чтобы быть осужденным и распятым. В искупление злодеяний римского мира. Похоже, мне стоит бежать к скифам. Следуя твоим словам, я – новое воплощение их бога, страдающего за других.
Кровь прилила к лицу Децима. Он сжал кулаки.
– Корнелий Приск, – один из трибунов ангустиклавиев – Домиций – выступил на шаг вперед: – Слова трибуна Элия, – он бросил быстрый взгляд на тело, – про Марка Рубеллия и твоего сына – правда. Что до…, – он сглотнул, – легата Севера, то… все мы, трибуны, удивляемся, откуда пошли… эти… слухи. Никогда раньше… за все годы, что мы служим…, – он бросил быстрый взгляд на трибуна Лаберния, тот закивал. – Мы бы знали, Корнелий Приск, мы бы знали. Это ложь.
-Однако Рубеллий…, – начал Децим.
– Мальчик был в меня влюблен, – прервал его Луций. – Безответно.
– Поэтому ты решил усыновить его? – ехидно спросил Децим.
– Собачья преданность умиляет. Тебя нет?
Децим не ответил. Но произнес одно-единственное слово, имя:
– Зое.
– Зое?
– К чему ты принял ее? Не оттого ли, что хотел загладить вину моего сына перед ней?
– Нет.
– Тогда ответь, почему?
Луций посмотрел в сторону, на Друза. Тот был бледен, покрыт испариной, вся его одежда пропиталась потом.
– В скорби отчего-то начинаешь сочувствовать убогим, – медленно произнес он. – Только богам ведомо, отчего так.
– Он мог убить любую из тех четырех женщин в Виндониссе, и он мог…
– Я подозревал его, – не глядя на Децима, ровным голосом сказал Луций. – После покушения на Нонию я решил, что ее жизнь для меня важнее расследования, и через Рубеллия передал Друзу, что прекращаю поиск убийцы. Я смотрел на него в момент, когда Марк передавал ему мои слова. Это была реакция невиновного человека. – Прежде, чем Децим успел возразить, он повернул к нему голову и продолжил, глядя прямо в глаза: – Да, мои умозаключения – не есть доказательство. Поэтому я приказал своим рабам выяснить, где был Друз в каждую из ночей, что совершались убийства под Церой. – Краем глаза он уловил надежду в широко раскрытых глазах Друза. – В ночь, когда я ждал убийцу в роще, твой сын был в деревне в трех милях от поместья твоей сестры Корнелии, в доме повитухи Фласки.
– Повитухи? – брови Децима недоверчиво изогнулись. А глаза Друза расширились еще больше.
– Мои рабы побеседовали с ее рабом. С ней самой поговорить не удалось: через несколько дней после того, как Друз посетил ее, Фласка оступилась и упала с лестницы. Сломала шею. Но этот ее раб, грек-аптекарь, дал точное описание мужчины, что посещал ее. Посещал дважды. В ночь убийств в роще. И в ночь случайной смерти Фласки. К слову, в ту же ночь был умерщвлен лекарь Коссутий. Друз не мог одновременно быть и там, и там.
– На кой член Юпитеров ему ходить к повитухе?!
– Это выяснили, – невозмутимо ответил Луций. – Этот грек, по указанию Фласки, приготовил для него снадобье. Отвар, чтобы вытравить плод.
– Вытравить плод?! Да он…, – Децим подлетел к Друзу, чье лицо стало пепельно-серым. – Это ложь! Глупая ложь! Вы так тупы, что не могли придумать ничего хитрее?! Да ты прыгал бы от радости, Друз, если бы женщина зачала от тебя, а не…! – он вдруг осекся. Как молнией, его поразило догадкой. И ужас в глазах Друза подтвердил ее. С яростью он выдрал кляп из его рта: – Ты…?!
– Это все она! Она! – выкрикнул Друз.
– Она?!
– Тетка Корнелия! Она настояла! Сказала, с Сабины станется убедить тебя сделать наследником его! Я – древо без плодов! Авл – чахлый крысеныш! Ты предпочтешь его, сына от Сабины! Вот ее слова…! – он не закончил: Децим наотмашь ударил его по лицу и схватил за горло.
– Как ты посмел?!
– Корнелий Приск…, – Децим почувствовал руку на своем плече и повернул голову. Север. – Отпусти его.
Децим сжал челюсти. Но горло Друза отпустил. Отошел на шаг.
– Я не убивал Элия! – выкрикнул Друз. – Клянусь! Жизнью клянусь! Всеми богами!
– Тогда кто его убил?!
– Я не знаю! Не знаю!
Децим отвернулся. Любопытство на лицах всех присутствующих нарастало. Как и тревога. Душевное состояние командующего было не лучшим. Об этом, почти не стараясь быть неуслышанным, Лепид шепнул своему сыну на ухо.
– Элий нашел меня утром, – сказал Децим. Слова Лепида отрезвили его: слишком велика ответственность, чтобы поддаваться гневу. – Рассказал о Друзе и Рубеллии. Обвинил моего сына. Доказательств, если они и были, он предъявить не успел. Я выгнал его. Он сказал только, что Друз ненавидел женщин за то, что…, – он сжал челюсти.
– Элий знал? – спросил у Друза Луций. – То, о чем говорит твой отец.
– Ты знал? – спросил тот в ответ. Луций покачал головой. – Ничего он не знал! Не мог знать! К чему ему?! Я никому не говорил! И меня это не заботило! Никогда не заботило!
– Ты лжешь, – вновь начал закипать Децим.
– Нет, отец! Клянусь!
– Откуда Элий узнал? – прервал их Луций.
– Я не знаю! – резко ответил Децим, и будто сбросил лишний пар и дальше продолжил спокойнее: – Я послал за Друзом. Ждал. Не дождался. Солдат, которого я отправил за ним, доложил, что Друз сбежал. А перед этим к нему зашел человек.
– Кто-то подслушал твой разговор с Элием, – предположил Луций.
– Очевидно. И предупредил Друза. Я велел его искать. А сам решил пойти сюда, закончить разговор. Вошел. И увидел своего сына над телом, – он посмотрел на труп Элия. – Со срезанным лицом в руках.
– Я не убивал его! Я пришел поговорить! Выяснить, зачем он оговорил меня! Вошел и увидел его лежащим на полу, подошел…!
– И поднял его лицо?
Друз сглотнул, его лицо вдруг утратило взрослые черты, стало детским:
– Я… я… хотел положить его… обратно. Он так таращился….
Децим посмотрел на голову Элия. Окровавленный череп с ошметками плоти, глазные яблоки, отваленная нижняя челюсть – казалось, мертвый трибун в восторге – расширенные до предела глаза и улыбка.
– Надеешься, я поверю, что тебя подставили?
– Я не убивал его, отец! Ни его! Ни женщин!
– Кто предупредил тебя? – спросил Луций.
– Раб.
– Какой раб?
– Твой раб, отец. У него клеймо было на плече. Он показал мне.
– Его имя?
– Откуда мне знать? Он не снял капюшон, а я… я пришел в ярость, всегда терпеть не мог эту нудную слякоть Элия, соплежуй трухлявый, а тут узнал, что он… он…, – Друз заскрежетал зубами.
– Это уже было, Корнелий Приск, – сказал Луций. – Мастерового Папия в виде статуи доставил в мой шатер человек, выдававший себя за моего же раба.
– Мой сын действовал не один, – произнес Децим. – Ему помогал раб. Он же напал на тебя в роще, пока Друз был у повитухи. Он же утопил Коссутия.
– По словам моих… ищеек, в окружении твоего сына нет подобных людей. Верных, отчаянных и ловких. Он предпочитает – как там говорят солдаты? – дрожащую плесень.
Децим внимательно посмотрел на него.
– Я думаю, это ложь, Атилий Север. Ты покрываешь его. Не знаю, почему. Но узнаю.
– Ты ошибаешься. – Децим в ответ фыркнул. – Зое видела убийцу, Корнелий Приск, и…
– Она видела Друза. Сильного, светловолосого, невысокого.
– Это описание подойдет тысячам. Позовем ее сюда. Пусть взглянет на него и скажет, похож он на того, кто лишил ее красоты, или нет.
– Позовем сюда? – губы Децима скривились. – Она уже здесь. Подойди, – он мотнул головой на сундук.
Луций подошел, и Децим откинул крышку сундука. Сам при этом смотрел не вниз, а на лица Севера и вытянувшего шею Друза, которого по-прежнему держали солдаты.
Север будто в камень обратился, а Друз, напротив, отшатнулся с выражением животного ужаса на лице.
– Кто это? – взвизгнул он.
– Зое, – тихо ответил Север.
– Он убил ее. Чтобы она не смогла его опознать, Атилий Север, – сказал Децим тихо. И спросил с горьким злорадством: – Продолжишь защищать его?
Луций не ответил. Развернулся и вышел из шатра.
– Я бы осталась здесь, Требий Сей, но…, – Елена с улыбкой пожала плечами, такими восхитительно округлыми, что Требий вовсе не услышал ее слов, а только залюбовался ее гладкой персиковой кожей. – Требий, ты слышишь меня?
– Требий! – воскликнул Эмилий.
– А! Что? – глаза префекта забегали между ними – Еленой, что сидела над блюдом со спелыми сливами, подперев рукой голову, и Эмилием, что стоял с кувшином в руках.
– Елена спросила тебя, где вы будете жить, когда ты выйдешь в отставку. А я спросил, налить ли тебе вина.
– Воды лучше. – Требий прочистил горло. – Рановато еще для вина. Полдень. Где жить? – он отчего-то засмущался. – В Интерлак я думал вернуться…. Однако, – он качнул головой, – житье там суровое, для женщины с юга плохо сподобленное…. Если останусь в префектах еще на год, скоплю жалование, да трофеи с похода будут, да рабы из скифов этих, то, почитай, хватит, чтобы поместье в Калабрии купить. Виноград будем выращивать.
– А если не останешься?
В глазах Елены Требий увидел страх – страх не оказаться в той мечте, которую сам только что описал ее. Мысленно она примерила на себя роль хозяйки поместья и не захотела становиться прежней.
– Останусь, – веско ответил он.
– И скифов победишь, – фыркнул Эмилий. – Один. Врукопашную.
– Молчи у меня, – беззлобно осадил его Требий.
– А свадьбу скромную или…
– Скромную?! Чтобы Требий Сей скаредничал?! Нет, Елена, весь Пантикапей…
– Командующий Децим Корнелий Приск! – выкрикнули с порога. Все трое обратили на голос взгляды: он принадлежал молодому щекастому легионеру.
Требий первым – уронив кресло, на котором сидел – вскочил на ноги:
– Корнелий Приск! – он выкинул вперед руку в приветствии, едва рядом с легионером появился Децим. – Командир!
– Требий, – кивнул ему Децим. – Эмилий. Э…
– Елена, – подсказал Требий.
Децим снова кивнул. Вид он имел мрачный, даже угрюмый. И внутри у Требия заныло от беспокойства, засосало под ложечкой: что, если Приск все-таки не поверил Северу и пришел обвинить его в покушении?
– Эмилий, вина! – засуетился Требий. – Быстро! – он подвинул кресло так, чтобы Децим, так и оставшийся стоять на пороге, прошел внутрь и сел. Надо быть радушным хозяином. Приск отходчив. Пусть узнал правду, но Север ведь не в обиде, может, и удастся избежать….
Децим сел, подвинул к себе блюдо со сливами, сгреб в ладонь несколько. Сжал ее в кулак. Желтый сок брызнул сквозь пальцы. Мысли Требия оборвались. Он сглотнул. Переглянулся с Эмилием.
– А я ведь ошиблась, господин Корнелий Приск, – сказала вдруг Елена и зарделась, бросила быстрый взгляд на Требия. Во взгляде этом читалась решимость: решимость спасти его, решимость стать хозяйкой поместья в Калабрии.
– В чем? – отрывисто спросил Децим.
– Не мог Требий Сей быть тем, кто…
Болезненно скривившись, Децим отмахнулся от нее:
– На Атилия Севера напали местные воришки. Хотел бы Требий его убить, убил бы. Сколько раз ты с ним пил? Дважды? Трижды?
– Дважды, – в горле у Требия пересохло. – Но я пил мало. Не то, что он. Я так… больше слушал, а не пил.
– Слушал? И что услышал?
– Так…, – Требий глянул на Эмилия. – Тяжело ему. Горько.
– Тяжело, – повторил Децим, – горько.
– Смерть Косса…
– Лучше смерть, чем…, – Децим не договорил, посмотрел Требию в глаза: – Двадцатому легиону нужен новый легат.
У Требия отвалилась нижняя челюсть. И в который раз Децим подивился полному ряду здоровых зубов префекта.
– Мой сын – преступник, – он сказал это на убийском наречии: Требий поймет, а Эмилию и женщине знать о его позоре незачем. – Он – тот, кто убивал женщин в Виндониссе. И под Церой. И здесь. Север покрывал его. Они оба отрицают. Один – свою вину, второй – свою причастность. Но я не верю им.
– Это…, – начал Требий и запнулся: не нашел, что сказать. Но лицо его сочувственно застыло.
– Лето на исходе, – Децим перешел на родной язык. – Далеко скифы или близко, мы должны выступить. Это воля цезаря. И моя воля. Во главе Двадцатого легиона мне нужен тот, кому я всецело доверяю, кто предан мне, на кого я могу положиться, кто не подведет. При всей любви к цезарю Клавдию, при всей преданности ему, я не желаю полагаться на его выбор. О смене легата не будет сообщено в Рим. Это мое решение. С сего дня легатом Двадцатого легиона я назначаю тебя, Требий Сей.
Смысл его слов не успел дойти до Требия, а Елена уже взвизгнула и захлопала в ладоши. Децим смерил ее тяжелым взглядом, и она смешалась:
– Прошу простить, господин, я… я очень рада… за Требия Сея, – проговорила она, опустив глаза.
– Жениться я решил, на ней, Корнелий Приск, – вступился за Елену Требий. И сразу добавил, убоявшись реакции командующего: – После похода. После. – Он поймал на себе полный разочарования взгляд Елены – рухнувшие надежды, попранные мечты – и едва заметно развел руками: не в духе патриций, осторожно с ним надо.
– Женись до похода. Если женщина хочет.
– О, благодарю, господин! – Елена бросилась вперед, на колени, обхватила руками запястья сидящего Децима. – Сколько мне отмеряно, каждый день, каждый час буду благодарить богов за твою милость!
Она с пылом говорила и говорила, но Децим не разбирал слов. Его взгляд остановился на свежем шраме, что тянулся через все ее лицо.
– Откуда это? – спросил он. – На твою красоту покушались?
Елена оглянулась на Требия. Префект – или уже легат? – выступил вперед:
– Ночью этой шел я от легата Севера. Слышу: вроде драка, потасовка. Прислушался. Женский крик. Бросился на помощь. Злодей этот на Елену напал. Гляжу: лицо режет. Я с ним драться. Вот, – Требий повернул голову, приподнял тряпицу, которую обыкновенно надевали под шлем, – пол-уха мне отгрыз, падаль. Но и я его хорошенько отмесил. – Теперь Децим заметил многочисленные синяки и ссадины на лице и предплечьях Требия.
– Когда это было?
– Около полуночи. Когда шел, слышал, как караул сменялся.
Децим откинулся на спинку кресла.
– Как он выглядел?
– Сильный. Ростом с меня.
– Цвет волос?
Требий крякнул:
– Ночь же. Не разглядел.
– Темные волосы, – тихо сказала Елена. – Я выдрала клок. Волосок застрял в сломанном ногте.
– Темные, – повторил Децим задумчиво. Повернулся к солдату, который навытяжку стоял на пороге: – Моего сына сюда. И трибунов Двадцатого.
Солдат прижал кулак к груди и выбежал.
– Зачем ты осталась в лагере? – вернулся к Елене Децим.
– Она…, – начал Требий.
– Я у нее спросил, – перебил его Децим.
– Командир, – извинительным голосом пробормотал Требий.
– Мне сказали, что Зое в лагере, – ответила Елена. – Мы с ней вместе росли, теперь рядом трудимся. Трудились. Я в таверне, она в заведении Бахуса. Там больше можно заработать, но я…, – она улыбнулась смущенно.
– Зое мертва, – сказал Децим.
– Мертва?
– Ее убил тот, кто пытался убить тебя.
Елена ахнула, закрыв ладонью рот.
– И он срезал лицо трибуну ангустиклавию Элию.
– Элию? – в один голос переспросили Требий и Эмилий.
– Ты говорила с Зое после пожара? – спросил Децим у Елены.
– Да. Тогда горело еще. Она сидела на камнях, на улице. Рыдала. А ее отец бранился и причитал. Я утешала их обоих. Помню, легат Север еще прошел мимо. Шатался, как хмельной.
– Она ничего не рассказывала о том, кто устроил пожар?
Елена замотала головой:
– Нет. Говорила только, что не помнит ничего, что неожиданно все это было.
– Налей вина, – Децим повернулся к Эмилию. Тот наполнил глиняную чашу.
Отпивая по маленькому глотку, Децим ждал. Наконец полог шатра шелохнулся: четверо солдат ввели Друза. За ними вошли шестеро трибунов – пять ангустиклавиев и латиклавий – низкорослый юноша из Флавиев.
Децим посмотрел внимательно на лицо сына. Тот отвел глаза.
– Сними тунику.
– Что? – Друз вздрогнул, его глаза забегали. – Зачем?
Децим не ответил, и Друз быстро расстегнул ремень на поясе, бросил его на пол, стянул через голову тунику.
Гладкая умащенная кожа. Без единого изъяна. Ни царапины, ни синяка.
Децим поднялся. Прошел мимо Друза. Остановился рядом с Требием. Приподнял с его уха повязку, оглянулся на Друза:
– Оскалься.
Друз подчинился.
Децим снова посмотрел на ухо. Нет, так не понять. Нужно измерить.
– Где ты был в полночь? – спросил он.
– Я?
– Ты, Друз.
– Играл в кости. С Флавием.
Децим посмотрел на латиклавия. Тот кивнул.
– Кто подтвердит?
– С нами две шлюхи были. Флавий привез из города. – Латиклавий снова кивнул, медленно, с опаской. – И солдаты. Две дюжины дежурили у моего шатра.
– Две дюжины? – Децим иронично приподнял одну бровь.
– Я усилил охрану после того, что произошло с Рубеллием.
– Флавий, сними тунику.
Флавий обеспокоенно покосился на Друза, но подчинился. Редкие волосы на бочкообразной груди, прыщи. Но ни царапины.
– Что все это значит, отец?
– Этой ночью убийца покушался на жизнь этой женщины. Требий Сей дрался с ним. У тебя есть алиби. И на твоем теле нет следов борьбы.
Друз облегченно выдохнул.
– Я ведь клялся тебе, отец, я не…
Сзади послышался расстроенный вздох. Жестом оборвав Друза, Децим обернулся. Требий виновато смотрел на Елену.
– Я могу вернуться к своим обязанностям легата, отец? – голос Друза вернул его взгляд обратно.
– Нет, – покачал головой Децим. – Ты отстранен. Завтра ты уедешь.
– Но…
– Увести. Трибуны, легат Двадцатого легиона – Требий Сей. – Он протянул Требию руку: – С назначением, легат Требий Сей.
<<предыдущая, Глава 26
следующая, Глава 28>>
© 2018, Irina Rix. Все права защищены.